Валерий Большаков - Черное солнце

Валерий Большаков

ЧЕРНОЕ СОЛНЦЕ

Пролог

9 декабря 2097 года, 8 часов 45 минут.

Антарктическая зона освоения,[1] станция «Восток».

В Антарктиду пришло лето. Даже здесь, на «полюсе холода», где издавна обосновались «восточники», изрядно потеплело — на солнцепёке было каких-то минус сорок. Хоть загорай.

Настоящие морозы ударят поздней осенью, в мае. Тогда может и под девяносто стукнуть. Одно счастье — ветра нет.

Герман Флоридов обул мохнатые, богато расшитые унты, натянул оранжевую каэшку,[2] застегнул аккумуляторный пояс. Готов. Пора пройтись дозором, поглядеть, всё ли ладно на вверенной ему станции.

Выйдя на крыльцо штаба посёлка, Герман гордо огляделся. «Восток» здорово разросся под его началом — аж четыре параллельных улицы протянулись, застроенные коробчатыми модульными домами. «Старые» антарктические посёлки по традиции называли станциями, хотя та же «Молодёжная» или «Мак-Мердо» вымахали в настоящие города. «Восток» по сравнению с ними — сущая деревня. А Флоридов в ней — цезарь.

…Над куполом «атомки» курились султаны пара, по дырчатому атермальному настилу прокатывались транспортёры вишнёвого цвета на широких эластичных гусеницах, торопились по своим делам антаркты в дохах с электроподогревом… Жизнь шла заведённым порядком.

По первости Герман отбрыкивался, не желая идти в администраторы, — вся эта морока пугала его и тяготила. Но ничего, втянулся постепенно, привык. Опыт появился, связи завелись в генеральном руководстве, дела закрутились… Так и крутятся второй уж год подряд.

Ещё и то было хорошо, что среди «восточников» мало числилось чужаков-переселенцев из неработающих. Эти, в основном, на береговых станциях задерживались, где потеплее. Мороки с ними… Иные, правда, и на работу устраивались, и учиться успевали — короче, прикипали к Антарктиде. Но были и такие, кого трудиться хрен заставишь. Зачем, спрашивается, пёрлись на край света? Тунеядствовать? Вот и возись с ними… А оно ему надо?

Флоридов поскрёб унтами о подножку «персонального вездехода» и открыл дверцу, на которой красовалась строгая надпись: «For chif only». Народное творчество.

Красный квадратный атомокар весь был расписан — справа его пятнали шашечки такси, а… А вот это что-то новенькое: на задней дверце красовался пингвин, указующий крылом на табличку «Не уверен — не обгоняй».

— Т-таланты… — фыркнул Флоридов, включая двигатель. — Самородки…

Вездеход заворчал и тронулся, дробно стуча траками по настилу. Вывернув на улицу Трешникова, Герман чихнул и поморщился. К местному жиденькому воздуху[3] он привык, но до чего же тот иссох, мать моя… Горло дерёт, как песком.

«Та-ак…» — подумал Флоридов, соображая. Атомную централь он вчера проинспектировал… Госпиталь? Ну, там всегда порядок… Значит, едем «на озеро». Тем более его туда звали ещё с вечера…

Сразу за станцией раскинулась снежная пустыня. Над нею, в безоблачном небе, сияло солнце. Гладкий, девственно-чистый наст слепил белизною, и Флоридов поспешил нацепить на нос тёмные очки. В Антарктиде без них нельзя, а то не проморгаешься…

Ехать было недалеко — главный кессон поднимался совсем рядом со станцией — этакий серебристый пузырь. Похоже было на выпуклую крышку подноса с главным блюдом, выставленного посреди белоснежной скатерти. Вокруг кессона торчали решётчатые вышки, стояли в рядок зелёные купола и синие параллелепипеды техслужб, а внизу…

А внизу, под трёхкилометровым слоем льда, плескалось громадное озеро Восток. Размерами с Онтарио или с Ладогу, оно миллионы лет полнило колоссальную полость между антарктическим материком и ледяными покровами. Откупорили его лет восемьдесят назад, и очень осторожно, как бутылку шампанского, — в пресной воде озера было растворено обилие кислорода, да ещё под давлением. Если бы полярники в своё время добурились до Востока, то из скважины ударил бы такой фонтан «газировки», что мама не горюй…

Герман поставил вездеход на стоянку и бодро прошагал к кессону. Арнаутов, здешний «снежный король», а по-простому — старший гляциолог, уже поджидал начальника станции. Это был добродушный увалень с наметившимся брюшком, косолапый, как медведь, и такой же могутный. Кудрявая бородка придавала его широкому лицу сходство с пиратом.

— Здорово, Генрих, — поручкался с ним Флоридов.

