Александр Карпенко - Грань креста (дилогия) Страница 62

— Проверь по компьютеру.

Тот ненадолго скрылся в кабине, а появившись вновь, прошептал что-то врачу на ухо.

— С вами чуть сложнее. Пропали безвестно вместе с водителем на перегоне от областной психбольницы до базы. Но, так как пропадать там, в принципе, негде, я полагаю, вы уже тоже скорее всего официально признаны умершим. По сроку пора бы.

— Сэр! — позвал нашего собеседника из кабины водитель. — Вы задерживаетесь! Новый вызов уже четыре минуты как на экране.

— Салют, коллеги, — поднял ладонь Сеппо, — не унывайте. Удачи там, в Песках.

И шикарный фургон канул за близким горизонтом.

— Это что же, то проклятое Зеркало, или как его, что нас сюда заволокло, оно, выходит, у нас не только будущее, но и прошлое отобрало? — разводил руками Патрик.

— Попала собака в колесо… — мрачно бормотнула Люси.

Глава четырнадцатая

Издали Кардин выглядел, как пошлая декорация к фильму о чудесах Востока. Ступеньки неровно обломанных городских стен, обгрызенные минареты, дырявые купола, дворцы без крыш. И везде — песок, песок, песок… Под каждой стеной — наносы, на мощённых изъеденным камнем площадях и улицах — кучи. Ветер перемещает его вдоль дорог, а когда стихает — оставляет после себя застывшие серо-жёлтые волны.

Патрик остановил автомобиль на небольшой площади, бывшей когда-то рыночной. До сих пор ещё сохранились полуразрушенные торговые ряды. Я приоткрыл дверцу, подпёр её носком сапога, дабы не захлопывалась, закурил.

К машине начало стекаться местное население. Жители песчаного города, вылезая невесть из каких щелей, всё прибывали и прибывали, окружая нас. Тёмные лица, иссечённые песком и обожжённые солнцем, выгоревшие лохмотья. Никто не произнёс ни единого слова — лишь стояли и смотрели на чудо, прибывшее из внешнего мира.

По спине прошёлся неприятный холодок. Ситуация очень напоминала ту, в которую я однажды попал много лет назад. Тогда мне довелось забирать в дурдом бабушку, отправленную туда доведёнными до ручки соседями по подъезду.

Эта милая старушка приютила у себя около сорока кошек, да ещё подкармливала приходящих. Я помогал ей собираться, а отовсюду — со шкафов, со стульев, из-под кровати, с подоконника — за мной следили десятки круглых внимательных глаз. Жутко. Постоянное чувство, что, только я повернусь спиной, все эти кошки немедля бросятся на меня и раздерут на части острыми когтями, защищая хозяйку.

Тогда обошлось. А вот сейчас ощущения были очень сходными. Протянул назад руку, нащупывая за сиденьем ремень автомата. Моя ладонь натолкнулась на ладонь Патрика. Как ни странно, это почему-то помогло мне обрести душевное равновесие. Я даже улыбнулся своим страхам.

Ну и что, подумаешь, собрались. Развлечений у людей мало, вот и пришли поглазеть. Когда, бывало, приезжал в психинтернат, там тоже народ сбегался, как на представление. Живут в изоляции, каждое новое лицо в диковину, и все дела.

Однако ж клиентуры тут в достатке… Большая часть лиц отмечена в той или иной степени печатью безумия. Как это говорила начальница? Из Кардина по профилю не госпитализируют? Воистину — филиал…

От толпы отделилась, направившись к нам, иссохшая от солнца и шизофрении женщина, обряженная в неописуемые лохмотья, из-под которых проглядывало немытое тело. На морщинистой черепашьей шее красовалось бриллиантовое колье стоимостью, похоже, в полстанции «Скорой» с персоналом вместе, спутанные белые волосы удерживала золотая сетка.

Женщина воздела руки к небу, потом вытянула скрюченные пальцы с изъязвлёнными грибком ногтями, обращаясь с чем-то вроде приветствия. Слова, впрочем, звучали абсолютно непонятно. Откуда-то из-под её руки выскользнул крошечный сморщенный человечек, залопотал:

— Королева Песков приветствует вас, господа лекари, и приглашает быть её гостями.

Сопровождаемые несколькими приплясывающими оборванцами, мы проследовали в путаный лабиринт отделанных обвалившимся мрамором комнат. Когда-то это был на самом деле роскошный дворец, вполне возможно, и королевский.

— Вот ваши апартаменты, — показал «переводчик» на относительно чистый зал с мозаичными полами, — и не забудьте, что королева ждёт вас к ужину.

В соседнем зале однорукий калека с львиным лицом прокажённого готовил в мятом котле, подвешенном над разложенным прямо на драгоценных плитах пола костром, какое-то жуткое зловонное варево, помешивая его длинной серебряной ложкой.

