Игорь Абакумов - Модератор реальности Страница 25

— А знаете, господин барон, не люблю я гестапо… — он все-таки помолчал немного. — Будь моя воля, взял бы свое отделение, да и выбрал бы дорогу покороче…

Вникал Клаус, почему-то, долго. Не дождавшись реакции командира, шарфюрер продолжил:

— Есть у меня один знакомый. Из обслуги этой штуки, что в колодце. Вернее, наверно, был… — унтер посмотрел на громадную бетонную крышку, достал сигарету и медленно, основательно прикурил. — Мы любим… любили один и тот же сорт пива… Ему присылали регулярно. Из самой Баварии… Так вот, в стенках колодца этого много подсобок, там мы и посиживали вечерами. А из нескольких есть технические лазы прямо в шахту. Для монтеров. Он меня как-то, бутылок после восьми, провел туда, баллисту показывал. Здоровая штука…

Сигарета, наконец, отвалилась от онемевшей губы Клауса и упала на так и не опущенную руку. Унтерштурмфюрер дернулся от ожога и мгновенно сбросил с себя оцепенение. Шарфюрер коротко зыркнул на командира и протянул остаток своей сигареты.

— Так вы говорите, что в шахту можно попасть и отсюда?

— Именно так, господин барон.

— И?…

— Гораздо быстрее, чем туда доберутся черные…

Клаус посмотрел на часы, оглянулся на застывших на позициях бойцов и снова остановил взгляд на унтере.

— Командиров отделений — ко мне.

Вячеслав чувствовал себя очень неуютно. Более того, он чувствовал себя больным. И чувство это никоим образом не касалось его физического состояния. Слава был абсолютно уверен, что все его органы работают просто идеально — проверил, пока строил два портала. Неуютность же вызвана скорее недомоганием психического плана. Изучая в очередной раз свой организм, он так и не наткнулся хоть на что-либо, что можно было бы определить словами «душа» или «сознание». И теперь ощущал непривычное для себя беспокойство, которое только усиливалось оттого, что причина Славе была неизвестна…

— Белый, белый, я — рыжик. Прием… Белый, белый, я — рыжик…

Дед, выставив посты охранения, приказал остальным притвориться травой и занялся налаживанием радиосвязи. Вернее, налаживала связь Олеська, а Дед, как и положено командиру, руководил — сидел рядом с мрачным видом, захватив в кулак бороду, и сверкал глазами на подчиненных: не подходи! Никто и не подходил. Бойцы-диверсанты после переходов по длинному темному тоннелю, безжизненному полю и форсирования валежника ошарашено переваривали неожиданное приключение.

— Белый, белый, я — рыжик. Прием…

Андрей сидел на корточках рядом с рыжей радисткой, сосредоточенно прислушиваясь к едва слышному треску в наушниках, и держал над Олесей и рацией натянутую плащ-палатку, одним концом привязанную к дереву.

К импровизированному походному штабу (он же — центр связи) бесшумно, между стеблями юной травы и прошлогодними шишками просочился Миколка, отправленный некоторое время назад в сторону колючки наблюдать за действиями супостата.

— Дед… — выпучив глаза, прошипел разведчик.

— Тс-с! Опять орешь? — Дед тоже умел вращать глазами. — Что там? Докладай. Только тихо мне.

— Докладаю, значица. Охранение у фрицев с этой стороны — так себе. По два засранца через каждые саженей двадцать. Лежать или сидять на той стороне, спиной к нам, мордой к взлетке. Вобчем, нам они не помеха, так — мусор…

— А ну, без лирики мне! Ты докладай, а выводы я и сам сделаю, — прошипел Дед, в очередной раз сверкнув колючим взглядом. — Что еще?

— А, так — ерунда… Танки от дырки сорвались и поперли куда-то…

— Что? Куда?!!

Миколка махнул правой рукой — туда куда-то. Дед, скрипнув зубами, достал и развернул план — показывай, давай. Разведчик покрутил головой, оценивая сквозь нависающие ветки интенсивность окраски светлеющего неба, повертел чуток разложенной на траве картой и ткнул пальцем в конец взлетки. Дед присмотрелся к линиям на бумаге и, поискав глазами по лицам соратников, поманил к себе Семеныча.

— Что за хрень тут у нас?

Семеныч одел и тут же снял очки.

— Станция кислородная, командир. Она же — станция заправочная для баллисты, — пожилой партизан приподнял руку, предупреждая очередной вопрос. — Да-да, они, наверно, о том же подумали — заправку остановить. Да только поздно уже. Заправка закончена, а откачать обратно можно только из подземного центра… — он взглянул на часы, поднеся руку почти к самым глазам. — Нет, теперь только из кабины корабля. Поздно, в общем.

