Натан Арчер - Холодная война Страница 3

Она переступила порог небольшого холла научного центра. Помещение представляло собой совершенно пустую коробку из голых бетонных панелей, с небольшими кучами мусора по углам. В холле было так же холодно и неуютно, как в подземных переходах. Четыре из шести металлических дверей были всегда заперты — находившиеся за ними лаборатории опустели еще до появления Лигачевой на станции. Дни, когда Советскому государству было по карману содержать в этой сибирской глуши десятки ученых, давно миновали; мать Россия не могла выделить необходимые ресурсы, и от былого многочисленного коллектива ученых остался один Собчак. Других одного за другим отозвали в родные края, ставшие независимыми национальными государствами, или они разъехались за пределы бывшего Советского Союза, польстившись на более высокие заработки в странах недавнего просоветского блока, либо устроились на более важных постах в разных местах России, оставленных украинцами, учеными кавказских национальностей, выходцами из Прибалтийских республик; некоторые продали свои таланты былым потенциальным врагам развалившегося государства.

А Собчак остался.

Официальная версия сохранения за доктором Собчаком должности гласила, что Российской нефтяной компании потребовался один ученый, а именно геолог, для постоянного наблюдения за контрольно-измерительной аппаратурой нефтепровода, однако лейтенант подозревала, что на самом деле Собчака не пожелали приветить ни в одном другом месте. Этот низкого роста мужчина носил безобразные усы и очки с очень толстыми стеклами, вел себя напыщенно и самодовольно, всегда был очень небрежно одет и отличался невероятной назойливостью. Ни его внешний вид, ни манера поведения не могли убедить Лигачеву, что Собчак обладает какими-то великими способностями, в том числе и в науке.

Она открыла дверь в помещение лаборатории геологического контроля, и ее окатила волна теплого воздуха: Собчак всеми силами сражался за сохранение тепла в своем крохотном королевстве, и оно ему давалось, потому что старые порядки, в соответствии с которыми ученые пользовались правом первоочередного получения пара из котельной, никто не отменял.

Рабочее помещение геолога имело солидные размеры, но было так загромождено механическими приборами и аппаратурой, что передвигаться в нем можно было с большим трудом. В самом центре во вращающемся кресле восседал крохотный Собчак, со всех сторон окруженный разнообразным оборудованием — измерительными приборами, дисплеями и пультами с множеством переключателей и головок настройки. Он поднял взгляд на появившуюся на пороге Лигачеву. Его лицо было искажено таким беспредельным страхом, что она едва не рассмеялась. Крохотные глаза-бусинки ученого, и без того расширенные от ужаса, увеличивались толстыми стеклами очков: жидкие усики лишь подчеркивали дрожь его верхней губы, а узкая челюсть и слабо выраженный подбородок этого человека никогда прежде не выглядели такими безвольными.

— Лейтенант Лигачева! — обратился он к ней. — Я рад, что вы здесь. Подойдите взглянуть на это!

Лигачева прошла по узкому проходу между канцелярским шкафом и стойкой какой-то аппаратуры, чтобы поближе разглядеть прибор, на который показывал Собчак. Это был самописец, с одного его валика на другой перематывалась лента диаграммной бумаги. Перо самописца вычерчивало на бумаге довольно ровную линию, на которой совсем недавно появился внезапный всплеск, после него график снова стал ровным, но линия шла заметно выше того уровня, на котором была до этого всплеска.

— Это и есть регистрация сейсмической активности? — спросила Лигачева совершенно бесстрастным тоном.

Собчак испуганно посмотрел на нее.

— Сейсмической активности? Ох, нет, нет, — сказал он. — Сейсмометр там. — Он ткнул пальцем в сторону большой группы механизмов в дальнем конце помещения, затем снова повернулся к самописцу и легонько постучал пальцем по бумажной ленте. — Эта диаграмма показывает уровень радиации.

Лигачева уставилась на него, прищурив глаза:

— Уровень чего?

— Радиации, — повторил Собчак. — Радиоактивности.

Лигачева буквально впилась в него взглядом.

— О чем вы говорите? — строго переспросила она.

— Об этом, — сказал Собчак, снова тыча пальцем в бумажную ленту, — об этом, лейтенант. Я не знаю, что это. Мне лишь известно, что примерно в двадцати километрах к северу отсюда произошло что-то встряхнувшее землю и что одновременно произошел этот всплеск радиоактивности. Даже и сейчас фоновая радиация в четыре раза превышает уровень, на котором она должна быть.

