Александр Больных - Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин! Страница 8

Но его пламенную речь вдруг прервал грубый гогот. Это оказался Бутурлин, выпивши, он никогда не мог промолчать, даже если стоило.

– Ну, это ты, ваше высочество, хватил. Знаешь, у нас на Руси есть поговорка: когда солдат палки не боится, ни в строй, ни в дело не годится. Так что палка капральская истинные чудеса творить может, если только правильно ее приложить.

– Истинно так! – подхватил Петр Иванович. – Вот здесь король Фридрих совершенно прав! – При этих словах Петр Федорович прямо-таки расцвел. – Нужно солдата вышколить так, чтобы он превратился в совершенный автомат! Особливо же это касаемо наших артиллеристов. Солдат не должен думать, на то у нас офицеры имеются, солдат должен исполнять устав и приказ, больше от него не требуется.

– О да! – не выдержал великий князь. – Именно так учит нас великий Фридрих! Безрассудное повиновение есть основа армейского орднунга!

– Это тяжелая задача, – вздохнул Петр Иванович. – С одной стороны, солдат не должен рассуждать, сие верно безусловно. Но с другой – ему же приходится иметь дело с воинской снастью. Ладно там штык, дело немудреное, и Митюха из деревни сгодится, скирды, чай, метал, вот и штыком помашет. Но ведь фузею зарядить и стрельбу плутонгами освоить уже какие-то проблески требуются. А они у Митюхи есть? Не знаю.

– Что вы, граф, да как такое можно, – елейным голоском вдруг заметил князь Трубецкой. Да с таким постным выражением лица, что не сразу и поймешь: всерьез говорит или издевается. – Не оскорбляйте наших солдатиков. Помните ведь, что блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное. Вот и я полагаю, что в душе мужицкой благодать Господня просвечивает. А вы ее хотите богомерзкими западными экзерцициями вытравить и ядовитые плевелы сумнений посеять. Нехорошо это, граф, не по-божески.

Но тут вдруг вспыхнул князь Голицын:

– Негожее говоришь, князь Никита Юрьевич, негожее! Эко ляпнул: в навоз божью благодать опустить вознамерился. Нет! Мужик был, есть и останется навсегда гнусной скотиной. И в душе его только вонь и свинство – девку пошшупать, водки хлобыстнуть и помещика поджечь. Ничего другого ты там не найдешь. И потому надлежит овец сих пасти жезлом железным, как Господь заповедал.

Петр Иванович вспомнил, что не так давно слушок пролетел, будто крестьяне князя Михаила Михайловича пошумели маленько в паре имений, слишком уж управители притеснили. Кому-то там бока намяли, а кого и вовсе на вилы подняли. Нет, ничего серьезного, даже воинскую команду присылать не потребовалось, однако ж страх в графской душе, похоже, мужички посеяли преизрядный. Ишь как вскинулся! Во всяком случае, спор разгорелся нешуточный, к нему подключились и другие члены Конференции. Наверное, не меньше получаса выясняли, что же именно в мужичьей душе обретается: Господь Бог и святые воздыхания или скотство полное, однако ж к какому-то выводу так и не пришли, каждый остался при своем мнении.

Граф Петр Иванович смотрел на все это с презрительной усмешкой, не требовался ему ни дух святой, ни навоз деревенский. Для него идеальным солдатом был механический гомункуль, в совершенстве выученный артикулу воинскому и приемам оружейным, но одушевленный, как это было с Франкенштейном. Берется этакий деревенский парень, и начинают ему долбить по макушке уставами и правилами, долго бьют и упорно, пока в башке вообще ничего не останется, как на плацу перед высочайшим смотром – ни святынь, ни навоза. Вот в этом месте Фридрих Прусский и останавливается, полагая, что сего достаточно для образования идеального солдата. Ошибается король, ох как ошибается! Таковая бездушная деревяшка не способна на верную службу и легкостью необычайной переменит хозяина, как только обстоятельства возникнут. Это еще только заготовка идеального солдата, бессмысленно-исполнительная машина, в которую надлежит вдунуть истинный солдатский дух, то есть безграничную преданность командиру, и только лишь через посредство командира любовь к царю. Мужик туп и глуп, у него в голове не поместятся две мысли, поэтому пытаться заставить его любить царя и Родину – напрасный труд. Солдат должен знать своего командира, любить и беспрекословно повиноваться ему, но не более.

