Владимир Торчилин - Институт Страница 12

Начал он с утверждения о том, что Директор ученый никакой и, несмотря на свое членкорство, никаким авторитетом в Академии и вообще у серьезных людей не пользуется. Справедливости ради, утверждение это отчасти было верным - над научными притязаниями Директора серьезные исследователи разве что в голос не смеялись, но, с другой стороны, его администраторские способности всеми признавались, как и умение налаживать связи и контакты, так что авторитета у него хватало. Наука самого Знаменского была не менее убога, но при этом столь же убоги были и его руководящие способности, если задача шла о чем-то большем, чем просто о делании кому-нибудь очередной пакости. Увы, сам он этого, похоже, не понимал, а посему упрямо гнул свою линию. Линия была прямой, как стрела. Он предлагал Боссу, чтобы тот сразу после, по боссовским же словам, предрешенного избрания Знаменского членкором заменил нынешнего Директора им, Знаменским, так что руководитель Института как был членкором, так членкором и останется, не понизив уровень этого заведения ни на минуту. Наука у Знаменского, в отличие от Директора, своя и хорошая, в его широких академических связях Босс сам имел возможность убедится, принимая визиты его многочисленных коллег и знакомых из научной элиты, а преданность свою лично Боссу, как и умение решать самые сложные институтские проблемы Знаменский успешно демонстрировал последние два года на посту секретаря институтского партбюро, полностью освободив Босса и Директора от необходимости делать вещи, которые им лично неприятны. Может ли быть у Института лучший глава? И он гарантирует, что при таком раскладе об Институте, а значит и о Центре, через пару лет весь мир заговорит как о цитадели самой выдающейся науки в Союзе. Директора же, который и не слишком умен, и недостаточно благодарен, и даже замечен несколько раз в недоброжелательных по отношению к Боссу высказываниях, можно оставить руководить каким-нибудь институтским отделом, или сделать замом Знаменского, или просто спихнуть куда-нибудь в другое место, чтобы не утяжелять институтскую атмосферу. Вот в таким, примерно, плане.

Босс выслушал планы и излияния, не моргнув и глазом. Более того, он вполне милым тоном поблагодарил Знаменского за лояльность и пообешал обдумать его соображения самым серьезным образом и уж, во всяком случае, держать их в полной конфиденциальности. Именно на этой точке счастливый Знаменский покинул его кабинет, а давший после этого волю своему бешенству Босс вызвал Директора и теперь орал на него. Из криков следовало, что Босс таких интриганов как Знаменский на дух не переносит, что сегодня они продадут Директора, а завтра его, Босса, что во всем виноват Директор, притащивший к нему этого своего подпердыша с академическими амбициями, что если Директор не может под боком разглядеть такое дерьмо, то действительно его способность руководить Институтом начинает вызывать сомнения, ну и так далее. Наиболее жесткой была постановляющая часть боссовского монолога. Он четко потребовал, чтобы усердный не по разуму Знаменский в Академию не прошел. Как это сделать - полностью на ответственности Директора, поскольку сам он позориться перед людьми не будет и переуговаривать никого не станет, хотя на изменение своей позиции ссылаться Директору разрешает. Если же Директор с поручением не справится, и через неделю Знаменский будет, все-таки, избран членкором, то Босс именно а соответствии с рекомендациями Знаменского и поступит, и Директор может сразу начать думать о другой работе. Ни много ни мало...

Конечно, вряд ли бы Босс стал на самом деле менять Директора на Знаменского. Сказано это было, скорее, в состоянии обшей ажитации и для вящего устрашения. Но Директор такие веши принимал очень даже всерьез, разумно рассуждая, что в деле, где на карту поставлены все жизненные планы, лучше перебдеть, чем недобдеть. Так что о его активности в течение остававшейся до выборов недели можно слагать легенды. Начал он с того, что собрал у себя тех из институтских руководителей подразделений, которые пользовались его относительным доверием. Абсолютным доверием, да еще на фоне истории со Знаменским, у него, естественно, не пользовался никто. Поскольку у каждого из них был хоть один знакомый членкор или академик из отделения, по которому предполагалось избрание Борика, то немедленная соответствующая обработка этих знакомых вменялась им в прямую служебную обязанность. Ссылки на то, что неудобно, что отношения недостаточно близки или знакомства недостаточно коротки, рассматривались как саботаж. Особо туго должно было придтись тем, кто форсу ради приписал себе более тесные связи с научными сливками, чем имел на самом деле, но тут им корить никого, кроме себя, не приходилось. Игоря чаша сия миновала, поскольку его университетский наставник числился в Академии по другому отделению. Впрочем и его, учитывая его общую влиятельность, все равно было велено ознакомить с ситуацией - вдруг сможет хоть кому нужное слово сказать. Остальным было указано со своих знакомых выборщиков не слезать, пока они не пообещают проголосовать против Знаменского. Сам Директор висел на телефонах, ежечасно куда-то отъезжал и, по слухам, даже дома появлялся заполночь. Даже в день голосования его еще видели хватавшим кого-то за руки и отводившим в сторонку на словечко прямо у входа в зал, где заседало отделение. Что он им говорил и что предлагал, не знал никто, но, судя по вполне довольному выражению его лица, дела продвигались неплохо.

