Алексей Ефимов - Долгая дорога к дому Страница 20

Элари долго лежал на земле, полуголый, дрожащий от холода, не в силах подняться, не представляя, где находится, пока до него не донеслись тяжелые, мерные шаги. Человеческие ноги не могли так ступать.

"Вот и сурами, — равнодушно подумал он, — теперь я попрошу их убить меня сразу. Больше не соглашусь принять мучения".

Всё же он с трудом встал и осмотрелся. На него надвигался огромный черный силуэт — корова очевидно отбилась от стада, или её нарочно спрятали в лесу. Она подошла вплотную, ткнулась мордой в его живот и замычала.

Элари сел на землю и заржал. Его душил неудержимый смех — он не представлял, что при виде коровы с ним случится истерика. Лишь боль в отшибленных вождем сурами рёбрах остановила его.

Что ж, раз он всё ещё жив, надо что-то делать. Он решил, что будет пробираться к западу — неважно, имеет это смысл, или уже нет. Если добраться до автотрассы (он знал, что она где-то недалеко) можно остановить какой-нибудь автомобиль… если они ещё остались. Но…

Его голова кружилась и гудела, руки дрожали. Бежать он уже не мог — его ступни были все в крови, в глазах двоилось. Дикое возбуждение боя прошло и теперь каждый шаг причинял невыносимую боль — ему вряд ли удастся пройти даже сотню шагов, разве что на четвереньках.

Он взглянул на свои босые ноги. Подошвы превратились в сплошное месиво из налипшего сора, земли и чёрной застывшей крови. Через трещины в ней сочились свежие алые струйки. Если он ещё и не заработал заражения крови (Элари коснулся запёкшихся, нестерпимо зудящих ссадин на груди) то очень скоро это произойдет. Пока он не ощущал лихорадки и жара — пока.

Он вздохнул и углубился в лес, направляясь на запад — там проходила дорога, соединяющая Лахолу с Ай-Курьехом. Большую часть пути он проделал на четвереньках — и вскоре его ладони тоже начали кровоточить.

22.

Где-то через час измученный Элари увидел дорогу с гребня выемки — пустую, насколько хватал глаз. Нигде ни души, не слышно выстрелов, не видно зарева пожарищ. Лишь слабый тёплый ветер шелестел листьями. Всё выглядело таким спокойным, таким мирным…

У юноши до боли сжало сердце. Всё происшедшее казалось ему кошмарным сном, но… с юга, затягивая небо, наплывали тяжёлые тучи — страшные, совершенно чёрные, плотнее любых грозовых. Уже через несколько минут они закроют солнце и мир погрузится во мрак. Это помогло бы скрыться от сурами, но Элари боялся, что в темноте его истрёпанные нервы сдадут уже окончательно. Он понимал, что вот-вот на дороге появятся вражеские колонны — а тогда ему останется только уползти в лес, забиться под какой-нибудь куст и умереть — что, само по себе, тоже не было плохо, но Элари, во-первых, боялся, что процесс окажется мучительным и, во-вторых, затянется на несколько дней. У него осталось совсем мало времени. Если здесь не появится хоть какая-нибудь машина — он обречён.

Юноша усмехнулся. Машина! Вряд ли они ещё сохранились в разрушенном мире — а если и да, то наверняка принадлежат сурами, рвущимся вглубь страны. Они прикончат его, не утруждая себя словами. Да и люди — даже простые беженцы — отнесутся к нему не лучше. А он, измотанный и безоружный, не сможет захватить машину, будь в ней и всего один человек — если она, конечно, вообще остановится.

Дымные тучи закрыли солнце, начало темнеть. Элари мрачно смотрел на тающую полоску света. Он один выжил в чудовищном аду, — чтобы умереть от заражения крови в темном лесу, всеми забытый, и…

И тут он увидел свет фар.

23.

Элари бросился на дорогу, размахивая руками и не обращая внимания на сумасшедшую боль в покалеченных ногах. Ему было уже всё равно, кто окажется в начавшем тормозить грузовике.

— Эй ты! Лезь сюда! — закричали из кузова.

Забравшись в него, он не сразу понял, что оказался среди солдат армии Председателя, — настроенных, впрочем, весьма дружелюбно. Их было не больше десятка, все безоружные, с нашивками военной школы — испуганные юноши, его ровесники, как увидел Элари, ни одного старше двадцати лет. Все молчали.

Когда они проехали несколько миль и поднялись на возвышенность, он вздрогнул, взглянув назад. Там, на ведущей к Лахоле дороге, растянулась бесконечная чёрная лента. О том, из кого она состоит, гадать не приходилось — вдоль неё вспыхивали и разгорались пожары.

