Закон Фукусимы - Дмитрий Олегович Силлов Страница 23

Раненый, чья отрубленная рука намертво вцепилась в мои волосы, больше не орал. Он лежал на боку и смотрел на то место, где у него всего минуту назад была кисть. Понимаю его, у меня самого похожий шок был, когда я однажды себе руку отрезал. Странное ощущение – вроде ощущаешь ее полностью, даже пальцами шевелишь в воздухе… А ее нет.

Кровь уже не хлестала из обрубка, а медленно вытекала. Толчками, в такт ударам сердца. Блин, всегда удивляюсь: никогда и не подумаешь, что в человеке столько кровищи! Багровые лужицы краски, которые в кино показывают при подобных ранениях, это лишь слабое подобие реальности. Пару литров воды для эксперимента на пол вылить, вот оно и будет. То есть до фигищи, только цвета вишневого сиропа.

По-хорошему, надо было бы ученого добить, чтоб не мучился. Смерть от кровопотери не самая ужасная, скоро для него мир и так погаснет навеки. Вот только я всегда считал, что нехорошо оставлять фатально раненого врага мучиться мыслями о скорой смерти…

Но не в этом случае.

Ученый, ставящий опыты над людьми, это не враг. И не человек. Клопа ж не будешь считать ни врагом, ни человеком? И если эта мерзость где-то подыхает недодавленная, вряд ли кто будет проявлять к ней милосердие. Я вон лучше Японцу помогу, а то он, по ходу, как-то неважно выглядит. Синий больно. Но – несломленный. Сам вылез из бассейна и лежит на его краю. По ходу, какой бы ты суперниндзя ни был, а все равно ты человек и при серьезном переохлаждении вполне можешь отдать концы.

А у Савельева оно было очень серьезное. Видать, гребаные ученые решили нас заморозить до смерти в научных целях и в случае с Японцем преуспели. Полезно все-таки иногда иметь в руке откованный из артефакта нож, который в критической ситуации не против поделиться с тобой аномальной энергией.

У Виктора ничего такого в организме не было. При этом он нашел в себе силы как-то незаметно развязаться, а после и прищучить своего мучителя. Но на этом силы его оставили. И жизнь, по ходу, собиралась покинуть его тоже – такого бледно-синего лица я у живых людей не видел.

К счастью, наш шмот далеко не увезли – лежал, аккуратно сложенный, на стальной тележке. Я взял свой костюм, в армейском темпе за минуту натянул на себя все, включая навороченное водоотталкивающее белье: мокрое, продрогшее тело оно и высушит, и согреет. К сожалению, наше оружие местные уроды куда-то уперли, видимо, от греха подальше, но хоть за шмот спасибо.

А также за то, что его не особо тщательно обыскивали.

Дело в том, что совсем недавно я чуть не превратился в говорящую голову с полностью парализованным телом. И для того, чтобы этого не произошло, пришлось мне в очередной и решительный раз сходить в Чернобыльскую Зону, где я раздобыл пригоршню воистину уникальных артефактов[11]. Арты пришлось сдать небезызвестному персонажу Андрею Макаренко, который, пока я фигней маюсь, бегая по вселенным Розы Миров, строит себе нехилую карьеру в одной секретной организации – и весьма в этом преуспел.

Правда, при этом один арт я заныкал для себя. Чисто на всякий случай, ибо он представляет собой сгусток чистой аномальной энергии невиданной мощи. А Савельев слишком много для меня сделал, чтобы я ему позволил вот так загнуться на мокром полу рядом с каким-то вшивым бассейном для пыток.

Кстати, пока я одевался, Виктор, похоже, благополучно потерял сознание. Ладно, попробуем это дело поправить.

Ножом, конфискованным у охранника, я аккуратно разрезал нитки в области уплотнителя для левого локтя – и в ладонь мне упал шарик цвета аномального Выброса, какие порой случаются в Чернобыльской Зоне. Был он величиной с грецкий орех и немного напоминал известный артефакт «кровь затона». Правда, внутри у него находилась не маленькая галактика, а крупное вытянутое включение, напоминающее глаз змеи.

Я подошел к Савельеву, встал на одно колено, взял его голову в руки, как футбольный мяч, и средними пальцами обеих рук нажал на две болевые точки, находящиеся под челюстью. Если человек в отключке, но еще живой, при такой терапии он непременно придет в себя и – что самое главное – плотно сжатые челюсти разожмет.

Так и случилось.

Нижняя челюсть Японца отъехала назад, глаза открылись – но жизни в них не было. Ясно. Совсем плох, даже в харю мне заехать сил нет, да и, по ходу, желания тоже. Боль чувствует, а мозги по-прежнему в коматозе. Ладно.

Я достал «Глаз Выброса», вложил его в рот Виктору, протолкнул пальцами в горло, после чего зачерпнул ладонью воды из бассейна и влил ее в глотку Японца. Потом левой рукой прикрыл челюсть, а правой надавил на горло повыше кадыка и протолкнул артефакт в пищевод, отметив при этом рефлекторное глотательное движение. Вот и ладушки, вот и хорошо. Как говорится, если больной не помрет, то будет жить.

Несколько секунд у меня были опасения, что Савельев отдал концы прежде, чем арт достиг желудка. Но они оказались напрасными.

Внезапно Японца скрутило в улиточный панцирь. Он рухнул на пол и забился в судорогах, разбрызгивая вокруг себя воду и кровь, которая натекла с треснувшей головы ученого, что валялся рядом. Правда, довольно быстро Савельев прекратил танцевать нижний брейк-данс и вытянулся в струну на полу. Помер, что ли?

Оказалось – нет. Разомкнул веки, приподнялся, посмотрел на меня. Ага, артефакт явно подействовал. Глаза Виктора были неестественно-красными, словно русский ниндзя находился в запое неделю – причем с удовольствием, ибо взгляд у него был весьма энергичный.

– Чем ты меня накормил? – подозрительно спросил он.

– Тем, чего, к сожалению, больше нету, – ответил я.

Виктор положил руку себе на живот.

– Чувствую в себе неестественную, чужеродную энергию.

– Скажи спасибо, – отозвался я. – В тебе энергии никакой не было, того и гляди ластами хлопнешь. Пришлось вкормить в тебя неприкосновенный запас.

– Это артефакт?

– Тебе не один ли хрен, что это? – вздохнул я. – Живой, раны вон на глазах затягиваются, так что поднимай свой мокрый зад с пола, напяливай шмот – и пойдем уже куда-нибудь, пока сюда куча недружелюбных вивисекторов не набежала. Что-то мне не улыбается снова купаться в этом холодильнике.

Виктор с удивлением посмотрел, как его рана на ноге с каждой секундой становится все меньше и меньше, и, наверно, потому спорить не стал. Пока он одевался, я обыскал трупы обоих ученых, в результате чего