Натан Арчер - Холодная война Страница 2

Взяв оружие на изготовку, он стал осторожно приближаться к оврагу по гладкому подтаивавшему льду.

Он понял, что свалившийся с неба огненный шар приземлился прямо в овраг. Это открытие заставило Таро нахмуриться еще больше. Он хорошо знал эту расселину, потому что однажды потерял здесь годовалого олененка. Овраг был длинным и узким, со скалистыми стенками, в летние оттепели по его дну бежал поток талой воды, устремлявшейся на север к морю. Зимой он был сух и скован морозом, как все вокруг, но из-за большой глубины за зиму снегом доверху не заполнялся.

Зимой на краях оврага нарастал ледяной выступ, простиравшийся за кромку скальной породы. Этот предательский нарост мог обломиться под ступившим на него человеком или северным оленем, а выбраться по крутым, оледенелым откосам оврага было почти невозможно.

Если упавший самолет действительно угодил в овраг, то обследовать его будет трудно. Таро помрачнел еще больше и замедлил шаг.

Краем глаза он заметил отблеск на льду. Вспышка отраженного света напугала его, он быстро обернулся, вскинул ружье и попытался прицелиться...

Но стрелять было некуда. Его по-прежнему окружала голая ледяная равнина.

Таро прищурился, и ему показалось, что немного сбоку от него снова возникло мерцание. Он резко переместил ствол на несколько сантиметров, уже не сомневаясь, что заметил отражение чего-то на льду, но чего?

Затем вспыхнул свет, на льду появились три красные светящиеся точки, которые стремительно приближались. Достигнув Таро, они взметнулись вверх, остановились на его лице, мгновение поколебались и сложились в крохотный треугольник. Он ощущал их тепло, видел три красных луча, которые уперлись ему в лоб, но не смог разглядеть источник, не находил никакого объяснения их появлению. Казалось, что эти лучи протянулись к нему из совершенно пустого пространства.

Затем вспыхнуло голубовато-белое пламя, ярко осветившее снег, и все вокруг Таро перестало существовать.

Глава 2

Лейтенант Лигачева шесть месяцев исполняла — первые в своей жизни! — командирские обязанности и чувствовала, что уже справляется с ними прекрасно.

Она была единственным офицером небольшой заставы, охранявшей насосную станцию № 12 и трубопровод на участке Ассима восточной окраины нефтяного месторождения Ямала. На ней лежала ответственность за то, чтобы дюжина рабочих насосной станции не бастовала, чтобы местные оленеводы не дрались ни с кем из работников станции и чтобы американцы не вторглись на территорию вверенного ей участка охраны через полярные льды. В ее обязанности также входило пресечение любых попыток диверсии на нефтепроводе.

Однако желание бастовать у людей не возникало, террористы не появлялись, вторгавшихся американцев никто не видел, а жители поселков оленеводов были более склонны выклянчивать у рабочих спиртное, чем с кем-нибудь из них драться.

По этим причинам выполнение возложенной на нее ответственности особых усилий не требовало, но в лейтенанты она была произведена совсем недавно и не могла ожидать назначения на какой-нибудь более важный пост. У Лигачевой еще не было случая доказать даже себе самой, что она способна справиться с возложенными на нее обязанностями на этой ничем не примечательной пограничной заставе северных рубежей России.

Работа была легкой, но это совсем не означало, что молодая девушка вовсе не сталкивалась с трудностями. Она оказалась единственной женщиной на всем участке и, едва вступив в должность, испугалась, что из такого неравного соотношения полов могут возникнуть проблемы, — бывший Советский Союз признавал равенство полов на государственной службе только на словах, но и в современной России превращать эти слова в дела тоже не торопились. Единственную женщину среди такого множества мужчин, даже облеченную властью, могло поджидать множество неприятностей.

На первых порах пол действительно доставил ей несколько затруднений, но она преодолела их, оставив в прошлом даже память об этом. Она избежала опасности быть изнасилованной, потому что видела в этом первооснову самоутверждения женщины в мужском коллективе, ей удалось справиться с поставленной перед собой задачей, лишь ведя жестокие, непримиримые сражения на фронтах войны за бесполость любых служебных и внеслужебных отношений. Она в корне подавляла любые романтические намеки и соблюдала, конечно, все заповеди безбрачия, но уж такой оказалась плата за ее стремление сделать офицерскую карьеру.

