Фомичёв Сергей - Сон Ястреба (отрывок) Страница 11

Встреча с патриархом оставила у Скомороха неприятный осадок. Поначалу всё шло хорошо. Филофей принял гостя на редкость приветливо и выслушал его рассказ с большим вниманием. Возможно, причиной такого расположения были хлопоты сумконош, а быть может и то, что новгородец не просил ничего для себя лично. Он лишь болел душой за начинания Калики, величие которого не оспаривал даже Константинополь, и тосковал по утрате.

Филофей пообещал разобраться с Микифором, которого Скоморох обвинил в предательстве. Но стоило гостю завести речь об Алексии, как патриарх довольно грубо остановил его.

– Когда ты говоришь о том, свидетелем чему являлся, ты говоришь искренне. Но боже тебя упаси лезть в политику. Ничего, кроме сомнительных слухов о московском викарии, ты рассказать не можешь. Ты встречался с ним лично? Вёл какие-нибудь дела? Или, быть может, подслушивал разговоры? Полагаю, что нет. Все твои обвинения – суть домыслы. Домыслы предвзятые и заквашенные на ненависти.

Филофей перевёл дух и добавил примирительно:

– Предоставь нам самим разобраться в достоинствах и недостатках Алексия. Поверь, мы не допустим к пастырской власти человека с грязными помыслами или скверной душой.

Выходя от патриарха, Скоморох чувствовал себя побитым псом. Красивая возможность сорвать замыслы викария с помощью церкви казалась ему навсегда утраченной. Предстояло искать другой путь для мести.

Тут-то он и наткнулся на взгляд заклятого врага. Н-да, Трифон выполнил обещание буквально – патриарх встретился с ним прямо перед приёмом Алексия. Обдав викария взглядом, полным кипящей ненависти, и спешно покинув палаты, Скоморох отправился к нищим приятелям.

Он ожидал застать веселье по случаю удачно завершённого переворота, или добрую пьянку по тому же поводу, но убежище встретило его деловой суетой. Сумконоши возбуждённо спорили, доказывали что-то друг другу. Они явно замышляли новые козни, готовили новую интригу.

– Вы разве не добились своего? – спросил Скоморох, устало присаживаясь на пол.

– Будем выступать против Филофея, – заявил с блеском в глазах Дед. – Да и с императора пора стянуть порфирные сапоги.

Часть Вторая Запах наживы

Глава IX. Купец

Городец Мещёрский. Апрель 6862 года.

Миновал День Гусениц, или как его называли иначе – День Выползания Змей. Весна разгоралась. У православных началась пасхальная неделя, а у лесных народов Канымы. Праздник не из шумных, скорее напротив – неделя покоя. Вплоть до самых земных именин, то есть до сева, природу тревожить было не принято. Вечерами не гуляли, громких разговоров не вели, по дорогам лесным предпочитали не ездить, а коли нужда возникала, шли тихо, словно без спроса по чужой земле пробирались. Даже запахами мещёрцы старались не волновать понапрасну лес. Смолокурни, коптильни, чадящие печи погасли, вонючие дубильные чаны были упрятаны до лета. Запах города, перебивая весеннюю свежесть, мог распугать зверя.

Великий был смысл в обычае народном. В эту пору природа пробуждалась, набиралась сил. Каждый нынешний день будущим богатством оборачивался. Зачем же самих себя разорять от глупого нетерпения?

После долгого зимнего затишья первый иноземный гость – большое событие для любого торга. Знающие люди поговаривали, что многое в хитром купеческом деле от зачина зависит. Весь год, мол, может первой сделкой как поповским благословением осенить. Правда, на Мещере и попам, и чужим приметам верили мало, торговали здесь всё больше вещами обыденными, привоз от соседей был невелик, а заморским товаром и вовсе не жили. Но всё же опытный народец лишним знаком брезговать остерегался. Поэтому стражники, что прохаживались вдоль берега, заметив чужой корабль, как-то непроизвольно подтянулись, расправили плечи, глянули друг на друга – достойный ли вид у княжеских порученцев, а, оставшись видом довольны, степенно направились к причалу.

Пришедший с низовий корабль выглядел тростинкой, изжёванной и сплюнутой какой-то чудовищной пастью. Доски на его боках разошлись, ощетинились щепкой, всюду открылись трещины, виднелись дыры, наспех заложенные просмоленной тканью. Один из боков был разворочен почти до самой воды. Прореху закрывал туго набитый чем-то мешок, запертый обломком весла, а целых вёсел по бокам ладьи обнаружилось только четыре из восьми.

