Александр Шевцов - Мы из будущего Страница 10

— Вас еще не хватало, — поморщился Борман, оттаскивая Чуху в сторону. Влюбленный художник с мольбой смотрел на конкурента, но последний был непреклонен: — Я тебя предупреждал?!

— Не надо.

— Надо.

Борман резко ударил Чуху по лицу, но оттого, что тот ожидал нападения и отскочил, удар получился смазанный. Однако Чуха с готовностью упал и закрыл лицо руками.

— Э-э-э, пацаны, лучше места не нашли? Не дома. Проблем и так выше крыши, — оглядевшись по сторонам, заметил Спирт.

— И лежачего не бьют, — добавил Череп.

— По лежачим ходят и об них вытирают ноги. — Борман отвесил пинка Чухе и, похоже, остался доволен его унижением. — Вставай, больше бить пока не буду.

— Давайте отложим разборки до возвращения. Еще друг с другом бодаться будем. — Спирт помог встать Чухе: — Между прочим, нас за вами старшина послал.

— Чего ему надо? — спросил Борман.

— Чего надо, он тебе сам скажет.

— Вроде как помочь просил, — пояснил Череп.

Следопыты зашагали на передовую. Борман не удержался и отвесил пинка идущему впереди Чухе.

— Да! Еще раз увижу, что целишься мне в спину, голыми руками задушу, гнида.

Пригнув головы, следопыты зашли в землянку, в которой еще вчера их принимал Демин. Теперь на его месте сидел Емельянов. Даже в полумраке было заметно, что лицо старшины сильно покраснело.

— Вызывали? — морщась, спросил Борман.

Медленно подняв помутневшие глаза на вошедших, Емельянов кивнул на кружки и флягу, стоящие на грубо сколоченном дощатом столе.

— Не стойте, садитесь. Помянем ребят…

Сидеть было не на чем. Следопыты просто обступили стол. Емельянов разлил остатки спирта по кружкам.

— Столько человеческих жизней эта война жрет… Совсем мальчишки, и пожить-то толком не успели. А все жрет и жрет. — Он стукнул кулаком по столу.

— Да, жалко ребят, — согласился Борман.

Раскачиваясь, старшина поднял свою кружку. Рука его дрожала.

— Они своей жизнью купили право на жизнь для других, понимаете… Вот такая арифметика.

Следопыты согласно закивали.

— Помянем их души. Наше дело правое — враг будет разбит. Будем бить гада до последней капли крови.

Емельянов залпом выпил спирт. Следопыты последовали его примеру. Чуха поперхнулся, зайдясь в кашле.

— Вы вроде земляки командиру, — вздохнул старшина. — Он же моложе вас был. Вторую неделю на фронте. Во время первой атаки он не смог поднять солдат. Не смог — страшно! Карпенко ему предупреждение сделал. Еще раз подобное — и под трибунал. А сегодня была его вторая атака. Он смог… Мальчишка совсем. Каждый день маме писал.

Емельянов закурил.

— Такое дело, бойцы. Нашего лейтенанта и тела тех, кого удалось с поля боя забрать, надо захоронить.

У едва заметной тропы возле трех высоких сосен следопыты отработанными движениями рыли могилу. Почва была песчаной, и работа продвигалась быстро. Рядом лежали тела Демина и двух солдат, которых удалось вытащить с поля боя. Переводя дыхание, Спирт облокотился на черенок лопаты.

— Интересная штука жизнь. Там разрывали, здесь закапываем. Где смысл?

Борман кинул взгляд на убитых.

— Слушай, ты, философ, как вариант, прикинь, чей ты череп тогда в блиндаже в руках держал?

— Решил меня попутать? Да хоть и свой, какая разница?

Чуха поднял глаза к безоблачному небу.

— Надо что-то делать, еще чуть-чуть — и я с ума сойду.

— Решили же, прорываемся к озеру — и домой, — зло процедил Спирт.

Он подошел к телу Демина, схватил за ноги и потащил его к могиле.

Череп бросил лопату в сторону:

— Слушай, Спиртяга, у тебя сердце есть?

— Ты это к чему?

— К тому, что человеком надо быть.

— Не тебе мне мораль читать. Что-то не припомню, чтобы ты тогда о них переживал. Все, помню, заразиться боялся и о деньгах думал.

— Я, конечно, такая же скотина, как и ты, но если еще раз хотя бы одно слово плохое про них скажешь — пасть порву.

Неожиданно Чуха сдавленно всхлипнул и опустился на колени. Спирт и Череп оглянулись и замерли. Из сосняка к ним медленно приближалась пожилая женщина в простом ситцевом платье с глиняным кувшином в руках.

Спирт перекрестился.

— О боже, я все понял — это она во всем виновата! Из-за нее все!

Нижняя челюсть Чухи задрожала. Упав на колени, он пополз к женщине.

— Мать, прости. Я больше не буду. Прости, мать. Прости нас всех.

Женщина в недоумении попятилась назад.

Спирт, схватив лопату, сделал шаг в ее направлении, но Борман ловко подставил ему подножку. Спирт упал. Борман навалился на него, придавив к земле.

