Олег Верещагин - Не время для одиночек Страница 28

— Почему же банальные? Просто это не стоит произносить, не подумав. Ты подумал?

— Подумал?! — Колька странно булькнул горлом. — Да я ни о чём другом думать не могу! Элли! — он поднял перед собой ладонь и сжал её в кулак, словно окаменел.

Девушка подошла к окну и закрыла шторы. В комнате стало темно.

— Поедем завтра, — тихо сказала она, не поворачиваясь и держа руку на мягкой толстой ткани. — Поедем завтра, и у нас будет ещё целая ночь.

— Ночь? — тихо спросил Колька. Повернувшись, Элли, мягко ступая, подошла к нему, обняла и молча прижалась щекой к его плечу…

…Стрелков не появлялся, и Славка, оставив остальных на остановке, помчался бегом в "Дубовую Рощу". Ему пришлось даже не звонить, а стучать в дверь. И Колька соизволил появиться далеко не сразу — с какой-то идиотской улыбкой он посмотрел на Муромцева отсутствующим взглядом, кивнул и снова вернулся "в выси горние".

— Мы тебя ждём вообще-то, — напомнил Славка. — Полчаса осталось до…

— Славян, ты иди. В смысле — поезжай… ну, то есть, плыви… короче, вали отсюда, — сообщил Колька. — Мы завтра приедем. Передай там.

Муромцев тихо свистнул:

— "Вы" — это…

— Мы — это мы. Я и она. Парень и девушка, Николай и Элли, — Колька засмеялся — весело, звонко — и, ловко щёлкнув опешившего окончательно Славку в лоб, захлопнул дверь перед самым носом дворянина. Слышно было, как внутри засмеялась и Элли, а потом началась бурная возня с обоюдными угрозами, одышливыми от смеха.

Славка потёр лоб и вздохнул. Потом хмыкнул и засмеялся тоже. Сказал нарочито громко, чтобы точно услышали за дверью: "Идиоты!" — и побежал обратно по тропинке. Надо было спешить, чтобы самому-то не опоздать.

Ему было хорошо. Непонятно, почему — а анализировать свои чувства он сейчас ну совершено не желал…

  … - Я совсем не такой, прости меня.   Не похож на героя поэм.   И глаза мои — серо-зимние —   Жизнь видали другую совсем.

   Не мальчишеский груз на плечах ношу   И не знаю, чем пахнут цветы…   Об одном я только тебя прошу:   Научи меня верить, как ты! (1.)

1. Стихи А.Мартынова.

Колька умолк и слышал, как рядом вздохнула Элли:

— У тебя не серые глаза… И почему стихи такие грустные?

— Их сложил один поэт… почти неизвестный. Точней, он так и не успел стать известным, — Колька поерошил её волосы. — Он был офицером Конфедеративных Рот и погиб 24 июня 28 года Серых Войн… Знаешь, что случилось в этот день?

— Войска Империй взяли Шамбалу (1.), — тихо откликнулась Элли.

1. Город, основанный на берегу Тибетского Моря в 5 г. Безвременья приверженцами религии Бон, местопребывание последнего далай-ламы. На протяжении всего периода Серых Войн был "духовной столицей" всех сил Азии, противостоявших Империям, центром человеческих жертвоприношений, рабо- и наркоторговли и людоедства.

— Да. Он предчувствовал свою смерть, видно по стихам. И всё равно пошёл в бой… — голос Кольки был печальным. — Я иногда думаю, сколько же людей… — он не договорил.

— Отец был совсем мальчишкой, младше нас. Он участвовал в боях за Шамбалу, был офицером инженеров… — по-прежнему тихо сказала Элли. — Он рассказывал, что, когда они взяли Дворец, то пошёл дождь. Чистый дождь, они такого в тех местах никогда не видели. Настоящий ливень. Шёл, шёл и шёл, а потом разом вышло солнце, яркое-яркое… А ты воевал, Коль?

— Я? Почему ты так решила? — Колька повернул голову и всмотрелся в почти неразличимое в темноте комнаты лицо девушки.

— Я не знаю. Мне так показалось… Ты что, не хочешь вспоминать?

— Да нет, просто ерунда… — Колька пошевелился, чтобы лечь удобней. Элли положила руку ему на грудь. — Не война, так… Гробокопатели, разные мелкие бандюги… В тайге такое бывает. Да ну, ерунда. Тут много кто успел пострелять.

Он говорил отрывисто, неохотно, и Элли поняла, что всё-таки ему не слишком хочется обо всём этом рассказывать. С чисто женской мудростью девушка решила сменить тему и потянулась полураскрытыми губами к губам Кольки…

… - Ты не считаешь, что мы сделали глупость? — тревожно спросил Колька, когда смог оторваться от губ Элли. Девушка вздрогнула — он ощутил:

— А что тут такого? Нам не по десять лет…

— Я не об этом, Элли, я тебя люблю — я это сказал, я это повторю где угодно и перед кем угодно… А ты? Ты?

