Сергей Антонов - Рублевка-2. Остров Блаженных Страница 24

На эти мысли Толика навело его самочувствие. Оказавшись в логове Мамочки, он с трудом удерживался от желания блевануть. От вони слезились глаза, першило в горле. А вот теперь, через час или полтора, он чувствовал себя вполне сносно. Приспособился, и все тут. При желании мог влиться в веселую компашку кастратов и мужененавистниц. Поданные сумасшедшей певицы ответили тем же: кривая популярности Томского поползла вниз. С его присутствием свыклись. Еще один кандидат на урезание яиц – только и всего.

Подземелье зажило привычной жизнью. Евнухи ловили крыс не хуже, чем заправские коты, бросали их в ведра и котелки. Вооруженные дамочки прогуливались или сидели, наблюдая за порядком. Годзилловна, опершись на свой карабин, устроилась на деревянном помосте у ног Мамочки, а Полуликая, расставив руки, танцевала, описывая круги у кресла повелительницы.

Когда Анатолий уже решил, что о нем забыли и друзья, и приспешники Мамочки, началась движуха. Снялась со своего места великанша-лесбиянка, перестала плясать Полуликая. Обе подошли к Мамочке, сняли с нее запятнанную кровью простыню, начали о чем-то переговариваться.

Томский впервые увидел, как Мамочка улыбается. Странная штука – зубы у бывшей певицы были белыми, как первый снег, и все до одного целехоньки. Может на них сказалась диета, основанная на мужских половых органах?

Интересно, о чем это они болтают…

Годзилловна взмахнула рукой. Перепрыгивая через груды кирпича и кучи мусора, к ней подбежал кастрат, посвятивший Толика в нюансы здешней идеологии. Выслушал Годзилловну, кивнул и направился к Томскому.

– Ну, ты и попал! – ехидно сообщил он, приблизившись. – Давненько, скажу я тебе, у нас такого не было.

– Чего не было?

– Чтобы Мамочка опознала своего насильника. Я те больше скажу: никогда такого не было. Скажи честно, Томский: ты действительно был среди тех, кто нашу Мамочку того-ентово? Или она ошиблась?

– Трудно не ошибиться, если у тебя в башке все вверх дном. – Толик наблюдал за тем, как кастрат открывает наручники. – Чего это они там затевают?

– О! Сегодня мы славно повеселимся, скажу я тебе. Вставай. Меняем дислокацию.

– И в чем заключается ваше веселье?

– Тебе не станут отрезать коки. Может быть потом, когда окочуришься. А для начала нас ждет небольшой концерт. Мамочка будет петь. Под аккомпанемент своей любимой бензопилы. Музыкальное сопровождение, скажу я тебе, обеспечит Годзиллона. Все, мужичок. Теперь – тс-с-с…

Толика подвели к помосту, на торце которого тоже нашлась скоба с цепью. На этот раз с ним не стали советоваться насчет способа приковки – просто защелкнули «браслет» на запястье правой руки.

А вот Мамочку освободили. Полуликая на пару с Годзилловной отвязали руки одержимой от подлокотников кресла. Мамочка вновь улыбнулась, потерла запястья и старательно, даже с кокетством, поправила свою драную фату.

Томский не слышал, о чем она говорила с Полуликой и Годзилловной. Видел только, что теперь сумасшедшая очень напоминает актрису, которая сидит в своей гримуборной и готовится к выходу на сцену.

Начали собираться зрители. В первом ряду расселись женщины, два следующих заняли кастраты, в третьем снова устроились вооруженные дамы.

Толик заметил, что на спектакль собрались все без исключения подданные Мамочки. На входе даже не оставили часового. Поразительная беспечность. Если ребята его разыщут, им не составит большого труда уничтожить это осиное гнездо. Хорошо то, что жалеть здесь никого не понадобится. Даже кастраты снисхождения не достойны. Слишком уж радостно они улыбаются. Значит, довольны своей жизнью.

Мамочка встала. Прошлепала по засохшим фекалиям к краю помоста и грациозно поклонилась публике.

– Призрак Оперы! Хи-хи-хи! – заверещала Полуликая, подпрыгивая на месте. – Сейчас Мамочка исполнит для нас арию из популярнейшего мюзикла «Призрак Оперы»!

Томский не раз слышал выражение «бурные аплодисменты, переходящие в овацию», но истинное его значение понял лишь сейчас. По сути, зрителей было не так уж и много, но от поднятого ими шума хотелось заткнуть уши. Кастраты хлопали так, что рисковали отбить себе ладоши, и вопили с таким энтузиазмом, что могли сорвать голос. Женщины тоже аплодировали своей повелительнице. Может, вполне искренне, а может, из-за того, что Годзилловна положила на помост свой карабин и достала из-за кресла бензопилу в оранжевом корпусе с черной надписью «Husqvarna» на направляющей шине пильной цепи.

