Патриот. Смута. Том 4 - Евгений Колдаев Страница 9

— Что, шайтан Игорь! Что! — Он кричал. — Рус! Что!

— Подумай. Колдун сказал одно, обманул. Но Аллах не дал победы. Он мудр. Он говорит вам, идти обратно. Не здесь решается судьба вашего народа и вашего хана. А там, в Крыму, у теплого моря. Там нужна ваша сила. А не на русской земле.

— Это… Это… — Он заикался, смотрел на меня.

Наконец-то. Он поверил!

Я выкрутил все так, как нужно мне.

— Это правда, Богатур. Скажи это сыну хана, и возможно, ты осунешься жив. Подумай. Если ты скажешь ему, что я колдун, шайтан и все вот это, то… Что? — Я наклонил голову, показывая свои раздумья. — Дженибек Герай видел меня, мы говорили с ним. Он решит, что ты либо сошел с ума, либо оправдываешь этой глупостью свое поражение. Если ты будешь умолять вести сюда основные тысячи татар, что тогда?

Богатур колебался, держался из последних сил. Но я ощущал, что вот-вот и сломаю его. Продолжал.

— Сын хана знает, что вы с Кан-Темиром хотели убить его. А если ты скажешь, что это все происки колдуна, подосланного, кем?

Он пыхтел, мотал головой, мычал что-то несвязное, но очень похожее на «нет, нет».

А я продолжал давить на него. Ломать.

Глава 4

Я почти сломал этого татарина. Мне было жизненно нужно, чтобы он, верно сказал все это там, в шатре у Дженибека Герайя. И чтобы они ушли в Крым. Освободили мне руки, и я занялся тренировкой войск. А потом, вскоре двинулся на север!

Повторил еще раз:

— Колдун смутил вам. Вы славно сражались, но Аллах отвернулся от вас. Русские оказались сильнее. — Сделал паузу. — Раз так, значит, Аллах не благоволит к походу на север. Скажи все это. Эти слова порадуют сына хана. Так, ты спасешь своих людей и, возможно, даже себя от смерти. Ведь вы проиграли и отступились. Что сделают с вами сородичи?

Он закрутил головой, продолжал шипеть что-то. Казалось, он даже плакал. Остальные татары смотрели на него. Понимал ли кто-то из них, что я сейчас говорю? уверен, что как минимум двое и на этом сейчас нужно было сыграть. Добить разум и стойкость Богатура. То, что они есть — отлично. Ведь все они пришли сюда, значит, нарушили волю сына хана. Пришли и проиграли. Да, победителей не судят, но с проигравших спросят.

Они потеряли много. Выжили сами и вернулись ни с чем.

Дженибек Герай строго спросит с них за поражение. Но, если подать все как колдовские наветы, как честный, славный бой, как божественное проявление, божью волю, это может сработать. Должно!

— Что скажешь, Богатур?

Татарин вскинулся, смотрел на меня слезящимися глазами. Я видел, что ему страшно, он думает, мозг его напряжен до крайности. Не верит мне, хочет найти какой-то лучший выход. Но я даю ему эту лазейку. Направляю по верному пути. Жить! Это, пожалуй, единственный вариант выжить. Хоть как-то пройти на грани между данью уважения своего сотоварища Кан-Темира, о котором я, как русский воевода не говорю ничего плохого. И между гневом сына хана за отступничество.

Решил прибегнуть к еще одной хитрости.

Так-то не один ты здесь, Гирей Дивеев. Не ты, так другие найдутся, посговорчивее.

— Беи! Кто понял, о чем я, воевода русский, говорю? — Поднял взгляд, осмотрел их. — Кто готов сделать то, что я говорю. Только это спасет вам жизнь. Вы все отступники, вы покинули Дженибека Герайя, пошли за Кровавым мечом. Он пал, войско разбита. Сын хана будет в ярости. Ведь все вы нарушили его приказ. Если бы вы победили…

— Я понимаю. — Проговорил один из них, привалившийся к дереву спиной и тяжело сопящий.

— И я тоже. — Кивнул второй, завозился.

Богатур дернулся так сильно, что застонал от пут, захрипел, но он даже увидеть их не мог. Кем они были, кто отозвался на мой вопрос. Мог ли он их всех знать по голосу? Вряд ли. Многие прибились к Кан-Темиру и ему совсем недавно.

Ну вот ты и в ловушке. Богатур.

— Если этот славный воин не готов сделать то, что я прошу. Думаю, это можете сделать вы. Любой из вас. Или даже все. Мне не нужна ваша жизнь. Она нужна вам. Сказать сыну хана, что вы проиграли нужно с умом, ведь вы уже оступились от него один раз.

Я уставился на Гирея Дивеева. Вот так вот, воин. Незаменимых нет. Да, лучше бы это сделал ты, но если нет — оставлю тебя подле себя, буду ждать выкупа.

— Мы…

— Я согласен! — Заорал Богатур. — Согласен, шайтан, русский воевода! Я согласен!

Инстинкт самосохранения сыграл свою роль. Еще немного и он оказался бы ненужным. И я, как думалось ему, убил бы его без всякого раздумья.

— Тогда переводи им все, что я сказал о нашем бое с Кан-Темиром. Говори им, что только так они все имеют шанс выжить. Я отпущу вас всех завтра утром. Тебя и всех беев. Дам лошадей. Вы доберетесь до стана сына хана и скажете то… — Сделал паузу, обвел их взглядом. — Скажете то, что спасет ваши жизни и то, что нужно мне и самому сыну хана.

Ухмыльнулся недобро, добавил

— А еще передадите письмо.

— Хорошо. — Скрипнув зубами, сказал сломленный татарин.

На том и порешили, он заговорил на татарском. Остальные беи, что не понимали до этого нашу речь, удивлялись, кивали. Им было страшно, но в глазах я видел растущую уверенность в том, что это единственный выход. Те двое, что знали русскую речь, не перечили, не возмущались. Значит, я на это очень надеялся, татарин не стал дурить. Сделал все, как велено.

Отлично!

С татарами разобрался. Вроде все более-менее ясно, понятно. Утром, чтобы к вечеру до лагеря сына хана они добрались, снаряжу всех этих благородных. Тело Кан-Темира передам с ними. И голову его.

Дал распоряжение найти, подготовить.

Что там дальше по делам?

Отойдя от пленных татар, которых поднимали и тащили вниз к остальным, остановился вблизи ворот в острог, задумался. С нижегородцем поговорить надо. Что он предлагает, зачем и… Да действительно, какого черта он пришел на совет и так рискнул? Дурь какая-то. Полковые казаки, атаман мертв, будут выбирать, уверен ко мне пришлют за советом. Может сформировать из них полк нового строя.