— Полежи пока, философ. Разобраться надо, а то наломаешь дров.

Чуха, не переставая креститься, подполз к женщине и стал тыкаться губами в ее руку, пытаясь поцеловать сухую, морщинистую кисть.

— Матерь Божья, не наказывай нас. Прости нас, грешных. Готов нести любое наказание, только верни меня. Клянусь жить праведно, в монастырь пойду, если надо. Только спаси!

Женщина свободной рукой стала отталкивать Чуху, но он был неумолим. С другой стороны к женщине подполз Череп. Попыток прикоснуться к ней он не делал, зато усердно бил поклоны.

Борман встал с притихшего Спирта и подошел к ошеломленной крестьянке.

— Вы нас узнаете?

Женщина испуганно молчала.

Чуха, прижавшись к ее смуглой руке щекой, скулил:

— Матерь Божья, прости. Церкви служить буду, только верни.

Вторя ему, разрыдался Череп:

— Мама, прости. Я не буду больше.

— Да что с вами, сыночки? — запричитала наконец крестьянка. — Вы же комсомольцы. Пустите меня. Что вы делаете?! Я только молочком угостить хотела.

— Вы в каком году родились? — спросил ее Борман.

— В тысяча восемьсот семьдесят шестом… А что? Ну успокойтесь, родимые.

Борман решительно схватил Чуху за воротник гимнастерки и оттащил в сторону.

— Идиоты, это же не она… Та чуть ниже была. И немного старше. Что, рехнулись совсем? Ну сами посудите, если ей сейчас шестьдесят шесть, то в наше время все сто тридцать должно быть. Ну, встали с колен, убогие!

Женщина, ничего не понимая, переводила взгляд с одного на другого.

— Сыночки, милые, что с вами? Что я вам сделала?

Череп, попытавшись подсчитать в уме возраст женщины, наморщил лоб, затем устало встал с колен. Чуха протер губы тыльной стороной ладони, отряхнул галифе и укоризненно посмотрел на крестьянку. Женщина, стараясь улыбнуться, протянула кувшин с молоком.

— Намучились, сынки? Молочка попейте. Силушки прибавится…

Череп зло заметил:

— Пили уже. Знаем. И какие мы тебе сынки? Тоже мне мамаша нашлась!

— Ишь, на «сына» обиделся, — вздохнула женщина. — Да все вы дети земли нашей.

Она ссутулилась и понуро зашагала обратно. Прежде чем исчезнуть в соснах, крестьянка остановилась, словно что-то вспомнив, посмотрела еще раз на солдат, укоризненно качая головой, и освятила их православным крестом.

Держа на плечах лопаты, следопыты некоторое время постояли у холмика. Говорить прощальных слов никому не хотелось. Так молча и пошли от могилы. Один раз только Чуха обернулся и как бы про себя заметил:

— Им тут спокойно будет.

— Если какие-нибудь уроды, типа нас, не раскопают, — добавил Череп.

Через некоторое время они выбрались на грунтовую дорогу, по которой в обратную сторону от передовой двигались четыре противотанковых орудия на гужевой тяге. Непонятно было, как эти худющие лошадки умудрялись тащить за собой многотонное железо. О тяжелой судьбе скотины явно не задумывался упитанный солдат-артиллерист, сидевший, свесив ноги, на лафете последнего орудия.

— Тут и так оборона хилая, куда они пушки увозят? — заметил Череп.

— Тебе не все равно? — бросил Спирт.

— Эй, браток, куда вас? — спросил Череп у артиллериста.

— К соседям перебрасывают. Их здорово потрепало.

— Потрепало их! Блин, а если здесь танки попрут? Как мы тут воевать будем, они не подумали? Одними винтовками много не навоюешь.

Борман хлопнул по плечу Черепа.

— Пошли, Кутузов. Стратегия не наше дело.

Обедали возле тыловых траншей, прислонившись спинами к стволам чудом сохранившихся деревьев. В котелке Черепа ложка заскребла о дно. Он вскочил и направился к кухне.

— Пойду добавки попрошу.

— Кому война — а кому мать родна, — глядя в спину уходящему Черепу, заметил Спирт.

— Только бы на халяву пожрать. Это точно. У меня за троих ел, здесь за четверых жрет, — добавил Борман.

— Не понимаю, как он может? У меня тут вообще аппетита никакого, — с набитым ртом заметил Чуха.

Отойдя от своих подальше, Череп остановился у одинокой сосны. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого рядом нет, он достал из кармана письмо Демина. Аккуратно развернув листок, начал читать вслух: «Дорогая мамочка, у меня все хорошо, не беспокойся за меня. Жив, здоров. Кормят здесь замечательно. Жаль, что не могу направить вам часть пайка. Ребята во взводе отличные. Меня как командира ценят и уважают. А вчера четверо ленинградцев прибыли, один из них с Посадской — так что вокруг все свои. Главное, береги себя, мамочка, со мной все будет хорошо. На нашем участке фронта тихо…»