— Вы сказали «в четыре раза»? — переспросила Лигачева, прикасаясь кончиком пальца к медленно движущейся бумажной ленте.

— Да, — подтвердил Собчак, — в четыре раза.

— И вы хотите, чтобы я со своими людьми отправилась выяснить, что внезапно вызвало такую радиоактивность.

— Да, — повторил тем же тоном Собчак.

Лигачева уставилась на диаграмму.

То, что произошло, вероятнее всего, опасно. Она не знала, что это. В голове путались дикие догадки: нападение американцев? рухнувший спутник?

Чем бы это ни было, в обычные рамки происшествие не укладывалось.

Может быть, она обязана отрапортовать о случившемся в Москву и подождать приказа, но сообщение о внезапном изменении показаний аппаратуры скорее всего раздражит начальство, которое заявит, что устаревшей аппаратуре не следует верить, и никак не отреагирует на ее рапорт. Собчаку все еще платят зарплату, однако Лигачева знала, что власти мало заботит, чем занимается малорослый геолог. Известно ей и отношение Москвы к ее собственной персоне: если московский генерал отослал молодую женщину-лейтенанта в самое сердце полуострова Ямал, то уж никак не для того, чтобы иметь возможность уделять ей побольше внимания и помочь сделать блистательную карьеру. Генерал Пономаренко, который дал ей это назначение, никогда не делал ничего такого, что позволило бы Лигачевой поверить в его желание с уважением относиться к ее мнению.

Если же она отправится со своими людьми на место, чтобы собственными глазами взглянуть на случившееся, то Москве будет труднее проигнорировать ее рапорт. Никто не сможет сказать, что зарегистрированное приборами явление всего лишь плод воображения Собчака или результат плохого технического состояния контрольно-измерительной аппаратуры, если полдюжины свидетелей смогут подтвердить... что бы они там не увидели.

Она знала, что ни в одной армии никто не стремится, действовать быстро, предпочитая робко отсиживаться в казармах в ожидании приказа сверху. Что уж говорить о новой, постсоветской армии России.

— Ладно, — сказала она, — где именно произошел этот таинственный выброс радиоактивности?

Глава 3

— Тридцать четыре градуса мороза, и снова валит снег, — сказал Сальников, поправив ремень автомата, и потянулся за шапкой. — Самая подходящая погодка для приятной двадцатикилометровой прогулки, что скажешь, Димуля?

Должиков хмыкнул.

— Ну что ты, Петенька, погода что надо, лучшей и пожелать невозможно, — ответил он в тон приятелю, надевая второй сапог. — Я так рад, что всех нас отправляют на выполнение этого маленького задания! — Он притопнул обутой в сапог ногой. — Знаешь, Петро, меня мучит вопрос: будь аппаратура нашего бесконечно любимого Собчака хотя бы чуточку более чувствительной, не отправляли бы нас обследовать каждый бугорок и впадинку на его самописцах?

— Ты несправедлив, Дима, — мягко заметил Уткин, который только что закончил проверку своего АК-74. — Часто ли Собчак посылал нас на нефтепровод? За весь пошлый год раза два, может быть, три.

— А сколько раз мы хотя бы что-то обнаружили? — возразил Должиков, поднявшись с койки, на которой сидел, и направился к вешалке за шинелью. — Последний раз, насколько я помню, об один из сейсмических датчиков Собчака просто споткнулся олень. Было, наверное, исключительно важно срочно расследовать это происшествие и немедленно доложить обо всех подробностях в Москву!

— На этот раз, Дима, — вступил в разговор Сальников и широко ухмыльнулся, — возможно, заявился американский северный олень-шпион! — Он уже натянул рукавицы и хлопнул ладонями. — Кроме того, разве нас посылает Собчак, а не отважный лейтенант Лигачева?

— По крайней мере, лейтенант отправляется вместе с нами, — пробормотал Должиков, возясь с пуговицами, — а Собчак остается в тепленькой лаборатории, чтобы не спускать глаз с показаний своих драгоценных механизмов.

— Наблюдение за показаниями — это работа Собчака, — обрезала его лейтенант Лигачева, появившаяся в дверном проеме. — Ваше дело — установить, что именно означают показания приборов. Прекратить перебранку и шагом марш на выход! Бегом в машину!

Уткин и Сальников бросились за дверь к поджидавшему их снегоходу, остальные стали торопливо подтягивать ремни и застегивать последние пуговицы. Лигачева наблюдала за погрузкой из дверного проема, опустив снегозащитные очки, чтобы подчиненные не могли видеть ее глаза.