Сергей Вольнов - Пожиратель Пространства Страница 16

Однако же оставим в покое мою дикую планетку с её лесными нравами. Не состоялся я для Косцюшко. Может, оно и к лучшему. Не то вдруг, к ужасу своему, и вправду начал бы в Ином образ врага узревать…

«Изучать инопланетян» – именно так я говорил в детстве. Этот безнадёжно устаревший термин всё ещё применялся, чаще всего совершенно безграмотно. Ведь далеко не каждый «инопланетянин» – является ИНОЙ формой жизни, носителем ИНОГО разума, и наделен ИНЫМ внешним видом. Десятки тысяч планет населяют человеки, сородичи мои единокровные!

«Изучать Иной Разум» – так я сформулировал, когда стал взрослым. Если таковым стал, конечно… а не просто тешу себя иллюзией, что повзрослел.

В тот мрачный зелёный день я неожиданно понял, что для овеществления детской мечты мне совершенно не обязательно иметь диплом.

Достаточно энной суммы эквивалентов, дабы лишить суровую родину её нерадивого сына Анджея Лазеровица; проще говоря, чтобы на билет хватило, да на житьё—бытьё в первое время.

Диплом не являлся, конечно, сущностью лишней, «сверх необходимого». Но для того, чтобы его отстоять, необходимо было снова идти на какой—то компромисс с человеками, заставлять себя общаться с «соплеменниками». Значит – героически подавлять тошноту отвращения.

Так во мне незаметно вызрела новая болячка: «гомофобия».

Некрасиво звучит. А что, связанное с человеком, звучит красиво?!

Лишь для Маленькой оставалась у меня лазейка – в самые потаённые глубины. Но лишь – до того судьбоносного дня. Уходя из оранжереи, с каждым шагом я закупоривал лазейку всё плотнее, пока не избавился от неё окончательно.

Раз и навсегда.

…с полгода я вкалывал на громадном лесопроходческом комбайне. Заработал кое—что. Собрал скудные пожитки, посетил могилу родителей, суперхлоркой землю обработал, чтобы трава, хандра зелёная, хоть с годик над отцом моим и мамой не колосилась; электропилу, в головах положенную, смазал хорошенько. (Помню, у деда Кифито, тоже ныне покойного, спросил я как—то, «Зачем пила—то, дедушка?», а он мне и ответил: «Положена, потому что положено!») Попрощавшись с прахом предков, я без задержек улетел.

Целью полёта, местом, куда воля направила моё тщедушное тельце, была Танжер—Бета – громадная межзвёздная база.

Сердцевиной ей служил лишь чуточку меньший, чем планетоид, астероид Клондайк. На нём ранее находились многочисленные горнорудные комбинаты. Запасы руды и минералов со временем истощились, но бросать сложившуюся, отменно функционирующую инфраструктуру было бы глупым, легкомысленным расточительством.

Вокруг комбинатов возникли жилые посёлки. Под поверхностью – в выработанных штреках, – была разбросана масса всевозможных факторий; покупали—продавали они товары из всех уголков Освоенных Пределов. Снаружи – ни много ни мало, добрую треть поверхности занимали колоссальные посадочные терминалы.

Однако главной ценностью Танжер—Беты было её положение в пространстве. Точно так на Старой Земле в одночасье возвышались города, расположенные на перепутьях караванных путей (помню название лишь одного из них, да и то потому, что назван он был в честь одной из первых серий космических станций: «Вавилон»). Вот и база Танжер—Бета находилась на пересечении космических путей.

Будь иначе, какой безумец стал бы разрабатывать здесь железные и никелевые, а затем и прочие руды! Спустя чуть менее двадцати стандарто—лет после официального закрытия последнего рудника Танжер—Бета расцвёла в полную силу. В нашем звёздном секторе в обиход даже вошло выражение «Все дороги ведут в Танжер—Бета». Не помню у кого, но встречал я это высказывание, зачем—то переиначенное для другого названия. «Все дороги ведут в Руму»… Спрашивается, где этот неведомый Рума расположен? Никто не имеет ни малейшего понятия. И о том, что он такое, собственно. Мир, астероид, космостанция?

Зато о Танжер—Бата хоть краешком уха слыхали все.

