Александр Маркьянов - Законы войны Страница 24

Но дежурного офицера видно не было — он куда-то удалился, и даже оставил на столе журнал регистрации, заложенный ручкой. На его месте — с начальственным видом сидел некий субъект, явно из местных, в дорогом костюме табачного цвета и туфлях… кажется, аж из крокодиловой кожи. Выглядел он — как нувориш, быстро разбогатевший, возможно, кого-то обворовавший и теперь живущий по принцип «бери от жизни все». Таких, кстати очень легко распознать — и знаете как? Они голодные. Не доевшие в детстве, они живут много и жадно, даже не замечая того, что какими-то своими действиями оскорбляют других людей, выглядят глупо и жалко. Какой например смысл тратиться на туфли именно из крокодиловой кожи, если из бычьей, сшитые по ноге хорошим сапожником — айсором[30] ничуть не хуже.

Оставался вопрос — кто это такой и что он делает в присутственном месте. И почему — дорожный полицейский стоит так, как будто готов выскочить из кабинета?

Молчит. И смотрит на меня так, как будто я ему задолжал проигранное в карты поместье. Ну-ну… в такие игры я играл и десять лет назад и двадцать лет назад. Я так могу простоять вечность, с независимым видом смотря на тебя — и чем дольше я буду молчать — тем больше у тебя будет счет ко мне. Счет, который никогда не будет оплачен.

И выдержки у неизвестного — не хватало, восточный все-таки человек. На исходе второй минуты — он порывисто вскочил и подошел ко мне вплотную. Моложе меня, но ненамного. Максимум лет на пять.

— Вы знаете меня, сударь?

— Не имею чести — спокойно ответил я

— Я Саид Алим-Хан, наследник Бухарский, ротмистр гвардейской кавалерии

— Александр Воронцов, князь, адмирал русской службы.

— Нам… — было видно, что он нервничает и от нервов подбирает слова — нужно поговорить. Немедленно.

— Извольте.

Наследник глянул мимо меня — и судя по звуку ног дорожный полицейский выскочил как ошпаренный. Наверное, следом за коллегами и даже за дежурным. Восток — остается Востоком, а Азия — остается Азией. Здесь нет деления, обычного для цивилизованного мира на бедных и богатых, здесь есть деление на господ — и рабов. И с этим — ничего не поделаешь. Даже разбогатевший раб — в душе остается рабом. Вот почему — в Ташкенте почти нет местных крупных купцов, владельцев заводов, все — либо евреи, либо русские. Местные, разбогатев, первым делом — уезжают.

— Сударь, какие у вас намерения относительно госпожи Анахиты?

— Простите?

Можете не верить — но я в самом деле не понял, о чем речь. Я называл ее Люнеттой, и никак иначе.

— Не делайте вид, что вам неизвестна эта женщина. Вас видели в ее дворце и не раз! Вы и сейчас туда направляетесь.

— Дворце? Ах, да, понял. Сударь, а вы уверены в том, что имеете право спрашивать?

— Если я спрашиваю вас об этом, значит, я имею на это право!

— Сударь, если вы не потрудитесь сменить тон, здесь не найдется желающих отвечать на ваши вопросы…

Вместо ответа — Наследник выхватил пистолет…

Как я уже говорил, пистолет у меня был — на входе в участок меня не потрудились обыскать. Это был короткий шестизарядный Смит-Вессон калибра триста пятьдесят семь магнум с титановой рамкой, заказным стволом всего в полтора дюйма длиной и спиленным курком. И рука уже была на рукоятке… вот только что прикажете делать? Стрелять в наследника Бухары? Рискуя тем, что и здесь — польется кровь: право же, я видел ее достаточно, что бы рисковать еще раз, пусть даже мне придется оставить на кон свою собственную жизнь. И не столь же безумен наследник Бухары, чтобы стрелять в меня?

Или все же достаточно безумен?

— Послушайте. Что. Я. Вам. Скажу — сказал наследник, четко выговаривая каждое слово — это не ваша земля. И вам здесь делать нечего. Уносите отсюда ноги и забудьте сюда дорогу. Здесь нет ничего вашего. Я все сказал.

Рискнуть?

— Хочешь стрелять?

Шаг вперед.

— Стреляй.

Еще шаг. Пистолет упирается почти что в лоб. Пистолет хороший — Зиг Зауэр 228 или 229, рекомендован для ношения вне строя.

— Ну?

Идиот… Это я ему — не понял, теперь извини. Резкий шаг вперед и в сторону — теперь, он не сможет выстрелить мне в лоб, даже если очень захочет — пистолет где-то на уровне моего уха. Левой рукой, получается, что и плечом — фиксирую пистолет, правой — как следует в горло, удар называется «Клюв сокола», по моему, за него на ринге немедленная дисквалификация, но здесь — не ринг. Оглушительно гремит выстрел, оставляя неприятный звон в ушах. Еще одно движение — и «наследник», не выдержав боли, выпускает пистолет, он глухо стукается об пол. Звон в ушах, кислый запах порохового дыма и злость на весь мир.

