Александр Афанасьев - Эра джихада Страница 23

Устраивать перестрелку в городе не хотелось, да и чревато это – потому что перестрелка в общественном месте является резонансным преступлением, могут пострадать граждане, которые ни в чем не виноваты, кроме того придется Пашу Ахмеднабиевича убить – а мне нужно с ним только поговорить. Но убедительно поговорить, так, как с ним не говорил никто в жизни. Поэтому мы – я и Иван – решили прихватить его, когда Паша Ахмеднабиевич будет в сауне. Когда человек голый и расслабившийся – до него доходит лучше. Убедительнее получается.

А вот его охранников придется убить – и я об этом ничуть не сожалею. Потому что это такие твари, что ни в сказке сказать. Холуи, причем худшая их разновидность. Как-то раз я часа три разговаривал с одним полевым командиром высшего звена, прихваченным и привезенным в штаб, – просто у нас обоих не было времени, и он понимал, что вряд ли ему еще представится возможность с кем-то поговорить. Можно говорить всякое, но человек с убеждениями. А вот эти твари… Примитивные – были бы другими, были бы не холуями, занялись бы бизнесом или чем-то другим, образование бы получили. Злобные – в восточной культуре всегда принято принимать унижения от шейха, шаха, падишаха – это самая суть их отношений, вышестоящие всегда утверждают свою власть, унижая и издеваясь над нижестоящими. А те в свою очередь вымещают злобу на тех, кто еще ниже их – в данном случае, на ком еще, кроме русских. Обнаглевшие от безнаказанности – хозяин никогда не оставит их, если они совершат преступление против русских, а не против него, потому что их безнаказанность – это и его безнаказанность. В этих народах никогда не сдают своих, что бы тот ни совершил против представителя другого народа, даже если свой – холуй.

И можете себе представить, во что превратились эти быкомордые твари. Если и их забитые и несчастные собратья, работающие как рабы на стройках, такое творят, что волосы дыбом. Вон, на днях – Владимирская область. Пятилетний пацан играл со сверстниками на окраине деревни, подбежал взрослый, схватил и унес в лес. Нашли на второй день – изнасилован и убит. И вот что должно быть за такое? Не знаете? А я знаю. Коллективное наказание, вот что. Если эти твари считают возможным и правильным мстить одним русским за действия других русских – то почему за преступления одного ублюдка не может ответить весь народ? Вот сейчас и ответят…

В начале улицы появился медленно катящийся «Субурбан» – машина охраны. Одного из охранников Паша Ахмеднабиевич послал наловить б… Ага, для культурного отдыха.

– Семь, шесть… – монотонно отсчитываю я.

На счет «один» Иван врубает мигалку, но без сирены, наш «Форд» резко сворачивает, перекрывая дорогу. Думаете, начнут убегать? Ага, держи карман шире. Милиции… полиции они совсем не боятся, это полиция их боится. Ради чего среднему милиционеру рисковать жизнью, разматывая таких вот орлов? Ради зарплаты в пятьдесят тысяч? Они ему с рынка сто назначат. Зато минусов куда больше. Поцарапанная, а то и подожженная машина, избитый ребенок в школе – вы знаете, что дети кавказцев объединяются уже в школе и дети милиционеров и военных для них первые враги? А если не понимает по-хорошему – могут и убить. Это раньше менты за своих мстили, теперь давно бросили. У каждого своя корова, и он ее доит…

– Э! Ты чо делаэшь, а?

– Руки на капот!

Кавказец пытается ударить меня дверью, но я эти фокусы знаю и успеваю нанести хлесткий ответный удар.

– Ты чо…

Дверь на себя, глушителем в зубы, в нос – чтобы кровянкой захлебнулся.

– Из машины, падло! Работает ОМОН!

Я, конечно, ни разу не ОМОН, да и маловато нас для ОМОНа – но это и неважно. ОМОН – тоже привычная и предсказуемая ситуация. ОМОН – значит, придется получить по почкам, по зубам и посидеть в ОРБ-6, пока не выкупит диаспора. Больно, неприятно – но тут так живут, это столь же неизбежно, как снег зимой…

– Понял, начальник, понял…

– Руки на капот! Ноги расставил! Не дергайся.

За поясом конечно же пистолет, но не настоящий, травматика. Значит, новичок, голимая шестерка. У бывалых ствол боевой, причем на законных основаниях. Каждая такая вот группировка имеет в активе частное охранное агентство, а может быть, и не одно. Чего вы говорите? Положено в оружейку сдавать после смены, журнал вести? Ну, да… в общем вы правы…

– Не дергайся, падаль!

С хрустом застегивается одноразовая полоса наручников.

– Сидеть тихо!

Мобила. Ее в карман, потом выкинем.

Иван тем временем выстроил жриц любви. Вечер для них перестал быть томным – но для них это тоже привычно. Жаль мне их. Приезжают из тьмутаракани – и ради чего? Ради того, чтобы продавать себя, рискуя нарваться на хор озверевших строительных таджиков?

