Уильям Сандерс - Поезд в ад Страница 2

— Глянь-ка, — поманил старик из поселкового магазина, пару дней назад я еще газет достал.

Магазином, в общем-то, это место назвать было уже сложно, хотя лет десять назад здесь действительно был магазин; теперь же оно больше напоминало вонючую темную дыру, где выменивал разное барахло сумасшедший старик, зависая своим носом над стопками старых газет и журналов, которые он именовал своим «архивом». Да и поселок, если уж на то пошло, уже был не поселком, а, скорее, скопищем обветшалых домишек, где все еще неведомо каким образом ютились несколько семей. Маккензи последние годы редко сюда наведывался. Он и сейчас уже жалел, что пришел да было уже поздно.

— Ты глянь, глянь! — упорно зазывал его старик. Он заботливо простер газеты по видимости прилавка, разложив их веером, так, чтобы были видны передовицы — желтые, растрескавшиеся. — Глянь только на эти заголовки! История! — Старик принялся читать вслух. — «Эпидемия в западных штатах», «Вирус распространяется по всей стране», «Введено чрезвычайное положение», «Администрация учреждает трибунал», «Шквалы беспорядков в больших городах». Вот насколько правительство потеряло контроль, — вставил старикашка, щерясь на Маккензи беззубыми деснами. — Правь они, как тогда, до Чумы, такую бы газету ни в жисть не выпустили. — Он сипло хмыкнул, вороша страницы. — А смотри, как газеты меняются через месяц, через два — все тоньше и тоньше, заголовки какие-то кривые, кучи опечаток, фотографий уже почти нет. И новости все более скупые: те, кто их варганил, где знали уже, что делается в соседнем округе, а про заграницу уже и говорить не приходится. Ума не приложу, чего они там торчали у себя в редакциях, когда все напропалую уже валили из городов, спасайся, кто может!

Старик вытянул один листок газетного формата со смещенной набок шапкой, единственным заголовком и парой кособоких столбцов текста. Заголовок, сочиненный с эдаким кладбищенским юмором, коротко возвещал: «КОНЕЦ».

— Знаешь, что это? — прошамкал старик. — Самый последний выпуск — вообще самый-самый — «Сан-Франциско Кроникл». Сразу можно сказать, что людей у них к той поре осталось считанная горстка — с полдюжины, может, — и все они уже еле-еле волочили ноги от Чумы или другой какой заразы из тех, что расползлись в ту пору по городам. А штуку эту они выдали, наверно, как эдакий прощальный жест. — Он покачал головой. — Я ее на целую коробку патронов для дробовика выменял. Отдал бы и две, если б тот парень стоял на своем.

«Интересно, — подумалось Маккензи, — сколько еще времени пройдет, прежде чем какой-нибудь проезжий пристукнет этого старого хрена?» Снаружи послышалась брехня цепной своры, давая тем самым ответ: еще нескоро.

— У тебя есть какие-нибудь карты? — осведомился Маккензи.

— Карты? — Старик, неохотно опустив газету, уставился на Маккензи. — Карты дорог?

— Дорожная карта Калифорнии у меня уже есть. Нет ли у тебя каких-нибудь этих — ну, контурных, геологоразведочных атласов, чего-нибудь вроде? — Он понимал, что стреляет наудачу, но ведь скопидомство старика могло распространяться и на карты.

Старик покачал головой.

— Я в таком бизнесе ничегошеньки не смыслю. Понятно, у меня есть своя карта, вон там, на стене, — он указал на несколько пришпиленных листков с картой Соединенных Штатов, вырезанной, видно, из учебника и утыканной разноцветными булавками. — По ней можно проследить распространение Чумы, бунты — ну, в общем, всю эту катавасию с падением. — Старик горделиво повел рукой. — Только тебе от нее никакого толку, даже если б я и решил с ней расстаться.

Он прошелся взглядом по рюкзаку Маккензи, по винтовке, револьверу на поясе.

— В путь-дорогу? Женка довела? — Старик хихикнул. — Что-нибудь еще? Есть патроны двадцать второго калибра, довольно хорошие.

Кое-что Маккензи было действительно надо, патроны тоже бы пригодились, но находиться здесь ему вдруг стало невыносимо тошно — удушливая вонь комнаты, пожелтевшие страницы газет и этот старик, чахнувший над мертвым, мертвее мертвого прошлым… Маккензи поднял с прилавка винтовку.

— Ты — гадкий упырь! — сообщил он старику. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты — упырь?

Изрезанное морщинами обрюзгшее лицо старикана побагровело. До Маккензи как-то разом дошло, что старик действительно напоминает грифа!

— Как можно говорить такое! — заверещал он вслед Маккензи, уже выходившему за порог. — Такое! Это же история! Все не мог уняться он, несмотря на то, что Маккензи Уже и след простыл.