— Я есть не буду, — прошептал мне на ухо Патрик.

— А куда ты денешься? — ответила ему Люси. — Ты уверен, что отказ не будет воспринят как оскорбление царственной особы? Может, здесь за это смертная казнь полагается.

Пилота передёрнуло:

— Мне этого в себя не запихать, мэм. Вдруг, если стошнит, они тоже обидятся?

— Ничего, — успокоила его Рат, — не стошнит. Возьми дежурный пузырь виски там, где кислород стоит, и вылакай сколько требуется для того, чтобы подавить рвотный рефлекс.

— Я столько не выпью, мэм. Отключусь раньше.

— Ну и хорошо. Ужинать не придётся.

Водитель понуро побрёл в автомобиль за спиртным.

На деле всё оказалось не так уж и страшно. Варево, хоть пахло помойкой в жаркий день, на вкус напоминало отнюдь не содержимое мусорного контейнера, а всего лишь добротно наперчённую похлёбку из дохлых тараканов. Прихватив не допитую уже храпящим в глубоком опьянении водителем бутылку виски, я, накинув подаренную Роем куртку, вышел на улицу.

Меня всегда привлекало военное обмундирование своей носкостью и практичностью. Удобное повседневное облачение, хоть и непрезентабельно выглядящее. Часто, когда мы оказывались вместе, на мне обретался такой же вот армейский, со множеством карманов, наряд.

Многие свидания у нас начинались очень рано, когда большая часть приличных людей благополучно смотрит сны, обняв подушку.

Взять с собой что-нибудь тёплое ты забываешь почти всегда. Я снимаю свою камуфляжную одёжку и накрываю ею зябнущие плечи. Она тебе удивительно к лицу — грубая ткань выгодно оттеняет тонкую кожу, и я вновь и вновь тепло улыбаюсь, любуясь тобой и испытывая прилив несказанной нежности.

Женщинам вообще нравится накинуть на плечи мужской пиджак или куртку. Для них это символ защищённости и крепких объятий. Приглашение обнять…

Дождь застиг нас внезапно. Укрытия нет. Косо бьёт резкими струями, не позволяя спрятаться под кроной дерева. Сбрасываю с плеч неизменную пятнистую куртку и, укутав в неё, прижимаю тебя к посеревшему от старости забору, закрывая от ливня своим телом.

Мне почти удалось тебя спрятать — только голова открыта потокам воды. Намокнув, причёска потеряла форму, и ты окончательно утратила всякое сходство с неприступной госпожой доктором. Просто деревенская девчонка, гулявшая с парнем и не успевшая добежать до дому.

Тесные объятья волнуют, и я целую тебя снова и снова, раз за разом всё горячей и настойчивей. В близких глазах — лёгкий испуг от такого натиска, но губы раскрываются навстречу — покоряясь, увлекая, поглощая… Ты отвечаешь мне сегодня как-то непривычно, непохоже. Под дождём у поцелуев совсем другой вкус.

Что, разве дождь уже закончился? Когда это? А я и не заметил…

Ага, вот, похоже, и первый пациент. В окна вездехода ищуще заглядывает худощавый, дочерна прокалённый мужичонка в очень похожей на мою куртке, только вконец выгоревшей на солнце. Через плечо небрежно повешен стволом вниз видавший виды промысловый карабин.

— Что хотел, родной?

— Да вот, медицину ищу.

— А что тебе до неё?

— Клешню бы перевязать, тряпки кончились.

— Ну, пошли. — Я полез ключом в замочную скважину автомобильной дверцы. Мужик восхитился:

— Ты даёшь! От замаскировался, в жисть не удумаешь, что доктор. Я решил, опять из Легиона солдатик драпанул.

— Так и было задумано…

Перевязывая длинную рваную рану, тянущуюся вдоль всей руки, я полюбопытствовал:

— Кто это тебя?

— Глорзик приласкал. Маленький такой глорзик, симпатичный…

— Что делили?

— С ним поделишь… Он тебя самого враз так на куски поделит — не поймёшь потом, что там попервах и было-то. К закату в песок не успел закопаться, вот и весь делёж. Хорошо хоть, патрон с разрывной в стволе был. Ты где остановился, у генеральши?

— Да нет, у этой… королевы, что ли.

— Это одно и то же. Ясно. Поноса нет ещё?

— С чего?

— С ихней стряпни. Ты в виски соли сыпани, помогает. А я вам завтра постараюсь песчаных зайцев настрелять, чтоб не весь день в сортире сидели.

— А почему генеральша?

— Так она генеральша и есть. Леди Зак, вдова покойного генерала Зака, бьющего главы всех оккупационных сил этого вшивого мирка, мать его с перевёртом. Привыкла, что ей все вокруг подчиняются, вот и возомнила себя королевой. А тутошние психи со всей душой к ней в подданные поназаписывались.