Игорь Абакумов - Модератор реальности Страница 24

И почему он, собственно, не прекращается, если кроме хозяина кабинета издавать его больше некому, а хозяин, вроде бы, уже и не спит?

— Да! — окончательно проснувшись, комендант схватил телефонную трубку.

— Господин комендант? — в голосе звонившего сквозило некоторое сомнение.

— Кто это? Какого черта?!! — герр Дартц поискал глазами бутылку.

Бутылка стояла по стойке «смирно» на краю стола и демонстрировала абсолютную пустоту содержимого. Голос на том конце телефонного провода тоже принял состояние «смирно».

— Командир группы обслуживания насосной станции обер-лейтнант… — фамилию герр Дартц не разобрал, что-то румынское. — Господин комендант, я должен доложить руководителю полетов и председателю комиссии по запуску об окончании заправки изделия компонентами топлива. Но у меня почему-то нет связи, господин комендант. Ни с центром управления, ни со штабом…

Комендант базы шлепнул себя ладонью по лбу. Насосную станцию для заправки изделия пристроили к уже имевшейся на аэродроме станции кислородной, которая по соображениям безопасности изначально располагалась на максимальном удалении от всех остальных служб базы, в противоположном конце взлетки. Там же пристроили и склад огромных цистерн с кислородом и прочим, относящимся к космическому челноку. Персонал и охрана станции вполне могли не среагировать на тревогу и прочие события, происходившие в этой части базы. Да и не должны были, у них своя служба.

Оберштурмбанфюрер СС Дартц потер глаза, собрался и прогнал остатки сна.

— Слушайте меня внимательно, обер-лейтнант. На базе чрезвычайная ситуация. С этого момента подчиняетесь непосредственно мне напрямую. Немедленно…

— При всем уважении, господин оберштурмбанфюрер…

— Молчать! Вы что, не понимаете? Ваш центр управления захвачен партизанами. Ваша комиссия погребена под развалинами штаба! У тебя больше нет другого командования, кроме меня, мальчишка!

Трубка отозвалась молчанием, но связь не прервалась. Дартц вытер испарину и заставил себя успокоиться.

— Ты слушаешь меня, сынок?

— Так точно, господин оберштурмбанфюрер, — глухо отозвался голос.

— Что будет, если эта ваша… Как ее?…

— Изделие, господин комендант.

— Да… Если изделие сейчас взорвется?

— Ничего… — голос стал еще глуше и совсем тихим.

— То есть как?

— В радиусе нескольких километров не будет вообще ничего, господин комендант.

Испарина выкатилась еще в большем объеме, и коменданту показалось, что она тут же превратилась в лед.

— Сынок, откачай все обратно. Немедленно. Пока мы дышим…

— Это невозможно, господин комендант. То есть, я могу приказать запустить насосы на обратную перекачку. Но управление арматурой изделия мне недоступно. Чтобы заполненные баки начали отдавать топливо, необходима программная команда, а дать ее может только программный комплекс самого изделия, либо кто-то из центра управления…

Оберштурмбанфюрер ощутил непривычную слабость и необоримое желание уложить голову на подушку. Кто я? Где я? Зачем я? Он с тоской посмотрел на пустую бутылку… Да пропади оно все пропадом!

— Ладно, сынок. Рация у тебя есть? Хорошо. Вызывай «Одер-один», обрисуй ему ситуацию, он сообразит, что делать… Да! И держи меня в курсе.

— Zu Befehl, господин оберштурмбанфюрер!

Это был первый сон за последние три ночи.

Вячеслав пробирался среди свисающих с недоступного взгляду свода гигантских водорослеобразных растений. Он раздвигал руками мягкие, теплые наощупь побеги, скользил между ними, и те беззвучно смыкались за его спиной. Где-то впереди в редких просветах в темно-зеленой живой стене Слава видел стоящую на месте тонкую фигуру, видел шевелящиеся в такт свисающим водорослям пепельные недлинные волосы, неразличимого пока цвета глаза, обращенные в его сторону, и двигающиеся пухлые губы. Судя по тому, что Вячеслав довольно четко различал отдельные черты лица, расстояние между ним и девушкой было довольно небольшим. Он пытался энергичнее работать руками, делать шаги пошире, но дистанция никак не хотела сокращаться. Девушка стояла на месте и продолжала беззвучно шевелить губами…

— Славка, глянь, костюмчик-то впору пришелся… — знакомый голос пролился откуда-то сверху, стекая по стеблям водорослей и дробясь на разветвлениях ветвей. — Не… не слышит. Дрыхнет…

Голос затих, растекшись и впитавшись в поверхность под ногами.