Когда Маккензи вышел из поселка, было уже изрядно за полдень, а прошел он, по собственным подсчетам, не больше семи-восьми миль, продвигаясь ровно, без спешки, по старой, в трещинах и колдобинах бетонке, ведущей примерно на юго-запад в сторону центральных долин. Особой причины оставлять горы Сьерры у Маккензи не было, и направление, по сути, сменить не поздно: до отрогов еще далеко. Он просто двинулся вперед наобум и, можно сказать, плыл по течению, без цели даже мысли о ней; на душе — невесомость, такая, словно он снова в космосе.

Под конец дня на мушку попался кролик, причем как нельзя удачно — Маккензи прицелился, но, помедлив, опустил винтовку, не чувствуя в себе желания вновь пускать сегодня в ход оружие. Вместо этого он вытащил полоску сушеного мяса (лосятина, сам коптил на огороде прошлой осенью) и стал медленно жевать на ходу, не ощущая особого голода.

Уже вечером, когда заходящее солнце проложило через дорогу столпы теней, он заприметил возле небольшого ручья укромный ровный пятачок — не на виду и загороженный стволами высоких деревьев. Маккензи расстелил на мягкой сосновой хвое спальный мешок и улегся, не заботясь о палатке: небо было безоблачным, сырости в воздухе не чувствовалось. Огонь разводить не хотелось — ни к чему.

Лежа на спине с рюкзаком под головой, он отстраненно смотрел, как остывают во тьме верхушки сосен, а затем и небо; тут-то и накатились гигантским черным водопадом, прорвавшись разом сквозь оболочку глухой пустоты, запоздалая боль и щемящее чувство утраты, одиночества. Маккензи зажмурился и, в судорожном спазме стиснув кулаки, поднес их к лицу. Он не плакал, лишь несколько слезинок скатилось по щекам, да снова из горла вырвался этот странный низкий всхрип.

Наконец, далеко за полночь, дрожь унялась, лицо и тело, вздрогнув несколько раз, расслабились, и дыхание его несколько выровнялось. Росс Маккензи, ходивший некогда по поверхности Луны, забылся в тяжелом сне.

2

За следующие несколько дней Маккензи оставил за собой множество миль, идя от зари до зари, и чем дальше он шагал, тем жестче становились его стопы и тверже мышцы ног — даром что он и без того был в отличной форме (правда, если иметь в виду не безупречную форму астронавта в разгар тренировок — с этим уже ничто на свете не сравнится — а те десять с лишним лет тяжкой борьбы за выживание, не дающей расслабиться и сжигавшей все лишнее).

Эти долгие мили одолевались не из стремления к определенной цели, а из-за одного лишь неуемного желания безостановочно двигаться. Маккензи шел все так же наугад, ориентируясь лишь с поморю заглядывания временами в старую дорожную карту «Эксона», когда он набредал на перекресток или развилку, хотя зачастую просто сворачивал, как Бог на душу положит. Шел он по большей части окольными дорогами, заросшими просеками и «противопожарными» бетонками, избегая магистральных шоссе, где все еще попадались кочующие банды и полувоенные формирования (один Бог ведает, где они только бензин достают); карту Маккензи использовал в основном для того, чтобы благополучно миновать населенные пункты, размер которых был прямо пропорционален таящейся в них опасности.

Как-то раз, сидя на ржавом парапете, опоясывавшем шоссе на повороте горного склона, Маккензи, дожевывая остатки куропатки от вчерашнего ужина и разглядывая хитросплетение красных, синих и желтых полос, даже рассмеялся от едкой мысли. Система распределения бензина, ухудшение системы шоссе и мостов, все более тугая петля ограничений на передвижение населения, которую затягивали эти параноики из насквозь полицейского правительства, сделали междугородние переезды для большинства американцев делом затруднительным и нечастым — еще задолго до Чумы и распада и без того уже прогнившей цивилизации. Тем не менее, карты дорог все равно продолжали печатать и распространять, будто семьи отпускников, как и в прежние времена, все так же свободно катили через всю страну навестить в Калифорнии бабушку! В уме ожил афоризм, который уже и не упомнишь — то ли слышал, то ли сам выдумал: «Пока не покончено с иллюзиями, еще не все кончено!»

На первых порах Маккензи продолжал путь вниз, но когда приблизился к отрогам, сходящим в просторы центральных долин, он начал забирать к югу, придерживаясь возвышенности. Равнинная часть между Сьеррой и хребтами побережья — нехорошее место для пешего: дичи мало, если не считать множащихся стад одичавшего скота, слишком крупною для мелкокалиберной винтовки, а люди (из тех, что остались) имеют склонность постреливать по встречным — жива еще память о той жуткой поре сразу после Чумы, когда беженцы волнами катились из гибнущих городов в сельскую местность, выискивая съестное… Последний раз Маккензи довелось быть в тех местах примерно тогда, а с той поры там едва ли что улучшилось.