Диана Удовиченко - Эффект преломления Страница 22

— Сегодня последний день, ваша светлость, — наконец однажды сказал Арчимбольдо. — Я благодарю вас за поистине ангельское терпение, которое вы проявили к недостойному ремесленнику.

— Потрет готов? — Эржебета поднялась с кресла, отложила молитвенник. — Хочу посмотреть.

Миланец поклонился:

— Если ваша светлость позволит, я хотел бы еще поработать над платьем, игрой теней на его ткани, и усилить фон. Быть может, ваша светлость потерпит до завтра? Очень хочется показать совершенно законченный портрет.

Поведение живописца граничило с наглостью, но Эржебета лишь кивнула. Ей нравились талантливые, увлеченные своим ремеслом люди. К тому же Джузеппе был так галантен, смотрел с таким восхищением, что это веселило графиню. И еще: Эржебета боялась сознаться в том даже самой себе, но Джузеппе казался ей кем-то вроде волшебника. Ведь он был способен сохранить молодость и красоту.

Она царственно проплыла к выходу, где ее дожидались гайдуки. Выйдя из дома Арчимбольдо, двинулась по аллее.

Из-за дерева к Эржебете шагнул молодой мужчина. Невысокий рост, богатая одежда. Тонкое лицо — крючковатый нос, узкие губы, странное выражение, в котором смешались мука и счастье. Взгляд беззащитный. Дьёрдь.

Гайдуки, узнав в человеке лучшего друга семьи Надашди, не спешили заслонять графиню. Она знаком приказала охранникам оставаться на месте.

— Эржебета… — выдохнул, словно милостыню просил.

Стоял перед нею, потерянный, как всегда, потрясенный ее невозможной, неправильной красотой. Клял себя: зачем пришел? Сказать о любви женщине друга? Что ж за подлец-то он такой?

Нет, не скажет. Но хоть в черные глаза посмотрит. На днях в поход, опять с турками биться. Вернется ли? Встретится ли с нею опять? Все в руках Божьих. Хоть бы один ласковый взгляд, доброе слово…

Но опять увидел лишь непонимание, холодное презрение.

— Вы больны, граф? Ступайте домой, вас лихорадит.

Обошла осторожно, глядя сверху вниз, придерживая подол — словно брезговала даже платьем коснуться.

— Прощайте, граф.

Этот мужчина немного пугал ее, хотя она и не хотела этого признавать. Он был непонятен. Эржебета сторонилась, отгораживалась холодностью. Знаться не хотела, словно чувствовала недоброе. Слабый какой-то. Вроде бы, говорят, и воин хороший, и командир толковый, и при дворе не последний человек. Но не было в нем такой грубой, надежной силы, как в Ференце. Мягкий, тихий, книжный. Как такой воевать умудряется?

Слабый… Чего пришел? И взгляд этот покорный, как у собаки… Эржебета передернула плечами.

Не обернулась, не взглянула. Ушла. Сам не зная зачем, Дьёрдь забрел в мастерскую Арчимбольдо. В просторной комнате было пусто — все ученики отправились обедать, ушел и мастер. Лишь один слуга возился в углу. Взглянул искоса, не посмел спрашивать, что нужно важному господину.

Дьёрдь прошелся по мастерской, разглядывая портреты. Он любил живопись, работы Арчимбольдо ему нравились своей необычностью. Взгляд упал на прикрытое тканью полотно, стоявшее посреди комнаты. Дьёрдь осторожно приподнял материю и замер: с картины на него смотрела Эржебета.

На этот раз художник не стал вырисовывать портрет из фруктов или цветов. Картина была написана в классической манере. Эржебета, в алом как кровь платье, сидела в кресле, держа на колене раскрытый молитвенник. Но она не смотрела на мелкие строчки, взгляд ее был устремлен вперед.

Правильный овал бледного лица, черные глаза с тяжелыми веками, брови вразлет, тонкий нос, капризные красные губы, нежная линия подбородка…

— Как живая, — прошептал Дьёрдь и отшатнулся.

Ему показалось, что даже с картины Эржебета смотрит презрительно холодно.

Он резко развернулся и вышел прочь. Теперь, когда и графиня, и ее портрет исчезли из его поля зрения, Дьёрдь разительно переменился. Во взгляде появилась уверенность, в движениях — сила.

Он и сам удивился этим переменам. Может, не зря шепчут люди? Может, и правда, она колдунья? Опутала чарами, заманила, вскружила голову…

Он досадливо сжал кулаки. Не лги себе, Дьёрдь Турзо. Не переваливай с больной головы. Даже будь Эржебета ведьмой — с чего бы ей тебя околдовывать? Не нужен ты ей. Забудь.

Добежал до конца аллеи, вскочил на коня. С силой сжал каблуками конские бока, понесся к дому. Сегодня он напьется как следует, разложит какую-нибудь хорошенькую служанку. А может, двух. Чтобы не думать.