Выбранная ею позиция сработала. Как и до прибытия Лигачевой, мужчины продолжали пользоваться любой благоприятной возможностью, чтобы наносить визиты доброжелательно принимавшим их, зачастую далеко не бескорыстно, вдовам в ближайшем поселении местных оленеводов; они оставили молодого лейтенанта в покое, во всяком случае не досаждали ей сексуальными притязаниями. Слава Небесам, выбранная линия поведения не поставила ее в условия полной изоляции. Ощущать себя одиноким изгоем было бы гораздо хуже, чем добровольный отказ от сексуальных развлечений.

Она вела себя и с рабочими, и с солдатами так, будто была одним из них, и точно в той манере, какая соответствовала ее должности. Несколько инцидентов тем не менее было, но своим категорическим отказом замарать себя непристойностью поведения, спокойным неприятием даже самых безобидных попоек и доблестью на футбольном поле, сооруженном на пустыре позади автопарка, она в конце концов добилась всеобщего уважения.

Она действительно смогла приспособиться, и осознание этого доставляло ей огромное удовольствие. Никто не пытался увиваться вокруг нее или каким-то образом подрывать ее авторитет; ей докладывали обо всем, что хотя бы в малейшей степени относилось к ведению военных. Поэтому, когда сейсмометры насосной станции зафиксировали какое-то возмущение неподалеку от главного нефтепровода, Лигачевой доложили об этом немедленно.

Сперва она не могла понять, почему это возмущение должно ее беспокоить, — какое дело военным до колебаний земли? Когда посыльный стал настойчиво требовать, чтобы она немедленно отправилась поговорить с доктором Собчаком, который жил и работал в небольшой научной лаборатории, ее подмывало категорически отказаться, но вместо этого она просто пожала плечами и пошла: в конце концов, сейчас, когда зима полностью вошла в свои права и на дворе стоял адский холод даже при безветренной погоде, желания покидать теплое помещение не возникало, но делать, сидя взаперти, на станции № 12 было почти нечего. От футбольных матчей ушедшего лета остались только приятные воспоминания, а со всем, что было интересного в крохотной лаборатории насосной станции, она познакомилась давным-давно. Доктор Собчак ей совсем не нравился, однако разговор с ним хотя бы ненадолго мог отвлечь от скуки повседневных обязанностей.

Прежде чем отправиться, она стала облачаться в шинель, не обращая внимания на кипевшего нетерпением посыльного и даже получая удовольствие оттого, что заставляла парня ждать, тщательно расправляя все складки и добиваясь, чтобы красные лычки на воротнике и петлицы выглядели совершенно симметричными и без малейшего перекоса.

Когда внешний вид ее наконец удовлетворил, она резко отвернулась от зеркала и крупным шагом двинулась к выходу, едва не толкнув посыльного, который отчаялся дождаться конца сборов и опешил от внезапного взрыва ее энергии.

Лигачева надела шинель не только для показухи. Лабиринт переходов, соединявших сооружения станции — отдельные бараки рабочих и казармы солдат, собственно насосную станцию, котельную, обширные складские помещения, цехи для ремонта оборудования, научную станцию, — был похоронен под трехметровым слоем мерзлого грунта и снега, но не обогревался; температура воздуха в этих коридорах могла быть гораздо ниже точки замерзания воды.

Лейтенант шла быстрым шагом, отчасти, чтобы посланный за ней мужчина лишний раз удостоверился в неизменности созданного ею образа командира-женщины, отчасти из желания не замерзнуть в этих коридорах.

Научная станция размещалась в самой северной точке подземного комплекса; у Лигачевой было достаточно времени, чтобы на ходу поразмыслить, что же могло так сильно взволновать Собчака. Его посланец говорил о сейсмическом возмущении, но что это могло означать? Почему позвали именно ее? Если произошло землетрясение или подвижка льда или если просел грунт — это может угрожать нефтепроводу, но в подобных случаях не обращаются к армии. Собчак должен был вызвать старшего мастера Галичева, чтобы тот организовал осмотр трассы или направил бригаду ремонтников.

А если никакой угрозы нефтепроводу нет, то кого вообще может заботить сейсмическое возмущение? Лигачева слышала от самого Собчака, что приборы довольно часто регистрируют подвижки в вечной мерзлоте — обычно во время весенней оттепели, конечно, но до начала потепления еще, как минимум, два месяца. Что может быть такого особенного в подвижке грунта среди зимы?