Олег Ростислав - Закон Дарвина Страница 15

«А что им еще делать, – иронично подумал Шукаев, морщась от попискивающего голоса референта, который вещал что-то о программе реституции… или проституции?.. Нет, с «программой проституции» припрется через час Бэлла Асхатовна Гурбер – что-то насчет полового воспитания в школах…» Василий Григорьевич поморщился и рыгнул.

– Простите? – изогнулся вопросительным знаком хомячок.

– Ничего, продолжай, – махнул рукой мэр.

Хомячок затрындел снова. Чего ж мне так хреново, подумал Шукаев. Раньше и больше пил. А тут как будто кошка в рот нагадила. Или не в рот? А куда? В душу, что ли? За что он Паолизи-то двинул? Либо не за хрен – просто под руку подвернулся… мурло евросоюзное, не в обиду итальянцам…

Да, ничего они не сделают, вернулся он к прежним мыслям. Ну снимут они его. А кого поставят? Шукаев скривил губы. Еще при «независимости» среди чиновников людей, на самом деле умеющих делать дело, не осталось почти совсем. А уж за последние недели… Весь аппарат – либо полные придурки и ворюги, готовые теперь обкрадывать и новую власть с неменьшим рвением (как этот вот хомячок), либо полные придурки, но восторженно и искренне целующие в зад «комиссаров», «инспекторов» и «советников» (вроде той же Гурбер, которая и правда считает, что к десяти годам все девочки должны попробовать секс в целях правильного развития). Неизвестно, кто хуже, но ни те ни другие работать не умеют».

Василий Григорьевич вздохнул. Ох тошно-о-о-о… А может, и снимут. Ни одна программа ООН в области толком не работает. Деньги – что из Москвы, что целевые – разворовали почти начисто (ну да, ну и он украл… немного, ну и перевел на Мэн – ну и х…й ли?!). Снимут – жену под мышку и туда. На Мэн.

А чего-то не хочется мне на Мэн, угрюмо резюмировал мэр. Хрен знает, чего хочется. Рассолу, что ли? Или правда этого типчика завалить сейчас, а потом сказать, что он на мэра с шилом бросился… Или вообще ничего не говорить, а самому потом взять и на хер застрелиться. То-то будет смеху! Записку оставить… как Маяковский. «Жил грешно – и умер смешно!»

– Ты Маяковского читал? – оборвал мэр доклад референта. Тот поперхнулся словом «идиосинкратический», секунду пялился на шефа выпученными глазами (став похожим на обгадившегося хомяка), потом, очевидно решив, что шеф пошутил, вежливо хихикнул и продолжал:

– Таким образом, план вывоза детей из неблагополучных семей буксует. В первую очередь не разработаны критерии неблагополучия. Госпожа инструктор Шмальц предлагает взять за таковой…

– Пошел на хер! – прервал тошнотный словопонос Шукаев. – Потом свою бздень дочитаешь. Там ждет кто-нибудь, в приемной?

– Господин Ярцевский, – референт на начальство ничуть не обиделся. А Шукаев вдруг подумал: попробовал бы с ним кто-нибудь вот так говорить в этом возрасте – хоть секретарь обкома. С ним, комсомольским вожаком Васькой Шукаевым, целинником…

Стало так гадко, что Шукаев не сразу понял, какую фамилию назвал референт. А когда понял, что имеется в виду известнейший адвокат-консультант, то удивился:

– Димка? Он же вроде куда-то уехал перед всем этим… Давай зови. Срочно зови.

Ярцевский вошел, видимо не дожидаясь официального приглашения, – едва дверь закрылась за референтом. Элегантный, как всегда, с коротко подстриженными светлыми усиками, в костюме от Армани, пахнущий «вежеталем» – словом, совершенно такой же, каким Шукаев привык его видеть. «Да уж, – подумал мэр с отвращением, – это добро, адвокатишки, ни при какой власти не пропадут…»

– У вас ко мне дело? – спросил мэр отрывисто.

– И очень важное, Василий Григорьевич! – сверкнул белейшей улыбкой Ярцевский.

Странно, но город мало изменился. Это было даже поразительно.

Ну, стал громче и показушней смех молодежных компаний. Появились новые вывески, а многие из старых были заменены на такие же, но на иностранных языках. С гербов на «присутственных местах» исчезли короны, а сам орел стал окончательно напоминать бройлера-мутанта. Ярче и наглей стала реклама, среди которой тут и там попадались плакаты пропаганды контрацепции и «ознакомительных поездок для детей из нуждающихся и социально неблагополучных семей» за рубеж, стикеры гей-клубов и клубов бой– и геллаверов, рейв-пати, адреса аптек, где продаются «легкие» наркотики…

Но в целом это был все тот же Воронеж. Поразительно – на местном здании Союза казаков России сохранились вывески, только прибавилась еще одна: большой красочный плакат с фотографиями и символикой казачества призывал «господ казаков» записываться в ряды Казачьей мобильной дивизии ООН (защита интересов свободного человечества, престижная служба в экзотических районах земного шара, оплата – 2000€ в месяц + надбавки и льготы).

Первое, что Юрка Климин – а он бродил по Воронежу уже час из времени, отпущенного высадившимся в разных местах города, – осознал как полностью выбивающееся из привычного образа, было здание кадетского корпуса. Металлическую ограду демонтировали. На плацу стояла техника, во многих местах шли какие-то работы, а крайний слева подъезд – уже отремонтированный – украшала надпись:

Юрка не задержался бы. Но на другой стороне улицы под тополями стояли кучкой семеро мальчишек. Они были разного возраста – от 12–13 до 15–16 лет, и непохожие. Один рыжий и веснушчатый, бледнокожий. Один – явно нерусский, с косоватой прорезью глаз. Еще один – просто темноволосый, коренастый. Четверо других – русые, гибкие. В общем, непохожие… и похожие чем-то неясным.

Климин подошел…

…Они и до этого стояли молча, только глядели на ремонт (или разорение?) корпуса. А теперь разом повернулись в сторону приближающегося молодого парня. И не сводили с него глаз. Такое смутило бы и взрослого. Но Юрка спокойно остановился рядом и спросил:

– Закурить есть?

Ему молча протянули две пачки. Юрка затянулся, прикурив от извлеченной зажигалки, предложил огоньку еще двоим. Дымили теперь трое. Юрка кивнул на корпус:

– Учились тут, что ли?

– Угу, – буркнул рыжий. Юрка пыхнул дымом:

– Ясно… Радоваться ходите?

Семь пар глаз скрестились на нем, как взгляды через прицелы. Один из куривших – самый старший – шевельнул углом все еще по-детски пухлых губ и сказал:

– А то ж… Радуемся. В себя прийти от радости не можем.

– Ты чего? – враждебно проронил нерусский, глядя на курящего приятеля. Его пихнули в бок – неясно даже, кто.

– Что, только семеро радуются? – Юрка запулил бычок в урну. Все проследили полет бычка глазами.

– Раньше ввосьмером радовались, – сказал рыжий. – Пока Тимку не забрали.