Уильям Сандерс - Очаги сопротивления Страница 17

Кособокий балаган с аляповатыми афишами у входа подсказал выход. Дэвид купил билет и выискал себе место на галерке дешевой киношки, по пути обратив внимание, что места вокруг заняты преимущественно потасканными смутными личностями, в основном клюющими носом. На экране по городским улицам гнались друг за другом два автомобиля. Дэвид как мог разместился на расшатанном сиденьи, головой откинувшись на изрезанную обшивку, и почти тотчас заснул.

Очнулся — за плечо тормошил контролер в рубашке с коротким рукавом.

— Сейчас вечерний сеанс, парень, — беззлобно сообщил он. — Хочешь сидеть дальше, давай еще за один билет.

На улице было темно. Часы, утянутые Ховиком в Карсон Сити, показывали семь с небольшим; правда, Дэвид ставил их так, наобум. Он поспешным шагом двинулся к трамвайной остановке, прикидывая на ходу, не позвонить ли еще раз. Для экономии решил пройти через подземный переход; шаги гулко застучали по металлической лестнице. Не исключено, что за квартирой наблюдают, да и телефон, если на то пошло, может прослушиваться.

Из-под козырька остановочной платформы бесшумно и на удивление быстро выскользнули четверо; разглядел он их, подойдя уже совсем близко. Тонкая кость, юнцы явно не белые; волосы до плеч, одеты в мешковатые штаны и коротенькие майки. По возрасту — лет семнадцать или восемнадцать. Филиппинцы, мелькнуло у Дэвида, или вьетнамцы; а может, из Индокитая, или даже индийцы. В районе Моста многоцветие, можно сказать, бесконечно.

Тот из них, что ближе, самый низенький из четверки, подал голос:

— Эй, чувак!

Дэвид продолжал идти, заклиная мысленно: ради Бога, не надо, я не враг вам, и нет у меня того, что вам надо, и милосердие для меня уже непозволительно большая роскошь. Непомерно тяжелым сделался вдруг заткнутый за пояс револьвер.

— Эй, чувак, ты не понял? — голос был с сильным акцентом, но непонятно, каким именно. — Стой и смотри сюда, когда тебе говорят, или сейчас сзади дождешься.

Дэвид, остановившись, тяжело, со вздохом обернулся.

— Не надо! — вырвалось из горла будто кряканье, рот и глотка разом пересохли.

Четверка слегка расступилась, заходя с боков. Тот, что окликнул, держал опасную бритву. Остальные раскрывали складные ножи.

— Чувак, — позвал коротышка, — бабки есть для меня? Давай-ка, мудило, сейчас ведь морду изрежем.

Дэвид, сделав шаг назад, вынул револьвер.

— Прочь! — хрипло выдавил он.

Увидев оружие, юнцы замерли. Один принялся что-то быстро лопотать на непонятном Дэвиду языке. Коротыш оборвал его, резко махнув рукой.

— Мужик, знаешь чо, — выговорил он, закинув голову набок с блуждающей полуулыбкой на лице. — Я тебе сейчас, наверное, дам этой штукой попользоваться. Ты же сейчас, мудило, просто собздишь из нее стрельнуть. Много вас таких, белых бинабеев (на диалекте визайя, Филиппины, — «голубой»), носит их при себе, чтобы очко не играло.

Он медленным, расчетливым шагом двинулся навстречу Дэвиду — руки вдоль боков, грудь выпятил: дескать, ну! Глаза светились изнутри. Накурился, или насосался, а может и то, и другое. Или просто психопат.

Дэвид направил револьвер на него.

— Я не пугаю!

— Пуга-а-ешь, чувак, пуга-а-ешь! — Опасная бритва, подрагивая, бликовала под одиноким фонарем остановки. Видишь это, ты, поте?

«Прав Ховик, — подумал Дэвид с отчаянием, — никогда не доставай оружие, если не готов пустить его в ход. Но как я могу убить этого подростка, в чем его вина, если так изуродовала его жизнь? Кроме того, выстрел сейчас…»

В глаза ударил слепящий сноп света, и усиленный мегафоном голос командно бросил:

— А ну, всем стоять!

Четверка мгновенно порскнула в стороны, спасаясь бегством. Гулко стукнул выстрел, и коротыш, вякнув, рухнул вниз лицом. Вслед беглецам метнулись несколько призрачных силуэтов, и во тьме возле остановочной платформы Дэвид расслышал смачные, с шорохом и похрустыванием удары, сопровождаемые жалобными воплями и бранью.

Дэвид обронил пистолет и поднял руки. Пронзительный свет погас, и на ступенях платформы появился средних лет толстяк в не первой свежести синей форме.

— Год уже без малого выслеживаю этих сопляков вонючих, — довольным голосом сказал он. Стволом указал на Дэвида. — Есть какая-нибудь бумага на владение этой штуковиной? Покажи удостоверение личности.

Дэвид напрягся, собираясь кинуться, но в грудь уставилось пистолетное дуло.

Давай, попробуй, — сказал толстяк. — Мигом распластаешься у меня, как этот вот недоносок. Руки перед собой!

Лейтенант, — окликнул взволнованный голос, — тут на оружии печатка Управления.