— Слушай сюда, обезьяна. Это твоего здесь — давно уже ничего нет, все давно наше. Все, что твое — это твой церемониальный наряд и доля, которую мы платим тебе, чтобы добывать нефть и газ. Но знай свое место, гнида. Мы захотим — и завтра твой сраный эмират не найдут ни на одной карте, понял?

Отступаю. Пинаю пистолет, так чтобы он закатился под стол — пусть ползает на карачках и достает. Немного унижения — лишним не будет.

— Адьюс, амиго. Возьми несколько уроков этикета. Подойдешь еще раз к моей жене — это я выделил тоном — или к моему сыну — закопаю, тварь.

Спокойно выхожу из участка. Сажусь в машину. Бросаю взгляд на Феррари… чисто мальчишеское желание сделать что-то плохое — но делать этого нельзя. Слова одного британского джентльмена — мы должны быть безупречно вежливыми хотя бы для того, чтобы отличаться от черного народа. Вот и я — должен чем-то отличаться от этого кретина.

Полиция? Да пусть попробует…

Сдаю назад — и с пробуксовкой доворачиваю машину на дорогу. Впереди — только два дня, и я намерен прожить каждую минуту сполна. Никакая мразь не испортит мне общение с Люнеттой и сыном. Даже — наследник Бухары…

Шах ду Шамшира

21 октября2016 года

Приметы последнего времени…

Злоба, подозрительность, страх, недоверие. Мир, расколовшийся на две части — один, стремительно идущий в двадцать первый век, с его космическими полетами и освоением планет, и второй, стремительно тонущий в пучине оголтелой злобы и дикости, мракобесного средневековья. Мир раскололся на две части, невидимые линии разлома пролегали по континентам и странам., только вот линии эти — не увеличивались, как и было положено при разломе, и половинки бывшего целого — не отходили друг от друга, а наоборот — стремились друг к другу, сходясь все быстрее и быстрее на контркурсах. Вопрос был в том, кто и что уцелеет при столкновении.

Их было двое. Одного звали Саша, но он был осетин, а не русский, а другого звали Зураб, но он то как раз считал себя русским. Потомок грузинских дворян, родившийся в Москве и в юности — победивший на лицейском конкурсе поэтов. Но так получилось, что поэтам в новом мире было некомфортно и неуютно — и Зураб пошел в армию, где и встретил осетина Сашу, который готовился к службе с детства. Как то так получилось, что они нашли общий язык, чистый «ботаник» оказавшийся неплохим стрелком и гениальным «вторым номером», наизусть помнящим десятки баллистических таблиц — и потомственный военный в шестом поколении, не представлявший себе какую-то иную карьеру кроме армейской. Возможно, дело было в том. что выросший в городе Зураб тосковал по горам, а Саше — было что рассказать о них — ведь он в них вырос. Как бы то ни было — теперь они составляли единое целое. Точнее — отдельную снайперскую, разведывательно-диверсионную группу специального назначения парашютно-десантных войск, подчиненную командиру второго батальона, триста сорокового парашютно-десантного полка. В отличие от обычных пехотных частей — парашютисты имели отдельные, выведенные из состава подразделений снайперские группы уже на уровне батальона. Каждому командиру батальона — непосредственно подчинялись пять таких групп.

Каждый из них был профессионалом, окончивший вначале снайперскую школу под Новгородом, а потом — еще и прошедшие четырехмесячные курсы переподготовки горных стрелков в Кушке. Каждый из них, как и положено снайперу — парашютисту — мог поражать неподвижные цели с расстояния в одну тысячу пятьсот метров или подвижные с расстоянии в шестьсот метров с вероятностью ноль-девять, знал приемы и методы маскировки, умел десантироваться с вертолетов, легких и тяжелых транспортных самолетов, знал приемы и методы маскировки на местности, умел прожить минимум неделю на «подножной пище». Каждый из них владел основами военной топографии, знал правила колонновождения, умел пользоваться всеми техническими средствами связи, разведки и целеуказания, включая знаменитые лазерные целеуказатели для управляемого оружия, владел навыками активной и пассивной разведки и мог при необходимости — самостоятельно или в группе провести разведку зоны сброса, определить основные источники опасности и передать точную информацию в штаб для корректировки плана высадки. Все это они знали, потому что это было необходимо для их работы — быть глазами и ушами, а если потребуется — и хирургически точным скальпелем в руках командира их батальона, которому они были подчинены напрямую. Проблема была в том, что почти ничего из этого — им сейчас не было нужно. А что было нужно, чтобы это все прекратилось…