Марик Лернер - Мусульманская Русь Страница 60

— Младший — это хорошо звучит. Наверняка был и старший, сделавший много-много миллионов, так что теперь можно их выбросить на ветер. Сколько у вас читателей в гордой Франции, категорически не желающей учить чужие наречия?

— Не слишком много, но это только ответвление большой газеты, и основной читатель у нас живет в США. Он всерьез начинает интересоваться не только делами в своем штате, но и что в мире происходит. Когда-то сидел редактор и сам писал статьи, в соответствии с собственными взглядами и предпочтениями. Кто умер, кто родился и чем плох новый мэр данного городка. Такие газетенки к концу века все больше скончались, да и времена изрядно изменились. Мир стал меньше с появлением телеграфа, радио, телефонов и доступных по цене машин. Возникла необходимость знать не только о происходящем за забором или в ближайшем городке. Невозможно успеть во все стороны маленькому коллективу, а при этом требуется заинтересовать читателей. Больше тираж — больше доходы. «Herald Tribune» расходится по всей стране, и в прошлом году в США наши продажи ежедневного и воскресного выпуска занимали четвертое и третье место.

Сказано было с гордостью, и меня впечатлило. Но почему бы не продолжить столь душевную беседу хорошим советом. Знаю я прекрасно, как работают редакции и что им требуется.

— Желательно, — говорю, — в красках расписать ужасное убийство в темном парке, и будет вам увеличение тиража.

— Не без этого, — миролюбиво соглашается, — но вы путаете нас с «The New York Herald» и «The New York Tribune». Это их специализация в основном.

— Виноват, — покаялся я. — В этих ваших однообразных названиях трудно разобраться постороннему иностранцу.

— Так вот, — невозмутимо сообщил Руперт, — в связи с тем что свежая информация выдвинулась на первое место, чрезвычайно возросли требования к оперативности отклика прессы на текущие события. Возникла идея создать для начала рубрику «Международный обзор». Я из Парижа не могу охватить всю Европу, да, честно говоря, и не стремлюсь. Всю жизнь специализировался на одном направлении — Франции, — и проблематично без знания основных европейских языков. Редакцию абсолютно не устраивает обычная перепечатка из других газет. Требуется, как у нас говорят, эксклюзив. Нечто неповторимое и особенное.

— Почему именно я? Вы ведь не случайно подошли.

— Безусловно, нет. Вы себе сделали своими статьями с Востока достаточно известное имя. Люди читали с интересом, и определенная аудитория вас хорошо приняла.

Это он про евреев, догадался я. А что, неплохой дополнительный бонус для продаж. Сколько там ихнего брата — под пару миллионов, не меньше. Понятно дело, вообще, а покупать будут на сем ью или на дом, но плюс сотня тысяч дополнительных покупателей — очень неплохой навар.

— Ну как, интересно?

— Да, конечно. Нас, журналистов, хлебом не корми, дай поучить жизни окружающих. Вот только как будет с тем, что я, возможно, напишу что-то, не соответствующее американским представлениям? Эта ваша идея-фикс про изоляционизм и Хью Лонг с ему подобными?

— Разумеется, все люди предвзяты. Абсолютная объективность — недостижимая цель, ведь любая проблема имеет слишком много граней, одни и те же события — слишком много способов рассмотрения. Одно дело — гражданин страны, совсем другое — даже долго в ней живущий. Иногда невольно принимаешь точку зрения большинства, подпуская местные события слишком близко к сердцу, или, напротив, заранее отторгаешь по каким-то своим причинам. Поэтому есть идея — печатать в этой рубрике и отзывы на нее от читателей.

Ага, соображаю. И на этой почве устроить дискуссию и в очередной раз повысить тираж. Плохие отклики — тоже отклики. Совсем не глупо.

— Цензуры не будет, — сказал Руперт. — Это я твердо обещаю. Но при этом все-таки желательно обзор происходящего в Европе, а не критика Лонга. Для этого имеются другие, гораздо лучше знакомые с темой.

— Ну почему сразу нужно меня подозревать в обливании помоями сенатора, — удивился я. — То, что я знаю (а набрался все больше от Насти, крайне восторженно отзывающейся об этом интересном типе), смотрится вполне симпатично. Строительство дорог и мостов, общественных зданий, борьба с безработицей и раздача бесплатных учебников детям, снижение налогов на бедных и повышение на корпорации — звучит неплохо, и результат имеется. Странно для политика, избранного демократическим путем и никогда не выполняющего своих обещаний. Лонг делает, о чем говорит, и простые люди его поддерживают. Такими темпами он скоро и в президентское кресло усядется. Умеет себя подать. Одна программа перераспределения богатств чего стоит! Как ни относиться к призыву делиться, но ведь Лонг прав. Если повышается зарплата за счет увеличения и контроля правительства над доходами больших фирм, значит, у людей на руках появляются лишние деньги, и они будут покупать, подстегивая тем самым работу тех же самых фирм, которых вроде обделили. Больше товаров произведенных и проданных — больше доход.

