Андрей Уланов - День револьвера Страница 17

– И все?

– Да.

Шарго, похоже, решил превзойти гнома по части монетознания – он по очереди брал доллары и старательно принюхивался к ним, сопя при этом на манер рассерженного дикобраза.

– Зеленый, – фы-фы, – у Кривоклыка, – фы-фы, – остались друзья, – фы-фы, – в этих местах?

– Друзей у Кривоклыка отродясь не водилось, – отозвался гоблин. – А приятели его за двадцать пять долларов, даже на четверть фальшивых, сами бы кого хош голыми лапами удавили.

– И то верно, – согласился шериф. Он донюхал последнюю монету и почему-то выражение лица у него стало глубоко задумчивым – точь-в-точь как у таксы миссис Пибоди, когда хозяйка заходила с ней в аптеку.

– Мистер Хавчик… и все остальные – кто из вас видел этого человека раньше, при жизни?

– Вроде я видал его позавчера, – неуверенно произнес третий, молчавший до сих пор помощник шерифа. – Шапка эта меховая… приметная, помню, я еще удивился, как у него мозги не спеклись.

– Ко мне в салун этот человек не заходил, – твердо сказал гном. – Ручаюсь за последние пять, нет семь…

– Дней? – уточнил Сэм и тут же заработал целых три презрительных взгляда – от гнома, гоблина и своего начальства.

– Лет!

– А раз он остановился не у Хавчика, – Док обошел мертвеца и, присев, начал стягивать с него левый сапог, – и не у вдовы Мунро, где мы б его точно хоть раз, да видели б, по всему выходит, жил он либо у старой троллихи, либо у Заксенхаузера, если был знаком с ним раньше.

– Сэм, Лесли, проверить обоих, – приказал Шарго. – Док…

– Я, с вашего позволения, – Док, наклонив голову, коснулся пальцем кончика носа, – еще раз обыщу тело.

– И позаботишься о нём. В конце концов, – шериф неожиданно заулыбался, – за двадцать пять долларов у нас можно заказать перворазрядные похороны?

Лично я уже некоторое время назад расстался с надеждой, что в мой карман перекочует хотя бы часть наследства стрелка. Но, как оказалось, надежда эта умерла не у всех.

– Что-о? Билли, да за двадцать пять золотых можно похоронить весь этот вшивый городишко?!

– Весь? – повторил шериф. – Нет, здесь ты, пожалуй, не прав. Мы можем разве что похоронить двух по цене одного. Хочешь испытать эту скидку на себе, а, зеленый?

Билли Шарго не выхватил при этих словах револьвер, он даже не потянулся к рукояти, все еще продолжая улыбаться. Но что-то изменилось в его лице, и это «что-то» вполне четко намекнуло мне – хотя «Громовой Кот» по-прежнему в руке, шансов опередить шерифа нет и в помине.

Потому что Билли Шарго почему-то ждал именно моего хода в этой игре «на двоих с вылетом». Словно мы с ним одни стояли сейчас на длинной пыльной улице, друг против друга и дома вдруг потеряли цвет, став однообразно-серыми, мир лишился звуков, обретя взамен оглушительную тишину, воздух стал тягучим и плотным, как патока, и ледяной, словно прямиком из ада, ветер закрутил столбы пыльных смерчей…

Это длилось пару секунд, не больше – словно тень от пробежавшего по солнечному диску облачка. Затем наваждение пропало.

– Вижу, что не хочешь, – шериф то ли подмигнул гоблину, то ли просто дернул щекой. – Ну и ладно. Вот будешь подыхать где-нибудь в пустыне, под крики стервятников… или в котле у своих сородичей – тогда и пожалеешь, что не принял мое щедрое, ха-ха, предложение.

– Ыгы, щедрости в тебе, Билли, хоть ведрами черпай, – угрюмо пробурчал Толстяк – Аж лопаешься по шву.

– Истинно так, – кивнул шериф. – А в доказательство, – Шарго вновь оглянулся на труп, – позволю вам взять… скажем, ружье и шапку.

Лично я предпочел бы сапоги – опыт с прошлыми ботинками внушил мне мысль, что хорошая запасная обувь весьма нужная часть снаряжения путешественника. Но сапоги покойника уже с нежностью, словно долгожданного первенца, баюкал на груди Док.

– Просто неслыханное мотовство, – фыркнул гобл. – Нам осталось только дойти до ближайшего музея, скинуть им этот антиквариат как бесценную реликвию времен вашей драчки за независимость и на выручку год пить не просыхая.

– Знаешь, Толстяк, – после минутной паузы сказал Шарго, – когда из тебя начинают сыпаться подобные словечки, мне очень хочется содрать эту зеленую шкуру – просто, чтобы убедиться, что под ней не хохочет какой-нибудь хитрозадый дарко.

– Ы-ы-ы, нет, – закрутил башкой гоблин. – Я могу доказать свою натуральность куда проще.

– Как же.

– Дыхнув на тебя. Хочешь? Я не полной грудью дыхну, с копыт не брякнешься.

