Сергей Буркатовский - Вчера будет война Страница 61

– Значит, соединились. Поздравляю, товарищ Рокоссовский. Сколько немцев в кольце?

– Почти все, что осталось от третьей и четвертой танковых групп, плюс пехотные части. По нашим оценкам, примерно триста тысяч солдат и офицеров.

– Впечатляет. Такого, как мне кажется, еще не случалось… С немцами. Вы уверены, что сможете удержать кольцо окружения?

– В этом я не могу быть уверен, товарищ Сталин. Опыта все-таки маловато, – главнокомандующий кивнул. – Но мы делаем все возможное. Сейчас танковые соединения продвигаются вперед, вынося внешний фронт окружения подальше, а пехотные части отжимают немцев внутрь, к востоку – в тех же целях.

– Что Гудериан?

– Ушел, подлец. Не успел зарваться, – с некоторым даже сожалением сказал Рокоссовский, – одним рывком выдернул свои танки из-под Тулы. Не иначе, не сегодня-завтра начнет взламывать кольцо снаружи. Правда, южной группировке жаловаться грех, полторы сотни километров прошли почти без сопротивления. Курск и Орел взяли, как немцы осенью, – с ходу. И линия фронта на южном участке нравится мне теперь гораздо больше.

– Да вы, товарищ Рокоссовский, прямо художник. «Нравится». Хм. Вернемся к попыткам немцев прорвать кольцо.

– Я уверен в их неизбежности. По расчетам штаба, удар состоится уже завтра. Вероятно, в секторе от Серпухова до Малоярославца. Но возможен также Можайск Вскрыть намерения немцев досконально разведке пока не удается. Главная проблема в том, что у нас осталось очень мало танков, а противотанковые части мы подтянуть не успеваем. И если немцы нанесут скоординированный удар извне и изнутри…

– Мы никоим образом не собираемся вмешиваться в ваши решения, товарищ Рокоссовский, – деликатный Сталин! Что происходит в этом мире?! – но мы рекомендуем вам учесть не только военные, но и политические факторы. Есть мнение, – Сталин смотрел на карту с неким сомнением, как будто не до конца верил нанесенной обстановке, – мнение, да… Что для Гитлера – да, именно для Гитлера, оставление немцами той части Москвы, которую им удалось занять, будет серьезным политическим поражением. Они широко оповестили весь мир, что Москва ими уже занята. Так?

– Так, товарищ Сталин.

– А если немцы нанесут встречный удар – они будут вынуждены оставить занимаемые позиции. Так?

– Так точно.

– И их генералы это понимают. И, полагаю, они также понимают, что, удерживая уже занятую ими часть города, они не смогут собрать достаточно сил для встречного удара. Думаю, что генералы, основываясь на положениях стратегии, будут проталкивать идею встречного прорыва. А вот Гитлер – Гитлер, есть такое подозрение, это им запретит. Уже из соображений политики. Чем очень осложнит им жизнь. Согласны?

– Согласен, товарищ Сталин. Но…

– Но?

– Но я бы не исключал такую возможность.

– Хм. Тогда прошу учесть еще один фактор. Товарищ Сталин несколько отличается от господина Гитлера. Товарищ Сталин понимает, что всякая наука, в том числе и военная, имеет свои непреложные законы. И если эти законы требуют учитывать вероятность встречного удара немцев из кольца – товарищ Сталин не будет уподобляться господину Гитлеру и ставить генералам палки в колеса. От вас требуется одно – разгромить немцев так, чтобы не просто отогнать их от Москвы. Ваша задача в том, чтобы подорвать силы немецкой армии. Чтобы лишить их возможности вести активные операции минимум до следующего лета. Вот что является целью вашей операции, товарищ Рокоссовский. И отвечать за нее вам.

Гальдер чувствовал себя препаршиво. Отдуваться пришлось одному. Гудериан остался в войсках – предпочел русский мороз ледяному тону фюрера. И правильно сделал.

– Меня не устраивает продвижение по два-три километра в сутки! Совершенно не устраивает! Такими темпами Гудериан пробьется к окруженным войскам через два месяца! Это совершенно неприемлемо. Уже сейчас, пользуясь затруднительным положением оказавшихся в кольце войск, большевики оттесняют наши части от важнейших точек города.

– Мой фюрер! Низкие темпы продвижения объясняются совершенно объективными причинами. Русские перебросили под Москву свежие силы, наши части страдают от недостатка снабжения и отсутствия зимнего снаряжения.