Знаменский чувствовал, что вокруг него творится нечто непонятное и явно плохое, но понять толком ничего не мог. Босс и Директор его не принимали, ссылаясь на срочные дела именно в связи с надвигавшимся общим собранием Академии, а члены отделения, только что бывшие чуть что ни лучшими друзьями, начинали от него шарахаться, ничего при этом не объясняя. Тем не менее, он с радостным лицом терся в коридорах здания, где заседали отделения, и ждал объявления результатов голосования. Те, кто видел его лицо, когда было официально сообщено, что профессор Знаменский получил на два голоса меньше, чем было необходимо для избрания, говорили потом, что лучше бы они этого зрелища не видели никогда. Добрых пять избыточных голосов превратились в два недостающих самым мистическим образом! Впрочем, скорбь Борика компенсировалась неприкрытым восторгом все отдавшего для победы и в итоге победившего человека на лице Директора. Знаменский, севший, как говорится, в ящик по самый хрящик, кинулся выяснять, что произошло.

VI

После выборов выяснить, что именно случилось, оказалось куда проще, чем до выборов, так что уже через пару дней Борик располагал информацией, достаточной, чтобы понять, что Директор провел против него исключительно силы кампанию. И, можно сказать, прямо из рук выхватил заветное звание членкора. Совершенно обезумевший от всего произошедшего Знаменский оказался даже неспособным связать активность Директора и результаты голосования со своим разговором у Босса и отнес все это исключительно на счет директорской неблагодарности, зависти и интриганства. Поскольку итоги выборов изменить было нельзя, и поезд, как говорится, был уже ушедши, то он, совершенно оторвавшись от реальности, решил хотя бы поквитаться с Директором. Начал он, ни много ни мало, с пространной жалобы в партком Центра, текст которой уже на следующей день известен был каждому желающему полюбопытствовать.

Поверить в это трудно, особенно, учитывая общий склад характера и установившийся образ действий Знаменского, но, по-видимому, в результате такого невероятного фиаско - и неважно даже, что полная фетяска эта случилась исключительно по собственной его пакостной суетливости, которую он на тот момент как бы вычеркнул из сознания, приписав все свои беды выстроившемуся в его заколебавшемся сознании образу врага и ненавистника, то есть Директора - у него пропала способность даже в малейшей степени критически оценивать собственные действия. Но, как бы то ни было, в своем заявлении он написал буквально слелуюшее - дескать, он, Борис Глебович Знаменский, все годы своего пребывания в Институте верой и правдой служил трем богам - родной Коммунистической партии, великой Советской науке и лично выдуюшемуся ученому и организатору Генеральному Директору. Ничего удивительного, что, видя его старание, преданность, скромность и немалые успехи, лично Генеральный не просто пообещал ему поддержку, но прямо таки гарантировал поступление в членкоры со всеми вытекающими отсюда последствиями, и такая перспектива вызвала практически всеобщую поддержку членов Отделения, которые твердо обещали ему свои голоса. И вот на фоне такого, можно сказать, исторического для всего Центра решения, Директор всего лишь Института бросил наглый вызов воле Генерального, а, стало быть, и всей партийной линии, и путем низких интриг и грязных сплетен сумел повлиять на некоторых членов Отделения, в результате чего необходимых для избрания голосов он, Знаменский, не добрал. А посему требует партком принять самые строгие меры к предателю, отступнику и ренегату. Вплоть, извините, до исключения из партии и снятия с поста. Если же мер принято не будет, то он обратится непосредственно в отдел науки ЦК КПСС. В том, что там его поймут правильно, он не сомневается, но как тогда будет выглядеть Центр?