— Если бы не я… Мы бы сейчас летели… то есть — плыли… короче говоря, возвращались бы домой и мило болтали. А мы лежим здесь…

— …мило болтаем, — завершил Колька с вернувшимся к нему обычным своим юмором.

— А ты можешь предложить ещё что-то? — коварно-вкрадчиво спросила Элли. — Я, например, уже отдохнула.

— Я вообще-то тоже… А?.. — Колька повернулся на бок.

— Подожди немного, — попросила девушка. — Дай я на тебя посмотрю.

— Темно же, — хмыкнул Колька.

— Это не важно, — в голосе девушки прозвучал отчётливый лёгкий смешок. — Дурачок. Не важно. Я всё равно вижу тебя.

6.

Лёжа на кровати, Колька перечитывал недавно изданное "Слово Одноглазого" — найденное в руинах древнего Туле, это предсказание предписывалось не кому-нибудь, а лично Одину, с которым историки ещё не разобрались: кто он был на самом деле и какую роль играл в истории мира до того, как стал северным богом? Поэма увлекала, она казалась — зримо! — рядами древней дружины, отчеканенной из стали, строки выстраивались, как ряды могучих витязей…

   — Я вижу, будет   Иное время.   Иные люди   Придут на смену   Живущим ныне.   Закон иной,   Иные речи.   И именами   Уже иными   Звать будут люди   Землю и зверя,   Звёзды и воды.   А наша сила   Лишь в песне будет…   Лишь в песне,   Славе и добром слове.   Да, может, в крови,   Что будет в жилах   Тех, неизвестных   Потомков Асов   Кипеть бурливо,   Лишать покоя —   Как тех, кто ныне   Живут на свете.   И гром небесный,   И воды в реках,   И ветер быстрый,   И мир незримый —   Все силы света   Те, что родятся   На смену ныне   Живущим людям,   Служить заставят!   И будут — боги…   Но будут — люди!   Ошибок наших,   Нечестья злого,   Вражды без смысла,   Кровавых распрей   Не повторяют…

Колька перелистнул несколько страниц, повёл взглядом…

  …Сила в руках их   Погасит солнца   И вновь зажжёт их,   И в щебень горы   Стирать поможет.   Отступит море,   Сады покроют   Жилище рыбы,   И голод больше   Входить не будет   Незваным гостем   В дома людские!..

Что знал о будущем в своём настоящем — недобром, сейчас уже известно, что недобром, в сотрясаемом чудовищной войной и природными катаклизмами мире под стремительно приближающейся луной-Перуном — писавший это человек? Сколько непокорной силы и неколебимой веры в этих строках… Колька снова перевернул листы…

  …Но силы этой   В чужие руки   Тех, кто живёт лишь   Мечтой о крови,   О страшной бойне,   О пире копий —   Не дай ни капли!   Коль силу злобе   Служить заставят —   Погаснет солнце   И не зажжётся   Уже вовеки.   И горы рухнут   В себя бесследно.   И на равнинах,   Костями полных,   Не хлеб высокий   Взойдёт из почвы —   Взойдут болезни,   Отродье Хели!   Не дети будут   Играть у дома —   А только волки   В ночи завоют   Среди развалин   На радость ночи,   В потеху злобе.   Безумна сила,   Что без рассудка.   Но много хуже,   Когда рассудок   Холодной злобой   По край наполнен,   Как чаша — ядом   В пиру бесчестном.   Что зло измыслит,   Приросши силой?!   Лишь зло — стократно!   Гад болотный,   Опившись кровью,   Стократ раздувшись,   Родит орла ли —   Иль гада тоже?   И зло затем же   На свете дышит:   Себя лишь множить,   Себя лишь сеять,   Себя лишь холить —   На горе людям,   Богам на горе,   На горе миру,   На горе небу!   Кто, злу предавшись,   Измыслит силу   Ему прибавить —   Злом будет пожран,   Навек исчезнет.   Никто не скажет   О нём по смерти:   "Лежит достойный!   Он жил отважно   И умер честно,   Как надо мужу!"   Живи для мира —   И мир ответит   Тебе тем добрым,   Что ты отдал.   Отдай — получишь.   Укрой в печали —   Тебя укроют.   Корми голодных —   Отступит голод   И от тебя же.   Будь честен с другом —   И будет честен   Весь свет с тобою.   До лжи врагу ты   Не унижайся.   И помни твёрдо,   Что Червь Великий   Себя глотает,   Терзает вечно —   И злые так же.   Их дни — лишь мука.   Их годы — смерть лишь.   Себя терзают,   Своею злобой   И самым первым   Себя зло губит!   Кто зло карает —   Тот дорог людям.   Злу не спускай ты!   И помни — хуже   Зло сотворившего   Злу попустивший!   Зло простивший —   Убийца, худший   Отцеубийцы!..

Колька заглянул в конец. Он уже читал эту книгу, но тянуло перечитывать снова и снова…