– Оно понятно, – решили стражники, – реки совсем недавно очистились, и, видимо, бедолаги ещё застали на Волге ледяные поля, а то и пробивались навстречу плывущим льдинам. Суровые люди, эти первые гости.

Куда менее привычные повреждения можно было увидеть выше. Нос корабля был начисто снесён. На короткой подрубленной щегле нелепым пузырём обвис парус. В самом парусе зияла дыра с обгорелой каймой. Следы огня виднелись и повсюду на досках. Вряд ли парни с огнём не управились.

Тут, – решили стражники, – наверняка не обошлось без дорожных стычек.

Из побитого судна выбрался краснолицый хозяин в коротких сапожках, чёрной просмоленной куртке и необычной для здешних мест тряпичной шапке с полями. Иноземец заметно хромал и часто озирался, будто сомневаясь, что на берег сошёл наконец, а может, и опасаясь кого-то. Медленно ковыляя, он направился к стражникам. С увечьем справлялся кое-как, вероятно получил его в пути, и ещё не приспособился к неудобству. Четверо его помощников выскочили из корабля резво но, едва укрепив ладью, рухнули без сил на берегу. Как у них хватило удачи выгрести вчетвером и без смены против течения, можно было только гадать.

Стражники с уважением смотрели на кораблик, и на людей, и на краснолицего владельца, пока тот не дохромал до них.

– Ярмарок есть в городе вашем? – спросил гость, с усилием подбирая слова.

– Торг что ли? – переспросил один из стражников. – Да, есть. Невеликий, правда.

– Пошлину старосте заплатишь и торгуй, – добавил его товарищ и указал рукой на дорогу, что поднималась к крепости. – Спросишь Лешака, он и есть староста.

Подобрав какую-то палку и опираясь на неё, краснолицый поковылял наверх.

Глава X. Чародей

После нескольких лет непрерывных сражений и походов, Сокол с большим удовольствием наслаждался бездельем. Осень и зима прошли на редкость спокойно для его ремесла. Ничего из ряда вон выходящего не случилось; опасные свечи в колдунских домах не воспалялись, призывая к битвам и подвигам, а мелкие неприятности, какие сами собой находились в любую пору, только обрамляли спокойствие возможностью освежить навыки и размяться.

Правда последние дни чародея стали тревожить непонятные сны. Они не поддавались разгадке, и вообще какому-нибудь осмыслению. Рваные лоскутья видений возникали под утро перед пробуждением, на самой грани яви и сна. Страшные безумные образы появлялись на короткий миг и тут же растворялись, едва успевая царапнуть сознание. Только эти царапины и оставались в памяти, когда ночь отступала, но разгадать по ним суть чародей не сумел.

Вещими снами природа его не наделила, а потому к мрачным видениям Сокол отнёсся как к досадной помехе, мешающей разве что как следует выспаться.

Вурды, казалось бы, тоже свыклись с сытой и беззаботной жизнью. В начале осени ещё тосковали по приключениям, а ближе к зиме вдруг загорелись пристроиться к ремеслу. То ложки резать брались, то посуду лепить. Брали уроки у Рыжего, нанимались в помощники к лесорубам, помогали рыбакам, что заводили невод под лёд в большой полынье напротив Лысого холма. Надолго, однако, нигде не задерживались. Там и сям набирались знаний по верхам и спешили сменить занятие.

По весне же в них вновь стал пробуждаться зуд приключений. Неведомые частицы их естества копили подспудно тайную силу и вдруг оживали разом, подобно почкам на гибких ветвях, что взрываются зеленью листьев.

И вот вурды преобразились. Их взгляды наполнились потаённым смыслом. Сонные днём, они становились весьма деятельными ночью. О чём-то шептались, что-то готовили. Даже шерсть изменила цвет и блеск, как бы приноравливаясь к грядущему перелому судьбы. Сокол в который раз начинал подумывать, а не отселить ли часом загостившуюся парочку. Он даже согласен был поучаствовать в возведении или покупке отдельного дома.

Но днём страсть угасала до едва заметного тления. Чародей и мохнатые приятели пребывали в благодушном покое.

Они молчали втроём, когда неожиданно на улице послышался шум толпы. И на вурдовых лицах заиграли улыбки – вот оно!

Пёс насторожился – тихая чародейская слободка не место для народных гуляний, тем более сейчас, когда город чтит Канымы. Хотя, по правде сказать, и в самый разливной праздник люди заходили сюда только по делу.

Сокол сперва подумал, не несчастье ли приключилось. Не помер ли князь часом. Поспешил открыть дверь. Нет, беды не случилось – рожи у людей сплошь весёлые, возбуждённые.