Андрей Валентинов - Флегетон Страница 8

Затем мы свернули обратно и пошли к той самой ночлежке, где должен был ждать меня поручик Успенский. На прощание она сказала фразу, которую, не знаю, стоит ли записывать. Впрочем, запишу7 Татьяна сказала: Мне Вас жалко, Владимир, вы скоро умрете", или что-то подобное. Я, естественно, не мог не поинтересоваться, почему? В ответ она заговорила что-то о моем лице, и тут я спомнил об Ангеле. Неужели? Да нет, ерунда, право; видать, Татьяна не смогла простить мне тех пакостей, что я ей наговорил.

Ну вот, пожалуй, и все наши истанбульские похождения. Следует лишь добавить, что утром на книжном развале мы с поручиком Успенским приобрели пару книг, с которыми также вышла небольшая история. Впрочем, и об этом писать покуда не стоит.

Я дал прочесть эти странички поручику Успенскому, который не преминул обидеться за низкую оценку своих вокальных способностей. По поводу остального он долго язвил, а затем вполне серьезно предложил мне заняться лечебной гимнастикой. Ну вот, и он туда же. К этому он добавил, что моя конспирация с неизвестной улицей может обмануть только меня самого, но уж никак не генерала Ноги. Ну ладно, пусть читают, кому интересно: той ночью я посетил квартал Везнеджилер, улица Де-Руни, дом N15/17, где в настоящее время проживает уволенный со службы без права ношения мундира бывший генерал-лейтенант бывшей Русской Армии Слащев-Крымский. А вот о чем мы с Яковом Александровичем в ту ночь беседовали – это уж наше с ним дело.

12 апреля

Пора, однако же, вернуться к дневнику. Итак, следующая запись относится к 13 января и сделана под Ново-Алексеевкой. Прежде всего о том, как мы там оказались.

Наш эшалон дошел только до Геническа, затем нас задержали, и несколько дней мы торчали на станции, ловя доходившие до нас слухи. А слухи не радовали. Красные уже заняли Мелитополь, их конница веером шла по Северной Таврии, опережая наши отступающие войска. Особенно туго приходилось той самой 34-й дивизии, которая походным порядком двигалась от Николаева. 10 января, ежели мне не изменяет память, штабс-капитана Дьякова вызвали в штабной вагон, откуда он вернулся с вытянувшимся несколько лицом и сообщил, что наш отряд включают в группу какого-то капитана Мезерницкого и посылают под Сальково. Насколько он мог понять, Яков Александрович потребовал от генерала Андгуладзе часть его сил, а «капказский человек» решил сберечь свою 13-ю дивизию и послал под Сальково приблудившиеся каманды вроде нашей. Штабс-капитан Дьяков был расстроен всерьез: он уже успел дать телеграмму в Карасубазар, и его супруга вот-вот должна была прибыть сюда. Мне было проще – я никого не ждал, успел отоспаться и отогреться; да и Мизерницкий все же лучше, чем неопределенность.

В Сальково мы попали в небольшой, но неплохо организованный Вавилон, где, кроме нас, оказался чеченский отряд, остатки Пинско– Волынского батальона, три бронепоезда и даже несколько танков. Туда же прибыл конвой штакора – сотня свирепого вида донский казаков, увешанных Георгиевскми крестами. Капитан Мезерницкий оказался начальником конвоя и довольно толковым офицером. Во всяком случае, отряд он собрал быстро, распоряжался по-деловому, и когда к нам прибыл Яков Александрович, все уже было готово.

Командующий собрал нас и коротко объяснил суть дела. Красные заняли Ново-Алексеевку и собирались устроить 34-й Канны. Наш отряд должен был их атаковать, по возможности потрепать и отвлечь внимание. Нас было до смешного мало, едва ли большн батальона полного состава, но у нас были танки, бронепоезда и внезапность. Последнее для нас имело особое значение, поскольку красные явно не ожидали сопротивления и перли в Крым, словно нас там уже не было. Что ж, мы получили шанс доказать им обратное.

Это было дело… Впервые за несколько месяцев мы не бежали, а если и бежали, то не от врага, а ему навстречу. Мы атаковали утром, а к полудню Ново-Алексеевка была взята. Мне понравился этот бой, – он был организован, можно даже сказать, поставлен, не просто хорошо, но даже с некоторым форсом. На рассвете взревели танки, загрохотали трехдюймовки с бронепоездов, затем завизжала и завопила конница, и краснопузые с неумытыми своими физиономиями вынуждены были спешно занимать оборону, тщетно гадая, откуда мы, такие страшные, взялись.

