Олег Верещагин - Не время для одиночек Страница 27

— Может, ещё и полетишь, — заметила Элли. — Ты ведь уже первый шаг сделал, разве нет?

Славка усмехнулся, хмыкнул:

— Ну… да. Только таких, как я… — он тихо присвистнул. Помолчал грустно и добавил: — Давайте-ка спать, а?..

…Сон, который приснился Кольке, был жутким. Он лежал лицом к огню, слышал, как дышит Элли и чувствовал: нечто, стоящее на границе светового круга, смотрит ему в спину. И надо повернуться, чтобы встретить эту жуть лицом к лицу… но сил нет, страх крутит его, выжимая волю и отвагу, а то, что смотрит в спину, подбирается всё ближе и ближе…

…Колька проснулся с усилием, тяжело дыша. Было очень холодно, совершено тихо и почти светло; над морем всходил краешек солнца. Юноша приподнялся на локте. Все остальные спали, из-под глубоко надвинутых капюшонов спальников вырывался парок.

Ёжась, он выскользнул наружу. Камень обжёг ноги, воздух — всё тело, зубы застучали сами собой, но остатки сонливости и страха начисто вымело из сознания. Вздрагивая на ходу, он прошёлся к озеру, чтобы умыться…

На камнях лежала изморось. Совершенно не летняя, такой тут не бывает даже в горах, даже настоящей зимой, а уж в августе!.. Странно она лежала, кстати — пятнами. Двумя цепочками пятен, похожими на…

На след, вот на что. Словно кто-то вышел из рощи и, обогнув площадку, лагерь, по самой границе скалы, ушёл вверх по откосу. Кто-то, оставляющий такие следы.

Колька перевёл дыхание. Его выдох показался страшно громким ему самому. Он вспомнил — отчётливо вспомнил бывшее не так уж давно…

…Это было уже весной, незадолго до того, как они с Би расстались. Они возвращались из глуби заморских лесов, из глухой, ещё толком никому не принадлежащей, тайги, в которой поселения людей редки и окружены морем девственного леса, поглотившего остатки древних городов.

Он в тот вечер развёл костёр — он это всегда делал — и готовил ужин, а Би ушёл в деревеньку неподалёку, за хлебом. Они подъедали крошки сухарей, а Би обожал русский чёрный хлеб, да и Колька по нему соскучился.

Вернуться охотник должен был в темноте, но Кольку это совершенно не беспокоило, уже давно. Да он, собственно, никогда в жизни не боялся ни ночи, ни просто темноты. Поэтому он, услышав шаги на тропе неподалёку, свистнул и окликнул:

— Би! — больше тут ближе к полуночи некому было ходить.

В ответ послушался свист и голос старика:

— Иди сюда, Ник, помоги тащить, тяжело!

— Что там у тебя? — осведомился Колька, включая фонарик и направляясь через кусты на тропу.

Там было пусто. То есть — вообще никого, и луч фонарика напрасно метался по утоптанной земле и казавшимся чёрными кустам. В деревне выли собаки — уныло, дружно. А вокруг было очень тихо. Лес умер, затаился.

— Би? — спросил Колька, кладя ладонь на рукоять ножа на голенище сапога и выключая фонарик.

Никого не было. Никого, кроме холода, наползавшего спереди тягучей медленной волной… словно там стояла… стояла работающая на всю мощь рефрижераторная камера с распахнутой дверью. На тропе были он, Колька — и источник этого холода.

Мальчик не потерял самообладания. Он много слышал рассказов о разных странных и страшных существах, созданных Безвременьем и таящихся тут и там по всей планете — существах, которым нет научного объяснения, а то и вовсе — нет названия. Колька вновь — резко — включил фонарик и успел заметить что-то… словно темнота не успела отдёрнуться от луча света. Пятясь, он вернулся к костру и сел к огню спиной, держа оружие наготове.

Би снова начал его звать. Он просил помочь, ругался, грозил, умолял спасти, кричал, что сломал ногу… Это продолжалось, казалось, очень долго и становилось невыносимым. Тем не менее, Колька не двигался… пока Би не вышел к костру собственной персоной и не спросил:

— Ты чего с ружьём сидишь?

Колька рассказал сразу всё. Би выслушал внимательно, потом спросил:

— Нож покажи, — рассмотрел его и кивнул, щёлкнув ногтем по кольцам, стягивавшим рукоять. — Самородковое серебро… От костра не вздумай больше отходить.

Они бодрствовали всю ночь, до рассвета. И всю ночь кто-то бродил вокруг — уже молча, невидимый в темноте, но отчётливо слышимый, а главное — ощущаемый, как леденящий страх, волнами катившийся из тьмы на людей у огня…

С рассветом они обшарили всё вокруг. Таких следов было много — пятен инея на убитой морозом траве. В нескольких местах кусты почернели и пожухли, как от сильнейшей стужи. Следы уводили в чащу всё глубже и, пойдя по ним, старик и мальчик наткнулись на убитого медведя. Кто-то вырвал ему грудину, оторвал лапы и голову.