Командир кивнул — понятно. Семеныч снова приблизил к глазам наручные часы и посмотрел на тихо и незаметно сидящего неподалеку Славу, занятого самокопанием.

— А вам, молодой человек, пора бы уже, а то улетит ракета-то…

Тишина предрассветного леса, установленная в приказном порядке, и без того сонная, замерла на вздохе. Вячеслав оглядел как по команде обращенные к нему лица, задержался взглядом на вынырнувшей из-под плащ-палатки огненной шевелюре и запнулся на сдвинутых бровях Андрея.

— Да… — Слава сбросил с себя оцепенение. — Остаешься, значит?

Бывший разводящий одновременно неуверенно дернул плечами и решительно кивнул.

— Ладно. Тогда — удачи, — Кротков улыбнулся и пожал Андрею руку.

— И вам.

Дед тихонько прокашлялся в бороду и бочком подполз к Славе.

— Вот. Возьми, — он выудил из недр своей куртки сильно похожий на «вальтер» пистолет, протер рукавом и без того стерильную на вид боковую поверхность и протянул рукояткой вперед. — Гарная машинка, полицейская. Пригодится.

Вячеслав хотел было отказаться, но, взглянув на землистое лицо партизанского командира, молча взял протянутое оружие, засунул в карман комбинезона и, сняв с плеча автомат, также без слов положил его на землю перед Дедом.

Пожали руки.

Рыжая, сдернув с головы наушники, выбралась из-под полога полностью, бесшумно, как дуновение ветерка, подлетела к Славе и рывком чмокнула его в щеку серыми запыленными губами.

— Спасибо тебе… — Олеська чуть отстранилась, извлекла, кажется, прямо из воздуха дико не соответствующий окружающей обстановке белоснежный платок, лизнула его кончик острым розовым язычком и очень по-женски слегка потерла место поцелуя.

Кротков усмехнулся — такую «помаду» с его щек еще никогда не стирали — и легонько потрепал пропыленную копну волос.

Уходя в портал, Слава смотрел на замурованные в стекле лица, не надеясь их уже когда-нибудь увидеть и зная, что забыть их ему не суждено. Судьба у него теперь такая — все помнить. Всех.

Дмитрий сидел на краю громадной стремянки, которая являлась частью одной из удерживающих ракетный комплекс опор и упиралась широким мостиком в отрытый люк челнока. Болтая ногами в пятидесяти метрах от дна колодца, он пытался смастерить самокрутку из пожертвованной партизанами махорки. Получалось плохо. В конце концов (уже просыпав в бездну почти половину запаса махры), Базов сваял из бумаги небольшой кулек, изогнул его наподобие трубки, засыпал в него травку и, утрамбовав большим пальцем, подпалил.

С трудом сделав пару затяжек и от души прокашлявшись, Димон счел текущую тягу к никотину сполна удовлетворенной и щелчком отправил «козью ножку» в затяжной прыжок. Проводив окурок взглядом, плюнул вдогонку, рывком поднялся на ноги и полез в нутро челнока. Надо еще пошарить в кабине — интересно же.

Длинная винтовая лестница закончилась, наконец, открытым проемом в бетонной стене, и Клаус первым вышел на площадку лесов, опутывающих всю шахту с изделием. Несмотря на внушительный стаж службы на этой базе, в колодце унтерштурмфюрер оказался впервые — посторонние сюда не допускались, и заключенных на работы сюда не гоняли со времен строительства. Ракета поражала своими размерами и какой-то неземной неестественностью. По сравнению со ступенями носителя сам космический аппарат выглядел несколько комично и напоминал маленького белоснежного цыпленка, насаженного на здоровенный шампур. Настолько большой и толстый, что насаживание не удалось — так и торчал на кончике. Клаус оторвался от созерцания изделия, почувствовав, что шея начинает затекать, и, подойдя к перилам вплотную, глянул вниз. Дно колодца было скрыто облаком поднимающихся испарений, под пологом которого что-то жужжало, сверкало и двигалось, создавая впечатление некой фантастической механической жизни.

Вся команда, взятая начальником караула на операцию, уже вытянулась с лестничной площадки и ожидала дальнейших команд. Шарфюрер-проводник без слов тронул Клауса за рукав и показал жестом на участок лесов несколькими уровнями ниже и чуть в стороне. Проследив за направлением указующего пальца, унтерштурмфюрер увидел большое круглое отверстие в стене — тоннель, ведущий к центру управления. Оглядев бойцов, Клаус махнул рукой — вниз.

Преодолев лестничные пролеты между ярусами, фон Типпельскирх первым шагнул в темную дыру, слегка присвистнул, огибая громадную кучу взрывчатки, уложенную метрах в двадцати от порога, подал идущим сзади знак «внимание» и снял пистолет с предохранителя.