А пушки все били, били часто и точно. Красным должен был особенно понравиться один из наших бронепоездов, на котором стояли не только трехдюймовки, но и кое-что получше – морские орудия большого калибра.Во всяком случае, когда мы поднялись в атаку, краснопузые практически не стреляли. Что-то, правда, время от времени гремело, но мы шли, как в 18-м, в полный рост, насвистывая «Белую акацию». Я лишний раз убедился, что свистит поручик Успенский очень музыкально, а вот насчет его вокальных данных я придерживаюсь прежнего мнения.

Красные очухались только через несколько часов. Похоже, мы их здорово напугали, поскольку они предпочли осторожно обкладывать нас, словно опасных зверей. Штабс-капитан Дьяков, вернувшись из штаба, озабоченно сообщил, что нас отрезали от Геническа, что взято Рождественское, а значит, мы уже почти в кольце. Но почти – это всего лишь почти, тем более, к этому времени наша задача была выполнена – воспользовавшись переполохом, части 34-й дивизии проскользнули к Перекопу.

Мы погрузили танки на платформы и спокойно покатили обратно. Настроение было праздничное: задача выполнена, и выполнена красиво, да и потерь почто нет. Во всяком случае, наш маленький отряд не потерял ни одного человека. Правда, поручику Голубу какой-то красный Вильгельм Телль отстрелил погон, но мы на радостях почти простили ему эту выходку.

Ну вот, не дают работать. Поручик Успенский привел своих комбатантов играть в преферанс и требует освободить стол. Это звучит настолько нагло, что приходится подчиниться.

13 апреля

Вчера поручик Успенский был в крупном выигрыше. Он почти всегда выигрывает, объясняя это преимуществом преферансной школы Харьковского технологического института перед школой игры провинциальных полковых бурбонов. К стыду своему – а может, и к гордости, – я за все годы войны так и не научился играть в эту достойную игру. Правила, конечно, я знаю, но играть – увольте. Да и довоенного опыта у меня не было. В те годы я играл, главным образом, в кункен, нашу семейную игру, и время от времени в «шестьдесят шесть» – со знакомыми дамами. Ну, а на фронте я, в основном, сражался в шмен-де-фер – оно как-то проще. Не всем же дано, право. Поручик Успенский уточняет, что в особенности не дано лицам с историко-филологическим образованием. Не спорю. Меа максима кульпа.

Сегодня для поручика Успенского еще один повод для хорошего настроения: наша знаменитая газета «Развей горе в Голом Поле» напечатала очередную главу о необычайных похождениях капитана Морозова и поручика Дроздлва. Господа офицеры чудом избегли козней ЧК, с чем я могу поздравить их лично, а также господ читателей и многоуважаемого автора. Жаль только, что газета наша выходить всего лишь в пяти экземплярах, – это несколько препятствует победному шествию великого романа.

Итак, после Ново-Александровки мы оказались в Армянске, но пробыли там недолго и уже через два дня, как следует из моих записей, мы вернулись под отеческую руку генерала Андгуладзе. Нас разместили на небольшом, брошенном татарами хуторе восточнее Мурза-Каяш, и мы вновь получили несколько дней передышки.

Стояли лютые морозы, но угля хватало, регулярно подвозилась какая-никакая провизия, а 18-го января – это следует отметить – нам выдали наше жалованье за все предыдущие месяцы. Здесь вышла любопытная история. Казначейства были, оказывается, эвакуированы в Крым заранее, но денег нам не платили, отговариваясь отсутствием необходимых документов. Спорить было бесполезно, да Яков Александрович и не стал этого делать. Он приказал деньги отобрать, сдать в Джанкойский банк и выплатить кому сколько следовало, под ответственность командиров частей. Говорят, Антон Иванович Деникин за эту выплату лично объявил Якову Александровичу выговор в приказе. Удивлюсь, ежели это не так.

В общем, в хатах было натоплено, денег и харчей хватало, а к штабс-капитану Дьякову приехала супруга, и он вкушал радости семейной жизни, поселившись отдельно от нас. Впрочем, делами отряда он занимался достаточно рьяно и даже потребовал от генерала Андгуладзе подкреплений. «Капказскому человеку» было, вероятно, не до нас, но он обещал при первой возможности направить в наш отряд свежее пополнение. Что ж, спасибо, как говорится, и на этом.

Вначале мы были уверены, что весь этот хуторской рай продлится очень недолго, и нас, дав слегка передохнуть, отправят в окопы куда-нибудь на Чонгар. Подобная перспектива, да еще в двадцатиградусный мороз, не могла радовать, но дни шли, и постепенно истинный замысел командующего становился ясным.