– Сотовые сдать. По-хорошему.

Дамы, поколебавшись, делают, что сказано. Женщины лучше чувствуют обстановку, чем мужчины – и сейчас понимают, что лучше не рыпаться. Наверное, они поняли и то, что облава какая-то нестандартная.

Телефоны летят в темноту.

– Направо. Шагом марш. Бегите и не оглядывайтесь…

Теперь с этим…

– В адресе сколько рыл?

– Какой адрес, начальник. Я хорошо прописан, да.

Еще издевается, гнида.

Садовые ножницы у меня с собой, но пользоваться ими не место, да и времени нет. Мне надо, чтобы этот урод был в относительном порядке. Потому я пинаю его в пах, когда он падает – добавляю в бок и встаю всем весом на пальцы. А вес у меня солидный. Никогда не попадали в такую ситуацию? И не надо – пару раз ногой поверну, и суставы уже не вылечишь, до конца жизни болеть будут…

– Ваа-а-а…

– Сколько людей в адресе?

– Девять! Девять, я десятый!

– Вагапов там?

– Там! Там!

Я ослабляю давление.

– Встать!

Разъехался. Да… были люди в наше время… богатыри, не вы.

– В машину. И тихо. Езжай, как обычно. Дернешься – завалю, понял?

Он уже понял. Все понял. И если от русского в такой ситуации можно ждать всего, чего угодно – машины в столб, кулака по клаксону, на газ со всей дури и из двери вывалиться – то кавказцы в таких ситуациях как бы цепенеют. И правильно – они же рабы Аллаха. Если Аллах решил, что время подыхать – они и подохнут.

Вкатываемся во двор, аккуратный, ухоженный, с ландшафтным дизайном, отделенный высоким забором от какого-то полуразрушенного завода – там все прелести позднего соцреализма, обвалившаяся крыша и выбитые окна в заводоуправлении. Стоянка на двадцать машин – но сейчас только три. Если только в окно смотрят… черти…

Поднимаю «стечкин» и нажимаю на спуск. Глухой хлопок – самая опасная для меня лампочка гаснет. Кавказец дергается.

– Тихо сделаешь – клянусь Аллахом, отпущу.

Упоминание Аллаха придает бодрости.

– Правда? Отпусти, брат, Аллаха молить буду! Я ничего не делал, клянусь Аллахом, только за рулем сидел, да. Говорят – едь туда, я еду, да?

Какой ты мне брат…

– Пошел… Идем втроем.

– Давай!

Иван, идущий третьим, включает записанную на мобилу мелодию – счастливый женский смех. Счастливые трусов не надевают, блин. Час вчера подбирали. Я, кажется, уже говорил, что мелочей в деле нет.

Дверь. Солидная… не вскроешь за так.

Повинуясь толчку в спину, кавказец звонит.

Едва слышные шаги.

– Кто? – гортанный голос в переговорнике.

– Со Зелимхан!

Лязг засова. Не обманул.

Придурки – дверь стальную купили, а то, что она должна открываться наружу – не знали. Идиоты конченые.

Я резко толкаю Зелимхана вперед, изо всех сил. Он налетает на не успевшего опомниться кавказца, почти голого, в одном полотенце. Доктор пришел, мать вашу![23]

Кавказец удерживается на ногах, но оружия в руках нет, и даже бросить он в меня ничем не может. Пуля в переносицу – черная точка и ошметки мозгов на стене. Две пули в спину Зелимхану – не знаю, куда точно стреляю, поэтому две. Чисто!

– Абрек! Ху ду цига?[24]

Не останавливаться. Только вперед. Сноровкой – я, наверное, дам фору знаменитой «Альфе», потому что за мной – многолетние тренировки в IPSC и даже несколько матчей. В армии пистолет – это тем, кому автомат не достался, а вот я с пистолетом работать умею. Есть люди, которые поражают из пистолета восемь подброшенных одновременно глиняных тарелочек – ни одна не долетает до земли целой. Я так не могу. Но кое-что могу.

Комната. Большая, стол, какая-то жратва. И четверо голых, расслабившихся уродов, заросших шерстью, как обезьяны. В предвкушении б…ей, один что-то неторопливо жрет, рукой прямо из тарелки. Они услышали падение, но не поняли, что это.

Еще серия выстрелов – еще четверо на минус. Прохожу дальше.

Дальше – уже сауна, коридор – и в него выскакивает какой-то урод в одном полотенце. Выскакивает, получает две пули, шарит слепо руками перед собой, получает третью и падает. Крепкий, гад. Из двери, из которой он выскочил, валит пар, но через пар видны двое… явно не парились тут, твари, им проститутки не нужны. Им друг друга хватает. Еще серия выстрелов, лязганье затвора и «кранц-кранц» – такие звуки издает самодельный глушитель. Меняю обойму.