На мой взгляд, Толстяк преувеличивал убойные возможности своего выдоха. Да и вообще, по части вони я мог сейчас дать ему изрядную фору – проклятая жижа и не думала стекать, наоборот, она понемногу начала подсыхать на солнце. Не будь рядом трупа, я бы давно стал пиршеством для мух – впрочем, судя по назойливому жужжанию, даже при наличии покойника в кровавой луже многие мухи далеко не сразу определялись с выбором обеда.

– Не стоит, зеленый, не стоит….

Гримаса уныния и глубочайшего разочарования пропала с морды гоблина в тот самый миг, когда за последним слугой закона хлопнула дверь борделя. Взамен чертов нелюдь начал скалиться так, словно его только что выбрали сенатором.

– Эй-парень, а нам здорово повезло.

– Да, – безучастно подтвердил я. – Особенно мне.

– Брось… – наклонившись, Толстяк поднял патронный пояс, из-за порванного ремня свалившийся с покойника и по этой же причине оставленный Доком на месте происшествия.

– …ну, подумаешь, стрельнули в тебя разок-другой. Здесь, в Пограничье, это дело совершенно житейское. В меня вот вчера стреляли… ты же и стрелял.

– В Кривоклыка, – возразил я.

– Ыгы, а значит, почти в меня… стоял-то я рядом с ним.

Спорить с гоблином у меня сейчас не было ни сил, ни желания. Поэтому я молча развернулся и потащился обратно к салуну Мака. Открыл дверь… дополз до стойки… взгромоздился на стул и хрипло прошептал: – Рому мне, рому!

– Есть черный кубинский, – гном искоса глянул на подвесную полку. – Еще неплох мексиканский и золотой из республики Псов Господних. Но я советую тебе…

– Самый крепкий! – выпалил я.

– …подняться наверх, – невозмутимо продолжил гном, – и окунуться в бадью с горячей водой. Одежду можешь оставить за дверью – я отдам её прачке.

Я открыл рот – и закрыл, не найдя подобающих случаю слов. Затем открыл снова.

– Мак Хавчик… ты… ты… истинный чудотворец!

Гном улыбнулся.

– Ты все еще здесь?

Меня уже «здесь» не было. Клянусь, когда я взлетал по лестнице, догнать меня было бы не по силам и пуле. Вода! Горячая! С белой, как свежевыпавший снег, пеной! Аллилуйя, Мак! Хавчика в президенты! Гномы – я вас люблю!

Я ушел на дно как обожравшийся аллигатор, нырнул с головой и оставался под водой, пока в груди не начали скрести когтями сразу дюжина кошек. Лишь тогда я медленно и с большой неохотой высунул наружу кончик носа и принялся блаженствовать…

…пока не услышал четкий металлический щелчок, ну-у очень похожий на звук взводимого курка…

…кое-как протерев глаза, я увидел этот самый курок – а заодно и все остальное ружье, кончик ствола которого находился не дальше чем в двух дюймах от моего носа. Из черт-знает-какого калибра черной дыры мне зловеще ухмылялась костлявая старуха с косой, а над прикладом ничуть не менее отвратно кривилась морда гоблина.

– Как насчет предсмертного слова, эй-парень!

– Сдохни!

– Сейчас не моя очередь, – гнусно хихикнул нелюдь, – и нажал на спуск.

Глава 5

– Из всех твоих шуток, – медленно произнес я, – эта была самая идиотская.

Толстяк оскалился.

– Я знал, что у тебя хватит глупости взять в ванну револьвер, – сообщил он. – А еще я знал, что ты не выстрелишь.

– А я – не знал!

– Ты побоялся отстрелить себе большой палец на правой ноге, – ехидно сказал гоблин. – А будь я человеческой самкой, то и кончик…

Толстяку пришлось прерваться, потому что я бросил в него револьвер. Не самый разумный поступок, но ничего другого под рукой не имелось.

Как и ожидалось, револьвер гоблин поймал, но слетевшие с «максима» хлопья пены угодили точнехонько на скалящуюся харю, заставив Толстяка подпрыгнуть едва не под самый потолок.

Что ж, хоть в этом байки оказались родственны правде – гоблины действительно терпеть не могут воду. По крайней мере ту, что не разбавлена спиртом.

– Ф-р-р-р! Ы-ы-ы! Вот дерьмо!

– Толстяк, а что ты делаешь во время дождя? – вкрадчиво спросил я. – Закапываешься на десять футов?

– Дождь – это, чтоб ты знал, глупый человечишка, священные слезы Спящего, – надменно произнес Толстяк. – Попасть под них – радость для любого гобла. А вот гадость, которую сородичи Мака добавляют в мыло, чтобы лучше пенилось…

– Разжижает мозг и заставляет его вытекать через уши, – донеслось из-за двери. – Но бояться нечего, у тебя-то сплошная кость, от лба до затылка.

– Мак?

– Я принес тебе одежду, – сообщил гном, входя в комнату и выкладывая на пол кучу, нет, Кучу. Судя по количеству торчащих из неё рукавов и штанин, одежды там было на роту Кейнов. – Не новье, но выглядит еще прилично. Подбери себя пару рубашек по размеру… ну и чего еще захочешь.