Ну и, конечно, солдат должен испытывать лютую ненависть ко всем, на кого командир укажет. Эта ненависть должна возникать мгновенно. Приказал командир: ненавидь пруссака – и солдат должен быть готов загрызть супостата, но как только укажет командир нового супротивника, солдат обязан тотчас забыть пруссака и броситься на него. У наемника такое чувство не воспитаешь, в глазах солдат Фридриха только талеры светятся и ничего более. Нет у него ни любви, ни ненависти, а значит, они неполноценные солдаты. Вот если Шувалову удастся воспитать свой Обсервационный корпус так, как он хочет, тогда армия российская станет поистине непобедимой.

Заседания венского Гофкригсрата проходили более чем мирно, никто не хотел беспокоить неприятными новостями или острыми вопросами президента – графа фон Гарраха. Почтенный фельдмаршал совсем недавно отпраздновал очередную круглую дату, ему стукнуло целых восемьдесят лет, поэтому на заседаниях он постоянно клевал носом, лишь изредка вскидываясь, чтобы сказать: «Да-да, разумеется, это надо хорошенько обдумать». Впрочем, это никого особенно не волновало, потому что уже давно все дела под себя подгреб канцлер Кауниц. Его любимой фразой была: «Война слишком серьезное дело, чтобы доверять ее генералам». Поэтому и сегодняшнее заседание катилось ни шатко ни валко. Некоторое оживление возникло, лишь когда кто-то из генералов (не позвать их совсем на военный совет было бы просто некрасиво) вдруг возник с вопросом:

– А как нашей армии взаимодействовать с русскими?

– С какими русскими? – изумился фон Гаррах. – А они что, тоже воюют?

– Так точно, господин фельдмаршал, – отрапортовал любопытный генерал, – воюют.

– И с кем? – продолжал допытываться президент Гофкригсрата. – Вдруг они уже подходят к Вене? Их нужно остановить, а у нас в столице войск никаких не осталось.

Кауниц сморщился, словно вместо стакана мозельского хватанул стакан уксуса.

– Русские воюют на нашей стороне.

– Это как? Быть того не может, – не поверил фон Гаррах. – Они сюда татар приведут.

Кауниц поморщился еще раз и ответил откровенно загрустившему генералу:

– Вместе с ними действует корпус фельдмаршал-лейтенанта Лаудона. И все операции согласовываются с нами.

– Но ведь корпус Лаудона совсем небольшой, там в основном кавалерия, – усомнился генерал.

Но тут вмешался фельдмаршал Ласси, который пользовался большим авторитетом у Кауница, ведь ему удалось пару раз разбить пруссаков.

– Генерал, вы неправильно понимаете ситуацию. Не Лаудон послан на помощь русской армии, это русские должны помогать Лаудону. И мы ставим задачи только своим генералам, а восточные варвары должны внимательно выслушивать наши инструкции и по мере своего разумения их выполнять. Лаудон обязан их контролировать и руководить.

– Вы ведь служили у русских, помнится, – заметил еще кто-то.

– Вот именно, – твердо ответил Ласси, – и потому на основании личного опыта я способен совершенно точно характеризовать эту нацию и ее армию. Если они на что и способны – это лишь исполнять приказания мудрых австрийских или прусских офицеров. Их собственные офицеры и генералы ленивы и глупы, постоянно пьянствуют и бьют солдат.

– Короче, – прекратил вечер воспоминаний Кауниц, – мы должны послать Лаудону приказ повернуть в Силезию и привести с собой русскую армию. Господа, не забывайте, что причина этой войны – Силезия, и только Силезия. Мы обязаны вырвать ее из хищных лап короля Фридриха.

– Но в прошлый раз это не удалось, – с тоской произнес внезапно очнувшийся фон Гаррах.

Кауниц усмехнулся:

– В этот раз мы подготовились гораздо лучше. За нас воюют французы и русские, поэтому я уверен в конечном успехе. Мы должны предоставить этим глупцам возможность умирать во благо австрийской короны, дабы наша императрица получила то, что принадлежит ей по праву.

– Но получится ли? – усомнился Ласси. – Я прекрасно помню упрямство русских. Что, если Фермор или Салтыков – кто там у них командует? – не захочет исполнять приказы Лаудона? Мне кажется, мы допустили ошибку, не поставив во главе корпуса полного фельдмаршала. Если бы командование было отдано мне, то я по праву старшинства в чине мог бы просто приказывать, не вдаваясь в объяснения.

– Не волнуйтесь, фельдмаршал, – ухмыльнулся Кауниц. – Кто бы у них там ни командовал, он получит надлежащие приказы прямо из Петербурга от Военной конференции. Мы в свое время добились того, что русские переняли у нас передовой опыт руководства военными действиями, вырвав его из когтей кровожадных и недалеких генералов. Теперь у них руководство войной тоже находится в надежных руках императорских чиновников.