Слава никак не мог собрать воедино все черты лица девушки, никак не мог схватить взглядом полную картинку, он напрягался все больше и больше, но сверху потекла темнота, и скоро остались только губы…

— Все, братцы! Поднимаемся! Давайте-ка, построимся вот у этих шкафчиков… Давайте, давайте, шевелимся…

Темнота ухнула сверху лавиной, и в последний момент Слава отчетливо расслышал сорвавшиеся с исчезающих из поля зрения губ слова: «… мне моего сына…»

Кротков открыл глаза и первое, что он увидел, оказалось лицом его друга-однополчанина, ухмылявшимся поверх сверкающего белизной симпатичного скафандра.

— Ну и горазд ты дрыхнуть, Славка. Выспался? Нет? А я выспался на месяц вперед, — лицо Димона просто светилось. — Догадаешься как? Или подсказать?

Обершутце молча протягивал Клаусу собственный шлем. На вопросительно поднятую бровь подчиненный многозначительно кивнул и вложил шлем в руки унтерштурмфюреру. С сомнением поглядывая на обершутце, Клаус натянул «горшок» на голову.

— … спокойно, обер-лейтнант, спокойно! — голос лысого гауптштурмфюрера не отражал ровно никаких эмоций. — Так говорите, тоннель с трубопроводами имеет достаточную высоту для движения человека в полный рост?

— Так точно…

— Следовательно, в пусковую шахту можно проникнуть через вашу станцию. А выйти из шахты через тоннель можно?

— Да, хотя человеку непосвященному так просто вход в тоннель из шахты и не увидеть. Надо подняться на третий ярус лесов, пройти между разветвлениями трубопроводов и стеной, потом…

— Ясно, не продолжайте, — эфир ненадолго замолчал. — Вот, что. Через несколько минут к вам прибудет наша группа, покажете мне вход. Пока же, на случай, если диверсанты все-таки знают о тоннеле, всеми имеющимися силами возьмите его под контроль. Как поняли?

— Понял. Выполняю. Конец связи.

Клаус вернул шлем, надел фуражку и направился в сторону, где по его предположениям ошивался гестаповец. На фоне рассветного неба громады четырех танков напоминали гигантских спящих черепах, застывших в ожидании момента, когда восходящее солнце, наконец, поможет им согреться.

За ближайшим же из танков фон Типпельскирх нос к носу столкнулся с искомым гестаповцем.

— Ба! Клаус, вы еще бодрствуете? — в глазах гауптштурмфюрера плясали веселые искорки, а рот растянулся чуть не до ушей. Издевается, гад. — Это хорошо. Потому как я снимаю своих людей с этой позиции и оставляю шахту на ваше попечение. У вас появилась прекрасная возможность показать себя во всей красе. Справитесь?

Клаус не приметил, чтобы лысый отдавал какие-то команды, но обстановка вокруг явно изменилась. Отчетливо ощущалось движение, вроде бы, глазом и не заметное, но явно ощущаемое на уровне чувств. Было похоже, что зашевелился воздух, сильнее зашумела трава, и даже солнце начало резвее выползать из-за горизонта. Кроме того, один за другим проснулись танки, окончательно разогнав предрассветную тишину.

— Справитесь, справитесь — вижу. Значит так, мы нашли возможность все-таки достать диверсантов…

Как же — они нашли!

— … и немедленно приступаем к выполнению этой задачи. А когда мы их выкурим оттуда, деваться им будет некуда, кроме как вам в руки. Так что, ждите и принимайте, — гауптштурмфюрер напоследок улыбнулся, легко запрыгнул на ближайший танк, и четыре бронированных машины, оседланные спецназовцами, одновременно сорвались с места.

Провожая взглядом покатившееся по полю рычащее пылевое облако, Клаус машинально достал сигарету, сунул ее в рот, да так и остался стоять, даже не опустив до конца руку. Из охватившего оцепенения его вывел щелчок зажигалки и вспыхнувший прямо перед носом бензиновый огонек. Фон Типпельскирх прикурил, неторопливо выпустил дым и только после этого посмотрел на хозяина зажигалки.

Этот пожилой шарфюрер, командир одного из подчиненных Клаусу отделений, отличался поразительной немногословностью и железным спокойствием, граничащим с абсолютным равнодушием ко всему на свете. И услышать от него больше пяти слов одновременно чуть не стоило унтерштурмфюреру сигареты, которая вполне могла выпасть изо рта.

— А знаете, господин барон, не люблю я гестапо… — он все-таки помолчал немного. — Будь моя воля, взял бы свое отделение, да и выбрал бы дорогу покороче…