— Кстати насчет дохода, — добродушно улыбаясь, спросил Руперт. — Сколько вы получаете?

Я понял, что тему сенатора он обсуждать не собирается. Ну не очень-то и хотелось. Интересно было посмотреть на реакцию. Говорят, что Лонга все американские газеты дружно ненавидят. Ну если мужик, без всякого стеснения, мочится у всех на глазах на репортера после очередной гадкой статьи, ничего удивительного. Мне бы тоже не понравилось, но я бы такому умнику просто оторвал все хозяйство. Ну так я — варвар с дикого Востока, а не американец.

— Я бы сказал, нескромный вопрос, — говорю, отвечая. — Кто ж такое обсуждает? Нормально получаю, на посидеть в баре хватает.

— Хорошо, — серьезно сказал Руперт, — а вот такая сумма устроит? В долларах.

Мне понравилась озвученная цифра. Приблизительно столько я получил в прошлом году за все, включая работу на стороне как внештатника, но на всякий случай недовольно скривил лицо. Хуже точно не будет.

— Ладно, — кивнул он, — плюс еще двадцать процентов на представительские расходы. Но это предел.

— Отлично, — согласился я. — Договорились. Еженедельный обзор. Если будет что срочное, я готов стараться, но это уже за отдельную оплату.

Мысленно я собой восхитился. Как будто у меня будет время, если не халтурить, успевать и в США, и на Русь бесконечно писать. Совсем это не просто еженедельно клепать что-то серьезное. Не каждый день устраивают для моего удовольствия мятежи с расстрелами из артиллерийских орудий. Надо будет попросить артиллеристов привязать парочку народников к стволу и выстрелить, на манер англичан при разгроме сипаев с картины Верещагина. Классные получатся фотографии! Непременно оторву еще одну премию за сенсационность.

— Вам придется открыть счет в Берлине в АР,[43] — предупредил он меня. — Так будет проще.

— У меня есть, — гордо сознался я и на вырванном из блокнота листке накорябал точные данные. Наличие счета в банке сразу вызывает у собеседника уважение. Не шушера какая. Правда, забыл сказать своему нанимателю, что там лежит пара десятков пфеннигов, оставшихся от моего жалованья после оплаты съемной квартиры.

— Что касается Лонга, — сказал Руперт, когда мы обсудили тонкости общения, оплаты и пересылки текстов, — то он, уж простите за предвзятость, демагог и очень опасный человек. Да, люди видят прогрессивное налогообложение сверхсостояний и общественные работы, но не желают слушать о коррупции, занятии постов по протекции или такой вот мелочи…

Лонг основал свою газету «Луизианский прогресс» (Louisiana Progress). На газету обязывали подписываться всех, кто благодаря Лонгу получал работу. Компании, желающие получить контракты у штата, должны были давать в газету рекламу. Их обязывали!

Боюсь, что на следующих выборах в тысяча девятьсот тридцать шестом году он, если будет продолжать говорить людям то, что им нравится, имеет высокие шансы стать президентом. И вот тогда он себя покажет. Не хуже, чем в своей родной Луизиане, где, уничтожая старую администрацию, он сажал на ее место новую, еще более жадную и беззастенчивую в средствах. Не хочется думать, что это может кончиться диктатурой, но уж очень похожи его порядки и поведение на кое-что, происходящее в Европе сегодня.

— Может, это и хорошо для США? Двадцатый век — век страшной войны, оформляющихся национальных государств, изменения мышления и, как это ни ужасно звучит, еще и век диктатур. Только сильная власть может сломать инерцию и попытаться вывести свою страну из Депрессии. Уже понятно, что без государственного вмешательства в экономику мир ничего не ждет. Тенденции, схожие во многих странах, и это неспроста. Не заинтересованы богатые в изменении существующего положения. А если так и будет продолжаться, то вот то, — я ткнул в сторону улицы, где в очередной раз выстрелило орудие, — может оказаться сущей ерундой. Чем хуже жизнь, тем больше желающих будет изменить государственный строй силой. И армия не останется в стороне. В ней тоже служат люди, с разными взглядами и убеждениями. Ваша Гражданская война была уже больше шестидесяти лет назад, а наша только двадцать, и я даже врагу не пожелаю испытать на себе, что бывает, когда соседи, прекрасно жившие рядом много лет, стреляют друг в друга. Гораздо лучше богатой верхушке заранее дать бедным что-то добровольно, чем потом висеть на фонаре в одном ряду с собственными детьми.