— Здоровенько, Герман, — прогудел Арнаутов и сделал приглашающий жест: просим!

— Два криобота я тебе выбил, — обрадовал его Герман, — больше не могу — лимиты исчерпаны.

— Да хоть два, и то хлеб…

Облачившись в биоскафандры, они вошли в «чистилище» — целую анфиладу дезинкамер, где их промыли, облучили, «окурили» ионами, только что святой водой не окропили.

Когда Флоридов с Арнаутовым добрались до подъёмника, на них обоих можно было наклейки лепить, как на унитазы в хороших мотелях: «Стерильно».

В большой сферической кабине лифта имелся ряд кресел-ложементов — спускались полулёжа. Флоридов устроился поудобнее и сказал:

— Слышь, Генрих? Ты в курсе, какую вчера идею генрук[4] подкинул?

— Насчёт чего?

— Насчёт Большой плотины.

— Плотины?..

— Он хочет пролив Дрейка перегородить, чтобы как раньше стало — циркумполярное течение[5] замрёт, в АЗО начнёт теплеть…

— Ага, вмиг жарко станет! — фыркнул Арнаутов насмешливо. — И пяти тысяч лет не пройдёт. А то, что океан метров на семь-восемь подымется, это ничего? Вот радости!

— Нет, ну почему? Если побережье освободить ото льда…

— Так пусть освободит сначала, а потом уже идеями швыряется!

Кабина дрогнула — и обледеневшие внутренности поднялись к самому горлу. По крайней мере Герман испытал именно такое ощущение. Это лифт падал в глубокую шахту, почти до отметки «4 км».

Уцепившись за поручень, чтобы не воспарить в невесомости, Флоридов оборол дурноту и проговорил сдавленным голосом:

— Слышь? Там австралазийцы… тьфу ты… ну, эти, японцы с китайцами просятся «на озеро»…

— Обойдутся, — пропыхтел Арнаутов.

— Хоть сейчас готовы передать нам нейтринный микроскоп и биокомпьютеры…

— Встретим с цветами!

Навалилась перегрузка — лифт тормозил понемногу. Свистящий шорох, нёсшийся из-за стенок, вдруг стих, сменившись еле слышным шелестом, — это кабина миновала круглую шахту, буравившую ледяной панцирь, и теперь неслась внутри цилиндрической башни.

В глазах у Флоридова потемнело.

— Прибываем, — выдавил Арнаутов.

Лифт замер, выпуская пассажиров в нижнюю дезинкамеру. Чуть позже зашипел воздух, выравнивая давление, и двери шлюза разъехались.

Флоридов не однажды спускался на берега подлёдного озера и всякий раз замирал от воистину мальчишеского восторга. Даже какое-то глуповатое почтение перед кудесами природы присутствовало в нём.

Осветители на мачтах разгоняли мрак почти до горизонта, но осветить всю полость они были не в состоянии.

Герман огляделся. За спиной тускло отблескивала высоченная башня подъёмника, уходя к бугристому «небу» — необъятному ледяному своду. Башня стояла на широком берегу, усыпанном ноздреватыми каменными глыбами. И «пляж», и камни были опушены инеем.

Ближе к воде возвышалась пара крутых куполов, смахивавших на безразмерный бюстгальтер, а впереди, насколько хватало глаз, простиралось озеро Восток — неподвижное чёрное зеркало.

Флоридов подошёл ближе, присел на корточки у самой воды. Ледяная влага была чиста и прозрачна, сквозь неё просвечивали камушки и спиральные трубочки раковин, но, чем дальше, тем вода становилась темнее, пока и вовсе не покрывалась как будто плёнкой непроглядной черноты — словно кто гудрон разлил. А ещё было похоже на опущенную крышку рояля — гладкую, блестящую, словно уголь-антрацит.

«Наверху» не сыскать подобия этому немыслимому уплощению — рассудок не ждёт от воды гладкости полированного мрамора, но тут, под колоссальными ледяными сводами, всё по-другому.

Озеро Восток не знало волн, ибо тут не дули ветра: в гигантской полости царили вечный мрак, тишина и холод — вода остыла до минус двух, но давление мешало ей покрыться льдом.

Левее, где у самого берега громоздились скалы, зажёгся прожектор. Посветив к северу, луч уткнулся в пелену тумана — там поверхности достигало тепло гидротермального источника, прогревая воду до плюс пяти. Прожектор вернулся, описав дугу, и замер. Почти сразу же в овале света кругами заходили волны, донёсся слабый всплеск.

— Псевдомедуза балует, — сказал старший гляциолог.

Кряхтя, он наклонился, рукой в перчатке проводя по жёстким росткам белой колючки, вспыженным у самой воды.