Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет. Книга 3 Страница 22

И всё же спасибо за то, что он сказал! Видимо, ничего больше от него я не услышу.

…Сегодня предстояло лететь на север. Второй вертолёт потихоньку разгружался. Хотя факс я добыл сразу после разговора с Розитой. Идти на север надо на своём, привычно стоявшем посреди лесной полянки. Однако садиться на неё ночью, в темноте, не хотелось. Можно попортить лопасти винта о близкие деревья.

Постепенно возник простой и удобный вариант: сесть ночью в пойме Кривого ручья, возле загруженного вертолёта, днём перегрузить из него всё оставшееся в свой и отпустить опустевшую машину на Центральный материк. Вертолётов у нас не избыток, каждый на счету… А потом уже перегнать свой на обычное место. Разгрузка оттуда будет полегче. Тем более что среди оборудования птичника оказались две тележки на резиновых шинах. Через ручей с ними таскаться неудобно, а по лесу пройтись — удовольствие.

В дальней дороге надеялся я послушать «музыкальный приветик» от Розиты, извлечённый из упаковки факса. Карманный маг величиной с ладонь и три кассеты величиной со старинные пятачки со светящимися надписями на футлярах: «Лунная соната» Бетховена, вальсы Шопена, «Венгерские танцы» Брамса, «Времена года» Чайковского, альбом русских романсов и «Севильский цирюльник» Россини (увертюра, арии). Последнее, понятно, ради арии Розиты. А всё остальное — для раздумий о жизни. Когда-то перечислял я Розите этот набор мелодий, под которые с детства хорошо думалось о жизни — спокойно, светло и грустно.

И всё она запомнила! И всё тут повторила! Словно любящая старшая сестра, которая не устаёт заботиться о своём непутёвом братишке. Что он ни выкинет — а всё братишка!

Когда объяснял я Лу-у, куда и зачем полечу и почему вернусь среди ночи, она слушала меня, широко раскрыв глаза и от волнения сжимая и разжимая смуглые кулачки.

— Возьми меня! — попросила она.

— Там может быть опасно. Я не знаю, что нас там ждёт. Мы ведь спустимся на их землю.

— Поэтому я и прошу: возьми меня!

— Тогда я буду думать прежде всего о том, чтобы отвести опасность от тебя.

— Значит, я буду тебе мешать?

— Будешь.

— Разве я тебе когда-нибудь мешала?

— Нет.

— Почему же теперь?

— Такого у нас ещё не было. Но ты жди спокойно. Нас там будет пятеро. — Я показал Лу-у пять пальцев. — Мы сумеем выручить друг друга.

— Столько хлопот из-за проклятых хуров. — Лу-у тяжело вздохнула. — Убить бы их всех!

— Никогда не говори такого сынам неба! — попросил я. — У нас даже говорить об этом нельзя! Сыны неба ни за что не согласятся уничтожить целое племя. Хурам будут помогать, чтобы они жили по-человечески. И никому не мешали.

— Хорошо. — Лу-у опустила голову. — Не скажу. Но по-человечески хуры жить не будут.

…По пути на север я слушал «Лунную сонату» и думал о том, что под эту музыку хорошо бы неспешно рассказывать Лу-у о земных лунных ночах, которых никогда не бывает на этой планете. Хорошо бы показать ей лунные ночи Куинджи и Айвазовского! Может, с красавицы-Луны и начать общее знакомство с астрономией? Поймёт ли?..

Вот и ещё задачка: затребовать на свой экран репродукции картин, связанных с лунными ночами. Дело было нехитрым, я тут же набрал справочное библиотеки Города и попросил сделать подборку живописных пейзажей с лунными ночами — на мой номер, «до востребования». Будет возможность — сразу переведу на свой экран. Искать не придётся. Выкроилось бы время смотреть!

Послушал по пути и вечерние известия. Читала их Аня Бахрам. Из них и узнал первые результаты визита Фёдора и Эрнесто в бывшие пещеры урумту. Все внешние признаки урановой смолки Эрнесто обнаружил. Жаль, образцы взять не мог… На динамические голограммы наткнулись там двое бывших хозяев этих пещер. Видно, искали что-то забытое. Аборигены, понятно, пришли в ужас от созерцания движущихся прозрачных неощутимых людей. И с воплями убежали. Теперь наверняка появятся в племени легенды о привидениях в покинутых пещерах. А первым практическим результатом этого «путешествия» стало составление программы для визита геологов в скафандрах. Уже за образцами!

К самому восточному выходу из пещер прилетел я первым. Одинокий костёр слабо светился на фоне чёрного входа. Темнота ещё не упала, огонёк не казался ярким. Значит, Вук уже здесь… И, значит, народу немного, иначе костёр был бы не один.

Сделав круг низко над костром, я развернулся к перешейку между озёрами и услыхал вдогонку крик:

— Сан! Сан! Сан!

Видно, Вук думал, что прямо возле костра я и опущу свою непонятную летающую хижину.