Замок Чахтице, сентябрь 1577 года от Рождества Христова

Эржебета проснулась рано. Приподнявшись на локте, глядела на Ференца, который крепко спал. Как он красив, ее муж. Черные волосы, черные брови, длинные усы, смуглое, обожженное солнцем, обветренное в походах лицо, сильное тело… и все больше шрамов на нем. Последний день сегодня Ференц с нею, завтра уходит с турками биться. Последнюю ночь спать Эржебете на мужнином плече.

То теряют венгры селения, то назад возвращают. И сколько народу за те селения гибнет… Мужская работа — бессмысленная, жестокая, бесконечная. Но Ференцу нравится, война для него важнее жены. А может, не потому он уходит, что воевать любит? Может, дело в том, что вот уже третий год Эржебета не может родить ему детей? Пусто, бесплодно ее чрево…

Напрасно твердила Дарволия, что дети будут в свое время, надо только лечиться и выполнять все ритуалы. Напрасно Черный человек нашептывал о будущем. Изверилась Эржебета.

Словно холодом на нее повеяло. Она вздрогнула, прижалась к Ференцу. Муж открыл глаза, рассмеялся, обнял крепко — и все тревоги отступили. Эржебета исступленно ласкала своего Ференца, словно желала дать ему любви на много дней вперед, чтобы на весь поход хватило. Потом, после сражений, будут пленницы, шлюхи — неважно. Лишь бы когда-нибудь к ней вернулся живым.

Поднялись поздно. Позавтракали и пошли гулять. Осень уже вступала в свои права. Под порывами ветра взметалось золото листьев, виноградники стояли опустевшие. Эржебете было грустно, неуютно. Ей казалось, и она увядает, сохнет вместе с листьями. Скоро почернеет и умрет без Ференца…

Они медленно спустились с холма, на котором стоял замок, двинулись к лесу. На опушке паслось стадо овец. Две большие черные собаки, заметив чужаков, рванулись вперед.

— Лойка, Лас, назад! — крикнул немолодой пастух.

Псы послушно отступили, улеглись под деревом. Старик согнулся в низком подобострастном поклоне. Как всегда при виде крестьян, Эржебета испытала раздражение и страх. Но сегодня рядом был Ференц, а с ним ничто не пугало.

Граф Надашди несильно вытянул пастуха плетью, бросил:

— Держи собак, старик!

Тот лишь еще сильнее согнул спину.

— Не троньте! — раздался детский голос.

Ференц раздраженно обернулся и тут же расхохотался, позабыв о злости:

— Смотри, милая, какой забавный!

Из леса выбежал карлик. Когда он приблизился, стало видно, что это ребенок. На вид мальчику было не больше восьми лет. Весь он был перекручен уродством: кривая спина с огромным горбом, широкое короткое тело, ноги колесом, невероятно длинные руки почти касались земли.

— Не троньте отца! — повторил карлик.

Он остановился прямо напротив Ференца, прожигая его сердитым взглядом больших ярко-синих глаз. Лицо у него было ангельски миловидным, как будто, создав такое омерзительное тело, Бог пожалел несчастного и добавил немного красоты.

Граф Надашди ничуть не рассердился. Карлик вызывал у него лишь веселье. Пастух до смерти испугался такого заступничества и воскликнул:

— Простите его, господин, он дурачок!

— Что ж ты такого плохого сына сделал? — смеялся Ференц. — Горбун, да еще и дурачок?

— Не мой он, господин, — поспешил откреститься старик. — Подкидыш он, сирота. Кто-то к воротам деревни его подбросил. С тех пор и воспитываем всем миром.

Между тем карлик перевел взгляд на Эржебету, и графиня ощутила… узнавание. Мальчик как будто тоже узнал ее — широко улыбнулся и кивнул:

— Красивая… добрая… — и, засмущавшись, отбежал в сторону, уселся рядом с собаками, принялся гладить псицу.

— Пусть живет в замке, Ференц, — неожиданно произнесла графиня. — Возьмем его!

— Кошек нам мало, — наигранно-сурово пробурчал Надашди.

Карлик и ему понравился — забавный, годился в шуты. В империи распространялась мода на горбунов, карликов, дурачков, многие аристократы выписывали себе потешных уродцев за большие деньги. А тут в одном мальчишке сочетается столько нужных качеств, и купить его можно за гроши. Да и жене перед разлукою — подарок. Может, не так скучать будет, глядя на забавного шута.

— Благодари графиню, — сказал он старику, швыряя ему под ноги несколько мелких монет. — Твой приемыш будет жить в тепле и сытости.

Пастух упал на колени, собирая деньги, благодаря в душе не Эржебету, а Бога, что так легко отделался. Надашди — люди страшные. Свирепость графа была известна всей Венгрии, а о графине шла слава как о сильной колдунье…