На исходе лета - Уильям Хорвуд Страница 63

Истина заключается в том, что в тот самый период, когда, по мнению многих, Бичен почти не проявлял интереса к Камню, он постоянно занимал мысли юного крота. В те дни, когда Бичен уединялся с Триффаном, Камень неизменно служил темой их бесед. Говорили они и о Босвелле. Снова и снова Бичен расспрашивал Триффана обо всем, что тот помнил о высказываниях и поступках Босвелла. Он работал над теми текстами, в которых Триффан и Спиндл записывали слова Босвелла.

Нам известно об этом также из записи, сделанной бывшим сидимом Сликит, подругой Мэйуида. Вот как она передает свой разговор с Фиверфью:

«Как-то она сказала мне, что когда Бичен навещал ее, то часто расспрашивал о своем отце и о собственном зачатии у Камня Комфри, но она помнила совсем немного. Она говорила, что ей казалось, будто Бичен смутно помнил своего отца, но воспоминания ускользали от него и ему хотелось закрепить их. „Босфелл был для него слофно сон наяву, которого он страстно желал, а порой слофно боялся. И фее так странно, хотел уснать, петняжка, но этто так ефо мучило...“»

Иногда кроты забывают, какой удивительной была Сликит. И дело не только в том, что она была одной из немногих сидимов женского пола. Сликит единственная за долгие века, прошедшие со времен Сцирпаса, отвернулась от бездушного учения Слова и обратила свое сердце к Камню. Несомненно, Бичен мог многому у нее научиться и узнать не только о вере в Камень, но и об истинной природе Слова, а также о Звуке Устрашения.

❦

Итак, в то лето Бичена видели в разных местах системы и почти все кроты встречали его с радостью и проводили с ним много времени. Его тревоги и радости, мысли о ноше, возложенной на него Камнем, и сомнения в собственных силах стали всеобщим достоянием. Как-то в конце августа, еще до тех чудесных исцелений, которые совершил Бичен перед уходом из Данктона, появилось первое неопровержимое доказательство способности Бичена управлять событиями. Свидетелями этого были два крота. Все началось случайно, когда Сликит, к своему великому удивлению, увидела Бичена, замершего перед Камнем.

— Бичен, у тебя такой вид, словно ты не столько молишься Камню, сколько ждешь, чтобы появился кто-нибудь из кротов.

— Возможно, так оно и есть, — ответил Бичен, с улыбкой обернувшись к ней.

— Но я думала...

— Что мне не нравится это место? Ты слышала, будто Камень меня удручает?

— Да, что-то в этом роде, — сказала Сликит и подумала, что, хотя кротам и становится лучше под прямым и открытым взглядом Бичена, они ощущают при этом какую-то неловкость. Происходило это оттого, что он никогда не вел праздных разговоров, а продолжал молча смотреть на собеседников, так что они заполняли паузу болтовней, иногда несли чепуху, а иногда выкладывали этому юному кроту самое сокровенное.

Но Сликит тоже молчала, чувствуя себя вполне непринужденно. Она нашла свой путь, и знала это. В Данктоне Сликит завоевала всеобщее уважение как сдержанностью и внутренним согласием с собой, так и тем, что жила вместе с Мэйуидом — самым эксцентричным и всеми любимым кротом в Данктоне.

Бичен печально оглянулся на Камень и, первым подойдя к Сликит в знак того, что признает ее старшинство, произнес: .

— Меня привело сюда любопытство, а не благоговение! Мне просто было интересно, верны ли все слухи о Древней Системе Данктона и о старых тоннелях, темных и опасных. Триффан — единственный крот, о котором я знаю наверняка, что он туда спускался, но он об этом не говорил, когда я был маленьким, и теперь, конечно, не станет. Вообще-то, я надеялся встретить крота, который бы проводил меня туда... — Бичен сердечно улыбнулся.

Сликит рассмеялась и сказала:

— Камень внял твоей просьбе раньше, чем можно было ожидать. Мэйуид иногда брал меня в окрестности Древней Системы, и почему бы мне не проводить тебя туда? Правда, теперь там особенно не на что смотреть. А вообще-то, непонятно, зачем я тебе нужна, — по словам Мэйуида, ты теперь сам стал прекрасным путепроходцем. Я бы не советовала тебе спускаться в глубокие центральные тоннели старой системы.

— Значит, это опасно? — спросил Бичен.

— Для слабого духом крота очень опасно. Но в любом случае осторожность не повредит. Даже Мэйуид неохотно отправляется в эти тоннели.

— Триффан рассказывал мне о Звуке Устрашения, но сам я никогда его не слышал.

Впервые у Сликит сделался встревоженный вид. Ее умные глаза затуманились, когда она вспомнила, как сама впервые услышала Звук Устрашения. Это случилось в Середине Лета, и она, тогда начинающий сидим, чудом уцелела, переплыв глубокое озеро Верна, чтобы сделать надпись на Скале Слова.

Глаза Бичена пристально смотрели на Сликит, и она почувствовала, что сейчас, сегодня Камень испытывает ее и в ближайшие часы ей, возможно, потребуется все самообладание и мужество.

Сейчас это был не юный Бичен — нет, перед ней стоял Крот Камня. Это его взгляд сверлил ее, приказывая вести в Древнюю Систему, даже в самые глубокие места, и слушать там Звук Устрашения. Испуганная Сликит задрожала. Но...

— Пойдем, — наконец прошептала она и повела его вниз, в Древнюю Систему, оставляя далеко позади свет, тепло и шелест лета, доносившийся сверху и суливший безопасность.

❦

В тот же самый день крепыш Маррам, дежуривший вместе со своим напарником на юго-восточных склонах возле подземного перехода, впервые увидел доказательство того, что страхи Скинта не лишены оснований. Он получил подтверждение, что оживление интереса грайков к Данктону и возобновление гонений на сторонников Камня — вещи вполне возможные.

Все началось вполне безобидно. Соррел, второй дозорный, — тот самый Соррел, которого Бичен вместе с Триффаном встретил, впервые появившись в Болотном Крае, — так вот, Соррел прошел мимо спрятавшегося Маррама и спустился в подземный переход. Таким путем проверяли реакцию грайков и часто получали информацию о том, что происходит за подземным переходом, поскольку грайки зачастую бывали довольно общительны и не всегда недоброжелательны.

Обычно гвардейцы просто прогоняли забредших к тоннелю данктонцев обратно и, поскольку те были немощны (хотя и не до такой степени, как изображали), давали им время уйти. Часто гвардейцы смеялись и подшучивали над этими беднягами и махали им, указывая правильное направление и беззлобно выкрикивая ругательства, если это был крот, или непристойности, если кротиха. Храбрая Тизл, которую гвардейцы теперь уже хорошо знали, никогда не оставалась