«Ну, вот, — подумал Дэвид, чувствуя, как на запястьях смыкаются наручники, — вот и вся отчаянная эпопея Дэвида Грина. Верно говорят, веселое время пролетает со свистом».

Толстяк рассматривал револьвер.

— Ты где это раздобыл, парень?

— Когда будет минутка, — с диковатой улыбкой покосился Дэвид, — пойди-ка, отсоси.

Хватка на наручниках усилилась; толстяк, шагнув вперед, коротким ударом саданул Дэвида рукояткой револьвера в живот. От тошнотной боли Дэвид согнулся пополам и натужно закашлял, как при рвоте. А в глубине теплым огоньком светилось что-то вроде гордости. «Боже ты мой! Сказал — ну, просто вылитый Ховик!»

Ховик

Укрыв машину в неброской аллейке (там ее неминуемо отыщет пьянь и в считанные часы растащит по винтикам), Ховик отправился бродить по улицам Окленда, дожевывая последнюю шоколадку и прикидывая, что делать дальше.

«Уэзерби» и припас к ней Ховик закидал строительным мусором в одном брошенном ветшающем доме. Не исключено, что ее обнаружит какой-нибудь бездомный — они в изобилии водятся в таких местах — но тут уж деваться некуда. С пистолетом он не растался; сунув за брючный ремень, прикрыл сверху курткой, а пару обойм рассовал по карманам джинсов. Рискованно, но ходить безоружным он не собирался. Если припрут к стенке, можно будет по крайней мере прихватить кого-нибудь себе в компанию. Ховик решил, что обратно не пойдет, как бы там ни сложилось.

Он прошел примерно милю, с любопытством поглядывая по сторонам и вбирая в себя атмосферу городских трущоб. В целом эта часть Окленда, похоже, мало изменилась — чуть запущеннее, чем прежде, но и в прежние годы она красотой не отличалась. Гари и бензиновой вони, пожалуй, даже прибавилось, хоть так, может, и кажется от того, что сам он столько лет отдыхал на чистом воздухе в пустыне. Но все равно, в глотке сейчас першило, а глаза пощипывало.

Правильно сделал, что схоронил машину: здесь бы она явно была на виду. Автомобилей в целом поубавилось, в основном, видно, из-за высоких цен на бензин, который продавался только по талонам (от кого-то Ховик слышал, что талоны распределяются лишь среди работающих, безработным и надеяться не на что, хотя они в основном здесь и обитают). Машины в основном проезжали старые и потасканные. Мною непрочного вида мопедов и мотороллеров, с жужжанием сновавших по улице, а вот настоящих полногабаритных мотоциклов не попадалось, за исключением старого «Харлея», на котором промчался мимо полицейский. Те из городских, что победнее, ходили пешком или ездили на трамвае. Трамваи курсировали по всем пригородам и через сам Сан-Франциско — теперь их модель попроворнее, не та, что прежний «Барт» — и проезд стоил дешево.

Прохожие в большинстве своем были одеты по-рабочему; из тех, кто помоложе, многие попадались в армейских брюках или куртках — явно списанные ветераны, маются в поисках работы. Тут и там попадались группы подростков, разодетых в дешевые пестрые тряпки, — кучкуются в подворотнях, шаркают по улицам. Четверо худосочных ухарей-филиппинцев в черных майках собрались вроде как перегородить тротуар, но пригляделись к Ховику повнимательней и осмотрительно расступились, угрюмо бурча что-то себе под нос. Шлюха в красном платье завлекающе кивнула (без особой, правда, уверенности) из припаркованной у тротуара машины. Да, уклад все тот же, стойкий, проверенный, но это единственное место, где можно незаметно слиться с окружающим фоном.

Ховик остановился перед баром, где надпись на стекле возвещала: «МЫ БЕРЕМ НАЛИЧНЫЕ». Для тех, кто не умеет читать, изображен был еще и доллар. Ховик вошел.

Внутри было темновато и неухоженно; из туалета где-то на задах несло унитазом и хлоркой. У бильярдного стола сидели и насчет чего-то вздорили два старика, негромко и заунывно друг друга понося. Ховик примостился на стульчике у стойки бара и заказал пива. Взять чего-либо покрепче не рискнул: еще, чего доброго, ударит в голову и язык развяжется. Услышав цену, Ховик чуть не присел, но заплатил-таки, ничего не сказав.

Над стойкой вещал телевизор, старенький, без стереометрии, цвета помаргивали. На экране средних лет диктор с улыбочкой тыловой крысы выдавал дневную сводку новостей. Очередной воздушный рейд в районе Персидского залива; атака Ирака на американскую воздушную базу отбита, враг понес значительные потери в живой силе. («Ясно, все так и играют в свои игры, воюют в горах Никарагуа, а Папа Римский шлет бесконечные призывы к примирению»). Силы повстанцев в Парагвае обстреляли американских военных советников, прибывших по правительственной линии, вынудив их открыть ответный огонь в целях самообороны. Трое человек погибли при пожаре на авианосце «Оливер Норт», виновные не выявлены. Скончался от сердечного приступа знаменитый актер. Пенсионер-башмачник из Айовы заявляет, что является внебрачным внуком Элвиса Пресли…