Элари задумался. Он видел участь столицы. В ней за несколько часов штурма полегло около пяти тысяч бойцов — и ещё больше двадцати тысяч тех, кто не мог бросить свои семьи, или тех, кто не понимал, какая участь ожидает людей под властью сурами, не щадивших ни женщин, ни детей.

Он смотрел назад. Выстрелов не было слышно, они были уже далеко — но на южном горизонте, над Лахолой, стояло быстро растущее зарево разгоравшегося пожарища.

24.

Машина мчалась со скоростью шестидесяти миль в час. Дымные облака словно поплыли назад, — и, когда над головой Элари простерлось чистое предвечернее небо, начался тихий, бессвязный разговор. Солдаты ничего не знали о случившемся. Война, внезапная передислокация, а потом — нападение сурами стали для них совершенно неожиданными. Не понимая, что происходит, они оказались почти в невменяемом состоянии. Элари стоило большого труда их успокоить, но они мало что могли ему рассказать. Они в панике бежали с автобазы Лахолы, бросив бесполезную радиостанцию — их приставили её охранять, но никто из них не знал, как ей пользоваться. Они сумели как-то починить сломанный грузовик, брошенный беженцами на обочине дороги и теперь направлялись к своим, которых надеялись найти не ближе, чем в Си-Круане.

Юноша задумался. При такой скорости они меньше чем через три часа будут в городе, — но вот что их там ждёт? В самом деле?

Постепенно молодежь расслабилась — стремительная езда в открытом кузове по широкой пустынной дороге не распологала к унынию. Но мирный сельский пейзаж предстал Элари удивительно зловещим — нигде ни души, ни звука, все попрятались, даже постов на дороге нет… впрочем, это и к лучшему.

Они мчались по высокой насыпи среди просторных, открытых полей — но Элари казался себе одиноким и чужим. Потеряв девушку, которую поклялся сберечь, он уже ничего не чувствовал — там, где было сердце, застыло что-то тяжёлое, словно осколок камня. Другие вряд ли это понимали, но юноша уже знал, что обречён. И постепенно на него снизошло огненное спокойствие предзакатных небес и всего великого неорганического мира.

25.

Элари недолго пришлось размышлять о превратностях судьбы. Его попутчики постепенно оживились и он — единственный раненый — оказался в центре их внимания. Помочь ему было, собственно, нечем, но юноши, как могли, перевязали его ноги и грудь. Он попросил одежды поприличнее, чем лохмотья туники, но у них ничего не было. Они засыпали его вопросами и Элари вдруг почувствовал себя старше их всех — взрослым среди детей, может быть, потому, что пережил гораздо больше их.

Рассказывая о своих приключениях он понимал, что есть вещи, о которых нужно молчать — не только о своих любовных похождениях, но и о вещах, на вид безобидных — например о том, что вождь сурами пощадил его. Или о корове. Это были его личные дела и никого больше они не касались. Он много рассказывал о Жителях Пустыни — тут пригодились длинные беседы с Суру, вроде бы ни о чем — и его слушали с жадностью. Элари поражался их невежеству и мысль о том, что благодаря войне он избежал призыва в армию лишь сейчас пришла ему в голову. Начнись она всего недели на две позже — и он оказался бы в числе этих, ничего не понимающих ребят, — или, что куда более вероятно, в числе тех, из кого сурами сейчас резали окорока. И, кстати, если бы они не напали — он бы никогда в жизни не покинул бы пределов Айтулари — и, скорей всего, вскоре пал бы жертвой своей дружбы с Суру, окончив жизнь в тюрьме Председателя. Чрезвычайная Комиссия Государственной Безопасности уже сделала ему предложение, над которым он обещал поразмыслить, но которого не мог принять…

Простая мысль о том, что у любого явления, даже столь ужасного, есть и своя хорошая сторона, показалась Элари настоящим откровением. Он понял, что впервые после начала вторжения всерьез надеется выжить… и устыдился этого.

Он не сразу заметил, что солдаты спрашивают его советов — как старшего, — а заметив, охотно воспользовался своим авторитетом. Сейчас его единственным желанием было ехать не останавливаясь до самой Си-Круаны — и он легко убедил в этом солдат. Он убедил их свернуть и ехать окольными дорогами, когда главная оказалась забита беженцами. Он убедил их не останавливаться и не подбирать никого, сделав исключение лишь для трёх девушек, навьюченных узлами. Он убедил их не останавливаться, даже когда их пытались остановить — всего несколько раз, и однажды им пришлось удирать от пуль.