Мамочка прижала руки к груди, опять поклонилась публике и вскинула голову к потолку. Все стихло. Бывшая примадонна набрала полную грудь воздуха и запела:

Мне снится каждый день один и тот же сон,И в этом сне ко мне приходит он.И голос его так меня зовет,И имя произносит он мое…

Толику было не до оценки певческих талантов Мамочки. В данный момент его больше интересовала бензопила и ручища Годзилловны, сжимавшая ручку тросика. Мамочка пела неплохо, но… Пила с засохшими на зубьях бурыми потеками не шла ни в какое сравнение с арией и производила куда большее впечатление. Не требовалось быть оракулом, чтобы предвидеть дальнейшее развитие событий и кульминацию спектакля.

Как только засыпаю я,В мечтах своих я нахожу тебя.Твой образ, Призрак Оперы, во снеИ наяву всегда живет во мне…

«Бензопила предназначена для тебя, Толян. Всемогущая и окончательно спятившая оперная дива опознала в тебе одного из насильников. Вот тебе, Томский, и опера, и ее призрак. Мамочка решила-постановила, что ты недостоин быть кастратом, а Годзилловна без лишних вопросов приведет приговор в исполнение. Судя по тому, как ловко она держит пилу, уже успела набить себе на этом руку…»

Спой еще раз со мной,Я разбужу в тебе тебя,Ведь моя сила над тобойРастет сильней, день ото дня…

Голос Мамочки звучал все громче. Сколько еще куплетов в этой чертовой арии? Сколько времени понадобится Вездеходу и ребятам, чтобы добраться сюда?

Толик поднял глаза. Посмотрел на вход в подземелье. Ржавый капот на своем месте. «Черт бы вас побрал, орлы со станции Че Гевары! Сколько можно тянуть?!»

Ты, словно птица, падкая на свет,Сгоришь дотла, приблизившись ко мне.Твой образ призрак оперы во снеИ на-яв-у-у-у всегда-а-а-а живет во мне-е-е-е!

Мамочка уже не пела, а вопила и визжала, прыгая и кружась по помосту вместе с Полуликой. Очарование, которое производил ее голос в начале арии, исчезло. Теперь безумие просто перло наружу. Мамочка вертелась волчком, приседала, уродливо раздвигая ноги. Белое ее платье развевалось, взлетала и опускалась фата. Самым ужасным во всем этом было то, что она не прекращала петь. Правда, теперь это пение больше напоминало волчий вой.

Все в ужасе уходят прочь,Кто видит образ твой.Теперь я маска для тебя-я-я-я…Отныне я слух тво-о-о-ой…

Годзилловна дернула трос. Взвыла бензопила, но и этот звук не мог заглушить пения Мамочки. Она прыгнула к краю помоста, обернулась к великанше, а затем ткнула пальцем в Томского. Годзилловна улыбнулась, взмахнула пилой и двинулась на Толика. Краем глаза Томский успел заметить какое-то движение наверху, у входа. Или просто хотел заметить…

Мой духИ голос мой теперьНайдет тебя везде.Я знаю Призрак Оперы во снеИ наяву всегда живет во мне…

Анатолий успел заметить про себя, что голос сумасшедшей невесты резко изменился. Стал грубее, ниже. По всей видимости, в идеале, арию из «Призрака Оперы» должны были исполнять несколько человек и Мамочка, что называется, старалась за троих.

Он рядом,Призрак Оперы…Будь осторожен, Призрак Оперы…

Годзилловна добралась до края помоста. Бешено вращающаяся пильная цепь мелькнула у самого лица Томского. Он уклонился от встречи с ней, отпрянув назад ровно настолько, насколько позволяла его цепь. Анатолий попробовал оторвать ее от помоста. Нулевой эффект – скоба была вбита в доску достаточно прочно. И тут… Движение наверху не было самообманом. Толик увидел Вездехода, который лег и устраивал между камнями свой автомат. Спектакль заканчивался. Ржавый капот был отодвинут в сторону. Второй боец из отряда Томского опустился на колено, приставил приклад «калаша» к плечу.

Во всех своих фантазиях,Ты знала наперед,Что человек и тайна…Все это в нем живе-е-е-е-ет!

Новым звуком в какофонии из визга пилы и воплей Мамочки был грохот автоматной очереди. Вездеход, конечно же, целился в Годзилловну, которая представляла главную угрозу для Толика. Однако в самый последний момент мутантка спрыгнула с помоста, чтобы добраться до жертвы. Предназначенные Годзилловне пули достались Мамочке и Полуликой. Последняя быстрее других сообразила, что происходит, и прикрыла сумасшедшую певицу собой. Белая сорочка пропиталась кровью. Полуликая упала к ногам той, которую защищала. Мамочка прижала руку к шее, но заткнуть фонтанирующую кровью сонную артерию не смогла. От удивления Годзилловна позабыла о бензопиле, опустила ее. В-ж-ж-ж! Цепь разметала мусор, чиркнула по бетону. Пила заглохла. В наступившей тишине Анатолий услышал последние слова Мамочки: