На исходе лета - Уильям Хорвуд Страница 70

Хотя Рун умер, когда дети Хенбейн еще не успели вырасти, он так удачно назначил Терца Двенадцатым Хранителем, что план его попал в умелые и безжалостные лапы. Даже когда Хенбейн избавилась от отца, убив его, она, сама того не ведая, поддалась Терцу — то есть самому Руну. Слово могло торжествовать в тот день, когда с ней остался один Люцерн. Терц, который так набил лапу в искусстве убеждать, даже улыбался при мысли о том, как легко можно управлять Люцерном и растлевать его, подчиняя влиянию Слова.

Но должно быть, еще больше радовался он удиви-, тельному уму и амбициям Люцерна, находя в них подтверждение мудрости и божественности Слова, а также самого Руна.

Божественность? Руна? Да, именно такова была цель Руна: божественность. Развратить само развращающее Слово и поставить его на службу себе и всей своей родне на веки вечные. Утвердить себя в роли Отца всех грядущих Господ, которые станут создателями вечного золотого века Слова. Таким образом, его семя будет бессмертно и священно на все времена. Ни один крот не может жить вечно, но Рун хотел жить в других и таким образом добиться того, что не удалось даже Сцирпасу,— стать святым Слова.

Такова была цель Руна, и таков был единственный смысл жизни Терца. Поэтому он нашел в Люцерне идеальную кандидатуру для достижения посмертных амбиций Руна, а Люцерн в Терце — идеальную кандидатуру для достижения собственных целей. Таков был союз, заключенный во мраке, и, чтобы разорвать его и спасти кротовий мир, необходимы были незаурядный крот и необычные обстоятельства.

Зная это (а также догадываясь, что планы Терца этим не ограничивались), мы ничуть не удивимся тому, с какой скоростью и безжалостностью Люцерн с Терцем утвердили свою власть в Верне.

Трое Хранителей выступили против Люцерна (если бы они так не сделали, Люцерн потребовал бы этого, ибо ему нужно было как можно скорее продемонстрировать свою беспощадность во имя Слова и запугать тех, кто был с ним не согласен!).

Люцерн не стал пачкать свои когти кровью этих троих, а просто дал знать через Терца, что Слову не угодно, чтобы подобные кроты оставались в живых.

Никто также не видел, чтобы убивал Терц, хотя его упоение при виде крови и его садизм со временем стали известны и, наводя ужас, способствовали кампании во имя Руна.

Но нашлись другие. Двум кротам Люцерн и Терц доверяли всецело: это были Клаудер и Мэллис. Оба с самого начала играли особые роли, и значение их возрастало вместе с расширением власти Люцерна. Клаудер стал для Люцерна тем, чем был Рекин для Хенбейн: участником кампании, командующим войском, главным стратегом, вторым лицом в армии.

Но Мэллис... Во всей истории Верна невозможно найти ничего подобного той роли, которую она играла. Были супруги Господина; были Хранители-кротихи; сама Хенбейн была элдрен сидимов. Но никогда еще все эти три функции не совмещались в одной кротихе, ответственной за то, что можно назвать осуществлением темной изнанки политики Люцерна.

Именно холодная и расчетливая Мэллис с самого начала возложила на себя выполнение приказов Люцерна, касающихся ликвидации. Она стала его шпионом. Ее узкие глаза высматривали для него, ее темный вездесущий нос вынюхивал, не угрожает ли какой-нибудь крот ее Господину. И этого опального ждала смерть.

Своими собственными когтями Мэллис убила первые жертвы — трех Хранителей. Однако довольно скоро она обнаружила, как приятно развращать других, чтобы они тоже убивали. И тогда ее злой гений нашел других шпионов и убийц во имя Слова, и она создала такую смертельную паутину, какой не знала история кротовьего мира. Как заразная чума распространяется по всему телу крота, впервые появившись в виде крошечного пятнышка, так и убийства, начавшиеся сразу после Середины Лета и побега Хенбейн, охватывали все большие участки кротовьего мира, пока он не захлебнулся в кровавой оргии, посвященной великому Слову.

Мэллис убила тех троих наверху, при свете дня. Ослепляющий удар по носу — и наслаждение при виде медленной агонии трех старых Хранителей. И мы не станем умалчивать о том, что случилось после этого. Похоть, обращенная к ее Господину, лишь к нему одному. К нему, спасшему ее от смерти в озере и отдавшему приказ, согласно которому она убила тех троих (со временем она пройдет по трупам через весь кротовий мир). Совершив убийство, Мэллис ощущала дикое и необузданное желание, так что рот наполнялся слюной. Когда она брала чью-то жизнь, то испытывала неодолимое желание восстановить ее, вступив в сношения со злом. Это была неутомимая, прямо-таки осязаемая похоть. Мэллис могла заниматься любовью, лишь убив кого-то. Вот какова была супруга крота, которого Терц стремился обожествить.

А как вел себя Люцерн в подобные моменты? Он был холоден, как лед, но при этом прекрасно знал, что это еще больше разжигает ее...

Но какова же была его цель? Конечно, потомство. Наследники зла, то есть Люцерна. Во имя того, чтобы божественность процветала и жила вечно, и, таким образом, Мэллис стала бы матерью божества. И все они предельно развращенные! И порочные! О позор и бесчестие! Смилуйся над нами, Камень, ибо с севера надвигается страшная буря зла...

Можете не сомневаться, умерли еще многие, прежде чем Люцерн почувствовал, что Верн принадлежит ему. Например, несколько старых сидимов, которые слишком преданно служили Хенбейн, чтобы теперь уцелеть. Терц высказал мнение, что их хорошо бы убрать. Люцерн согласился. Мэллис исполнила это и, конечно же, как всегда, безумно возжелала Люцерна.

Однако были и другие... Четыре недавно прошедших обряд посвящения новичка также были убиты за то, что выказали враждебность по отношению к Люцерну и им нельзя было доверить сложную работу, весьма важную для осуществления великих планов, которую предстояло выполнить сидимам. Лето выдалось такое хлопотное, что их не скоро должны были хватиться. Пока что такие ликвидации держались в тайне, однако в воздухе носились слухи. Тайна и успех сопутствовали всем деяниям Люцерна.

Вообще-то, Люцерн с Терцем потерпели неудачу лишь в одном случае — с Хенбейн.

Бегство Госпожи из системы через потайной ход, который впервые использовал Мэйуид, было столь стремительным, что кротам Люцерна, посланным вдогонку, не удалось ее найти.

Однако позже стало ясно, каким путем шла Хенбейн, — они узнали это, наткнувшись на мертвых и умирающих, которых она оставляла за собой. В первый раз они услышали отчаянный крик на склонах над Доубер-Джилл, где нашли нового раненого сидима и добили его. Надо сказать, что он был