«Танжер—Бета из космоса похожа на дорогую, прихотливую драгоценность. Если к ней подходить с солнечной стороны, то металл башен, металлопласт куполов, пластеклит обзорных иллюминаторов и синтегласс галерей сверкают в ярком свете звёзд и причальных огней швартующихся и отчаливающих космических кораблей, подобно филигранно сработанному золотому пасхальному яйцу. Если с тёмной – то восхищённому взору открываются бесчисленные круглые, квадратные и многогранные окна и окошки, внешнее освещение, сигнальные огни, сияющие струи пламени, извергаемые дюзами тормозящих кораблей, построенных до появления двигателя Сидорова и всё ещё использующих реактивную тягу, а также фосфоресцирующие контейнеры, огненные следы скутеров и подобной им мелочёвки, вспышки лазеров и бликующие высверки многократно отражённого света. Все эти бесчисленные источники излучений фееричными переливами цветовой гаммы придают базе сходство с мерцающим сказочным бриллиантом!» (Адоль Мангазее. «Базы и станции: Три точки зрения»)

Эта несколько витиеватая цитата почему—то всегда действовала на меня особо, по—волшебному: казалось, самим фактом прочтения приобщаешься к сказочному, карнавальному действу. Когда мне становилось очень плохо или же, наоборот, очень хорошо, я произносил её, как заклинание, смакуя каждое слово.

Я знал: за внешними стенами базы, внутри – настоящий «Вавилон».

Вышедший лет пять назад в прокат головидеофильм, римэйк какого—то архаичного сериала – далось им это название! – показывал упомянутую мною древнюю космобазу, как место смешения рас, цивилизаций, культур и наречий.

Наверное, зря я подразумеваю кавычки в этом названии: слово очень скоро сделалось нарицательным. Даже мы, лесные дикари с дальней Косцюшко, насмотревшись головидео, стали использовать его для обозначения любого большого столпотворения.

Да, Танжер—Бета из космоса походила на дорогую, прихотливую драгоценность, и пускай это звучит банально, но в этом вожделенном сокровище содержался рай.

МОЙ рай.

Попробуй—как отыскать ещё одну точку пространства, в которой собралось бы такое количество представителей ВСЕвозможных, возможных и невозможных ИНЫХ рас! Причём это сонмище разумных скучилось в пределах пускай и громадной, но всего лишь базы; маленькой планетки, булыжника, который швырнул в чёрную бездну титанический пацанёнок—бог.

Кончаю банальничать…

Договорился. Боги у него булыжниками швыряются! Ещё понимаю, полезным бы делом занимались – миры, к примеру, творили…

Придумал тоже – булыжники.

Может, и крамола это, и ересь, но с тех пор, как умерли родители, я твёрдо решил: стану атеистом. Верить – себе дороже. Никакой веры вообще, а в наше косцюшкианское Древо Йезуса – в частности.

Надеялся я, само собой, на космобазе этой не только на монстров и лапушек всяких инопланетных полюбоваться, но и работу себе подыскать. Танжер—Бета являлась ближайшим к Косцюшко материальным воплощением полнейшей терпимости. Понятно по какой причине: ни человеки, ни какие иные межзвёздные расы отродясь не имели здесь абсолютного большинства. Культивировалась бы здесь терпимость чуть в меньшей степени, – космобазу в тот же миг разорвали бы распри. Анархия и лютый расизм как закономерный итог тотального несовпадения взглядов, вкусов и норм.

Здесь, на базе, вряд ли кому—нибудь могло взбрести в голову, пся крев, поинтересоваться наличием либо отсутствием у меня диплома. Если только мне самому не приспичит устроиться на работу в какое—нибудь из подразделений официального административного аппарата Танжер—Беты.

И такой на ней имеется – ведь «и в пустыне деревья растут». Как любят выражаться человеки пожилые. Народная мудрость! Косцюшко уроженица. Зелёная пакость вездесуща и неистребима…

А уж кто из людей, к примеру, вовсе на диплом не посмотрит – так это торгаши вольные, фритредеры. Если что и привлечет их в нём, так разве что, может быть, качество бумаги, или на чём там он будет распечатан (все сетевые файлы дипломов традиционно распечатками дублируются). Уж такие они супер—толерантные, эти фритредеры: всё для них побоку, кроме профессиональных и коммерческих качеств.

А иные, менее толерантные, за диплом и отдубасить могут.

Это если речь о дипломе сугубо академическом пойдёт. Как мой несостоявшийся, примерно. Специалистов они, конечно, лелеют да ублажают; но – практиков. А вот к науке академической – вольные относятся со злобностью флоллуэйцев, тех самых, что прославились как лучшие в ОП наёмники.

«Вдруг эти „яйцеголовые“ гады пресловутую нуль—транспортировку изобретут!», – наверняка с опаской думают вольные. Насколько я понимаю ход их мыслей, именно это достижение прогресса для торговцев нежелательнее смерти, в каком—то смысле.

«Кому тогда корытца наши понадобятся, пространство бороздящие?», – со страхом задаются фритредеры вопросом. Ответ однозначный: НИКОМУ! В случае открытия неких «каналов» звездолёты понадобятся разве что первопроходцам.