Однако опустил я её в полукилометре южнее, когда слева и справа обозначились берега озера. Камни под машину, к счастью, не подвернулись, и стала она сразу ровно, спокойно, среди знакомой по фотографиям высокой травы с крупными цветами.

Джим и Нат были на связи с тех пор, что я вылетел, слушали вместе со мной Бетховена, и о посадке своей я их сейчас же известил. Им оставалось минут пять-шесть лёту. Погулять полчасика уже не получалось…

От костра бежал ко мне человек. Один! Значит, Вук.

Я надел очки, мыслеприёмник, взял гостинцы для вождя, спрыгнул из машины в траву и захлопнул дверцу.

Вук бежал, протянув вверх руки, показывая, что ничего в них нет. Словно в плен сдавался. Мне тоже пришлось протянуть руки вверх и показать, что в одной — банка тушёнки, в другой — бутылка тайпы. Предметы Вуку знакомые…

Мы только что не обнялись с разбегу. Вук остановился передо мной, тяжело дыша, и я поспешил загрузить его руки, освободив свои. Выпустить из рук любимое угощение он ни за что не решился бы.

Мыслеприёмник лихо, набок, сидел на его голове, и я спокойно спросил:

— Где же твои глупцы, Вук?

— У костра. Позвать?

— Подожди. За ними сейчас придут две другие хижины.

— Откуда придут?

— С большой воды. Смотри на восход — скоро увидишь.

— Почему ты всё знаешь заранее, Сан?

— Не всё, Вук! Не знаю вот, нашёл ли ты место для тёплых хижин. Помнишь, я просил тебя найти ровное место? Десять шагов на двадцать… Помнишь?

— Помню! — радостно заорал Вук. — Я нашёл!

— Камни с него убрал?

— Убираем.

— Когда уберёте все?

— Ещё дней десять.

— Через десять дней разожги на этом месте два костра. В полдень. Я прилечу поглядеть. Не забудешь?

— Я всё помню, что ты говоришь.

— Смотри, Вук, на восход! Видишь две точки в небе?

— Это птицы.

— Это летающие хижины. Они идут сюда.

— Там сыны неба? Такие же, как ты?

— Такие же, как я.

— Они отпустят глупцов? Как ты меня отпустил.

— Они привезут их на то место, которое ты расчистишь от камней. Вместе с тёплыми хижинами.

— Они не заберут себе наших женщин? Глупцы боятся этого.

— У нас хватает женщин. Потому что мы не держим их взаперти.

— Мы тоже не будем держать. Я уже говорил с пятёркой.

— Как зовут твоих глупцов?

— Рул и Цах.

— Как зовут их женщин?

— Не знаю. Я не касаюсь их. И моей женщины теперь тоже никто не касается. С тех пор, как я надел на неё твои бусы.

— Может, и тебе нужна тёплая хижина? Мы можем привезти три. А Рул и Цах научат тебя топить печь.

— Вождь должен жить со своим племенем! — очень серьёзно и достойно ответил Вук. — Если меня прогонят из вождей, я попрошу у тебя хижину.

— Согласен. Смотри! Теперь ты видишь, что это не птицы?

— Вижу. Позвать глупцов?

— Зови. Пора.

Вук убежал к костру. Вертолёты опустились без него, и без него я обнимался с Джимом и Натом, пожимал руки Биллу и Ши. С Чжаном Ши мы были знакомы ещё с «Малахита». А Билла я видел второй раз.

Впрочем, в первый раз он меня и не заметил — глядел на Бируту и слушал её. Было это на литературном вечере, где она читала отрывок из своего рассказа. Я и не знал поначалу, что это за долговязый парень, который на неё так пристально смотрит. Потом Бирута объяснила, что он тоже пытается писать космическую фантастику и приходит на литературные обсуждения. Правда, начал он сразу с повести. И она у него не очень получалась.

На обсуждении этой повести Бирута и поспорила с ним. Потому что обнаружила возмутившую её реплику главного героя: «Россия всегда жила в ожидании смерти очередного тирана. Из таких ожиданий и состоит вся российская история».

Мысль показалась Бируте несправедливой, основанной на поверхностных знаниях. Однако Билл спокойно отстаивал право своего героя думать и говорить так, как ему хочется. Даже если кто-то и сочтёт его мысли и слова ошибочными или невежественными.

Закончил он ту повесть? Нет? Как спросишь?.. Да и какое моё дело? Это Бирута могла бы спросить…

Сейчас, глядя на долговязого Билла, почему-то подумал я: то, что делают в своём творчестве он, или Али, или Розита, что делала в своих рассказах Бирута — не сможет сделать никто другой на свете. Ни здесь, ни на Земле! А то, что делаю я, или Джим, или Омар, или Нат О`Лири — сумеют сделать очень многие. Может и получше нас. И в этом главная разница между творцами и не творцами. Они — штучные произведения природы. Мы — массовая серия. Жаль, редко мы вспоминаем об этом. А многие и вообще не догадываются. Это общая наша беда. И в этом же — главная драма всех творцов. Они всю жизнь окружены глухой стеной такого непонимания и нежелания ценить их время.