– Эти отговорки я слышу уже давно! Я приказал отправить зимнее обмундирование в войска еще в сентябре! А окопные печки? Я лично одобрил их конструкцию и приказал развернуть производство! Только не говорите, что войска их до сих пор не получили!

Не говорить, так не говорить. Когда фюрер входил в раж, аргументы становились бесполезными. Что толку от наскоро собранных, причем в недостаточном количестве, шинелей и канистр с антифризом, если они так и лежат на варшавских складах из-за перегрузки железных дорог спешно перебрасываемыми подкреплениями, топливом и боеприпасами?

– Мой фюрер! Солдаты вермахта делают все возможное и невозможное. Однако соотношение сил крайне неблагоприятно. Сил одной танковой армии Гудериана явно недостаточно. Я еще раз прошу вашего разрешения на встречный прорыв кампфгруппы Гота из кольца окружения!

– Не разрешаю. Мы не можем оставить Москву. Это будет грандиозным поражением германского оружия. Мы не можем допустить этого. Какие части мы можем перебросить в помощь Гудериану?

– Практически никаких, мой фюрер. Линия фронта, – указка Гальдера прошлась по гигантской дуге, прихотливо выгнутой к востоку, – сковывает огромное количество войск Впрочем, как наших, так и русских. Кроме того, операции против Ленинграда и Киева требуют большого количества сил.

– Прекращайте эти операции. Я приказываю. Судьба Германии сейчас решается под Москвой и только под Москвой. Все танковые и мотопехотные части, всю артиллерию, кроме необходимой для удержания фронта, – перебрасывайте к Москве. Румынские, итальянские, венгерские части используйте для замены германских войск на спокойных участках фронта. Я поручу Риббентропу договориться с союзниками.

Фюрер вновь был воодушевлен, простые решения трудных вопросов вводили его в экстаз. Он снова был прав, он покажет этим задравшим нос генералом, что значит быть вождем нации, величайшим полководцем мира, ведущим германскую нацию к сияющим вершинам могущества.

– Рейхсмаршал! Немедленно перебрасывайте к Москве максимум авиации. Как ударной, так и транспортной. Все остальные участки фронта подождут, Роммель… Роммель тоже подождет. Москва сейчас важнее Каира и Суэца. Наши войска в кольце врагов не должны испытывать недостатка ни в чем – ни в боеприпасах, ни в снаряжении. Гальдер! Сообщите люфтваффе суточную потребность войск в предметах снабжения. Я приказываю люфтваффе обеспечить все заявки ОКХ в полном объеме.

Геринг важно кивнул. Он был уверен в успехе.

– Гальдер! Когда вы сможете перебросить под Москву танковую армию фон Клейста?

– Первые части начнут прибывать в район Можайска через две недели, двадцать шестого – двадцать седьмого ноября. Полагаю, мы сможем начать наступление через сутки после их прибытия.

– Ускорьте переброску, насколько это возможно. Если русские партизаны постараются помешать перевозкам – безжалостно выжигайте все жилье в радиусе пятидесяти, нет, ста километров от дорог! – Гальдер, державший карту европейской России в уме, хотел было заметить, что тогда придется уничтожить вообще все русские деревни. Не то чтобы он имел возражения морального плана, но на такую грандиозную «операцию умиротворения» (кстати, записать! Удачный термин!) у него просто не хватит фойеркоманд. Даже если бросить на уничтожение все тыловые войска, СС и вспомогательные части. Однако озвучивать свои сомнения он не стал, чтобы еще больше не распалять фюрера.

* * *

Союзник – это тот, кто пока не нашел удобного момента для того, чтобы нанести удар вам в спину.

Товарищ Сомов был счастлив. Шутка ли – его деятельностью были довольны все. Буквально все. Материальные блага лились рекой. Казалась, вся деятельность отдела вращается вокруг товарища Сомова. Вся необходимая документация поставлялась товарищем Сомовым точно в срок и в полном объеме, причем всем интересующимся ею корреспондентам. Жизнь удалась, думал товарищ Сомов, изображая деятельное внимание на очередном совещании. Скоро, скоро в его жизни наступит новый этап. За последний месяц в отделе появилась масса новых лиц, по сведениям из надежных источников, вскоре намечалась реорганизация. И уж, конечно, товарищ Сомов никак не может быть обойден повышением в ее ходе. Разумеется, это открывало новые перспективы. Поэтому товарищ Сомов совершенно не удивился, когда, по окончании совещания, начальник отдела, перекивнувшись с прибывшим из самой Москвы приятным молодым человеком, представленным в качестве инструктора ЦК, обратился к нему:

– Товарищ Сомов! Пожалуйста, задержитесь!