Хроники Ламмеры: Шёлковая Песнь - Sunon Boy Страница 12

девушки, бежавшей со всех ног со дворца. Поиски куда более сильных жуков кормили её, словно это был сто крат сладкий мёд. Он стал приторным, горьким, покрывался кровью и гнил; и раз не жуки, то теперь будут кружить мухи. «Братик, сыграй мне музыку!» — просила маленькая Мариам. Красивая мелодия пыталась успокоить девочку, но на руках была лишь стеклянная голова. До сих пор она режет Мариам руки и не даёт двигаться вперед. Эта голова плачет рубиновыми слезами и виновато глядит на девочку: «Где ты, сестра моя?»

Глаза с трудом, но открывались; свет из оконца ударил в зрачок и заставил Мариам поднять руку, чтобы прикрыть ладонью лицо. Тогда послышался голос из другой комнаты:

— Наконец проснулась, сколько же шуму в деревне из-за тебя.

— Где я? Дзин… Где Дзин?! — подскочила Мариам и тут же пожалела об этом.

— Не шевелись ты так, скоро твой мальчик вернется: я отправил его за травами к Гречке.

— Спасибо…

— Одним «спасибо» ты не отделаешься. Дурон пошёл с тобой и не вернулся, как ты это объяснишь?

— Я всё расскажу только его жене, это не ваше дело.

— Давай проясню тебе пару вещей, Лакшата: я спас тебя с мальчиком не из доброты душевной, а только потому что ты знаешь где сейчас Дурон; войдер ветра рассказал, что ты скорее всего расправилась с солдатами Лакшата, но в этом нет ничего хорошего… Малика Лакшата — жестокий и злопамятный правитель, она не терпит смертей своих людей. — тихим голосом приближался к Мариам, пока та не увидела его — старого и слабого, без ноги и со страшным шрамом на лице. — Эта трагедия коснулась не только жены Дурона, вся деревня в опасности. И я не знаю, кого они на этот раз заберут с собой в темницу, но лучше бы это была ты.

Мариам усмирила свой пыл: ей нечего было ответить старику, да и незачем. Он был прав во всём, однако, сделать правильный выбор было просто невозможно: любое решение привело бы к беде, что и случилось. Мариам была опустошена и не знала, как сейчас быть. Всего день прошел с момента отхода из бухты Кремень, а беды уже преследуют её одна за другой.

Так продолжалось, пока дверь лачуги не открыл Дзин, и торопясь вошел в комнату, где лежала Мариам:

— Ты проснулась! Слава Тасиму, ты в порядке!

— Пандочка Дзин, как ты? С тобой всё хорошо? — спросила Мариам со слезами на глазах: каждое слово Дзина звучало для неё как подарок на день рождения.

— Мари, можешь встать?

— Если только дашь руку.

Дзин незамедлительно подал Мариам ладонь, она вытерла слезы и потянулась к руке Дзина. Дотронувшись до его ладони, она почувствовала тепло и малую дрожь пальцев, тогда Дзин аккуратно потянул её к себе, и Мариам смогла сесть и держать спину, на которой разложились блестящим водопадом чёрные как смоль волосы. Она посмотрела с улыбкой на Дзина, рассматривая его наивные, добрые глаза. В них она увидела нечто очень знакомое и тёплое — оно кутало Мариам, словно одеяло из гусиного пуха, мягкое и лёгкое. Тогда Мари не сдержалась и прижала к себе мальчика, крепко обнимая и еле сдерживая слезы. Дзин не совсем понял, что с ней, но на тепло он ответил теплом и осторожно дотронулся до её плеч; закрыл глаза и задумался: «Что же ты за человек на самом деле, Мари?» Ничего не было известно за пеленой загадочности, и в этот яркий момент счастья Мариам, в Дзине засело семя недоверия. Как только появится удобный момент, он спросит её обо всём, но только не сейчас, когда она только оправилась.

— Дзин, я только рада ещё с тобой побыть, но прямо сейчас у меня есть важное дело.

— И что это за дело? Ты опять ничего не скажешь, верно?

Мариам только улыбнулась и ответила:

— Какой ты вредный! На этот раз могу рассказать, так и быть. Как ты, наверное, уже знаешь, я шла за тобой на Пик Древних не одна. Меня сопровождал человек из деревни, но тот не сумел вернуться к жене и детям. Мне нужно навестить их и всё рассказать.

— Я пойду с тобой!

— Тогда помоги мне встать, смельчак.

Дзин подал Мариам руку, и та, отодвинув одеяло, ступила на дощатый пол. Прихрамывая и опираясь на вытянутую мальчонкой ладонь, они шли к лачуге Дурона. Они проходили по навесным мостам, обходя стороной полуразрушенные дома и местных жителей, косо смотрящих на них. В глазах каждого проходимца было написано: «Уходи.» Но оставалось всего одно неоконченное дело.

Стук в недавно починенную, хлипкую дверь; Мариам из волнения глядела на Дзина, чтобы успокоиться, пока тот надеялся, что Мари правильно поймут. Ещё один робкий стук, и тогда послышались торопливые шажки в сторону двери. Они приближались с детским смехом и наивностью, но всё это разрушилось, когда девочка, открыв дверь, увидела только Мариам и Дзина:

— Папа не с вами? Он… Он скоро вас догонит, правда? — маленькие, словно бусинки голубые глаза девочки смотрели прямо в душу Мариам в поисках надежды, но там нет смысла искать.

— Девочка, позови, пожалуйста, свою маму. Нам нужно поговорить.

— Где папа?! Он же пошел с тобой! Где мой папа?! — девочка заливалась слезами и била Мариам по коленям. — Это ты во всём виновата! Мой папа сильный, ты его убила!

Дзин не мог спокойно на это смотреть и удивлялся, глядя на Мариам: её выражение лица было непоколебимым, однако, ей было тяжело что-либо говорить. Тогда из нижних этажей прозвучало женское: «Дочь, вернись в комнату!» Ребенок, вытирая слезы и хныкая, уходил вниз по ступенькам, пока по ним же поднималась убитая горем женщина. Её опадающие, некогда сильные, длинные волосы, покрасневшие от слез глаза и обручальный венок, который показывал её привязанность к одному лишь человеку и его детям. Она смотрела Мариам в глаза и ждала ответов на свои вопросы. Этого человека выхаживала деревня, только чтобы узнать, что случилось с Дуроном. И сейчас Мариам сухо и робко говорит обо всём, что случилось с её мужем. Кратко и ясно, без подробностей и своих мыслей на этот счёт, после чего получила ожидаемый ответ: «Проваливай.» Женщине было тяжело продолжать диалог. Если бы эта Лакшата не заставила мужа идти с ним, всё было бы в порядке. Однако Дзин хотел заступиться за Мариам: «Разве она виновата в том, что солдаты выстрелили сначала в вашего мужа?! Мари точно