Именно — оторвал…

Колька хорошо помнил, как старик пристукнул прикладом своей винтовки оземь и прорычал — никогда раньше Колька не слышал у Би такого голоса:

— Тварь! Не прячься! Выходи!

В лесной чаще забилась и заухала какая-то птица. Би выстрелил на звук, лязгнул затвором, вздёргивая дымящийся ствол в небо, плюнул. Крикнул снова:

— Тебя найдут! И прикончат! А если пойдёшь за нами — я сам уничтожу тебя!..

…Он так и не объяснил, что к чему, и Колька, пару раз заведя разговор и наткнувшись на каменное молчание, перестал расспрашивать. Но случай запомнился…

…Вздрогнув, Колька повернулся, как ужаленный. Но подросток, вышедший на площадку — одетый, как обычный турист в горах — с улыбкой вытянул перед собой пустые руки:

— Я безопасен. Привет.

Он был помладше Кольки, русый, курносый, с весёлыми светлыми глазами. Но теперь Колька различил, что под глазами у него — синеватые круги от недосыпа, а левая ладонь перевязана грязным бинтом. Колька перевёл дух:

— Это не ты ночью вокруг нас бродил? — спросил он, хотя и понимал: нет, конечно.

— Да нет, не я… — мальчишка внимательно осматривался. — Охотитесь, что ли?

— Ага. Ну так… ходим больше. Ты из пионерского патруля, что ли?

— Угу, — кивнул мальчишка. — Из патруля по борьбе с особо опасными хищниками… Дальше полезете?

— Слушай, — Колька нахмурился, — а что тебе за дело-то?

Он смерил мальчишку внимательным взглядом — от вихра на макушке до подошв видавших виды, но крепких горных ботинок.

— Да уж есть, раз спрашиваю, — голос мальчишки стал на миг жёстким, однако, тут же он улыбнулся: — Я не хочу никого обидеть… Просто я собираюсь тут поохотиться и не хочу подстрелить кого-то… или быть кем-то подстреленным.

— Нет, мы вниз после подъёма пойдём, — пояснил Колька. Мальчишка кивнул и вдруг сильным звериным прыжком скакнул по камням вверх. — Постой!

— А? — тот обернулся ещё в прыжке, блестяще сохранив равновесие.

— Оно боится серебра, — тихо сказал Колька.

Глаза мальчишки благодарно сощурились:

— Я знаю, — кивнул он. — И знаю, что оно шло за вами, но не напало, потому что с вами дворянин. Так что будьте всё-таки поосторожней, хорошо?

— Ты кто? — спросил Колька слегка ошарашенно.

— Охотник, — откликнулся мальчишка. — Счастливо отдохнуть!

— Удачи, — кивнул Колька. И внимательно, долго смотрел вслед мальчишке, пока он не исчез в скалах.

Так его и обнаружил подошедший Славка — хмурый, молчаливый. А Колька — Колька ничего не стал ему рассказывать.

5.

Воскресенье промелькнуло молниеносно. Конечно, невозможно за один день побывать везде, где можно побывать в этих местах — и вот уже Колька и Элли складывают неспешно немногочисленные вещи. И это немного грустно.

— Тебе тут понравилось? — неожиданно робко спросил Колька. Элли повернулась — он стоял возле своей кровати в одних шортах, держа рубашку в руках — и какими-то глубокими глазами смотрел на неё.

— Всё было великолепно, — ответила она дежурной фразой, вполне передававшей, тем не менее, её настоящее настроение.

— Я рад, — Колька широко улыбнулся. — Ну что, пошли? Пора возвращаться к делам.

— Ох, — вздохнула Элли, — надеюсь, там ничего не случилось, пока мы тут бездельничали… Ты взял шкуру?

— Да, — кивнул Колька. — Я её тебе подарю. Когда обработаю как следует…

— Правда?! — Элли искренне обрадовалась. — Она такая красивая… А ты здорово стреляешь.

— Ты раньше что, не охотилась?

— Нет, не приходилось…

Колька положил рубашку на кровать и несколько секунд смотрел на неё. Потом резко повернулся, так же резко, почти зло, сказал:

— Почему мы говорим о разной ерунде?!

— О чём же ты хочешь говорить? — тихо спросила Элли, рассматривая мальчика странным взглядом.

— О нас, — колькин голос был решительным. — О тебе, обо мне — о нас! Это банальные слова, да, да, да, но я тебя люблю.

Он умолк и смотрел беспомощно и… требовательно, словно ждал важного приказа. И Элли услышала свои собственные слова:

— Почему же банальные? Просто это не стоит произносить, не подумав. Ты подумал?

— Подумал?! — Колька странно булькнул горлом. — Да я ни о чём другом думать не могу! Элли! — он поднял перед собой ладонь и сжал её в кулак, словно окаменел.