Алексей Ефимов - Долгая дорога к дому Страница 27

Тугой и липкий туман растекался по волнам, закрывая от них берег. В нем даже всплески волн звучали тревожно и Элари вдруг стало не по себе. Он вернулся в каюту и больше не покидал её.

Лишь на седьмой день плавания, вся белая от морской соли, "Ариламия" вошла в бухту Байгары.

3.

Здесь был безрадостный край — северный берег Нанг-Ламина оказался просто каменистой пустыней без единой травинки. Галечный пляж переходил в усыпанную щебнем равнину и она полого поднималась вдаль, до руинных силуэтов далеких гор, пробивавшихся вверх сквозь толщи собственных обломков. У Байгары горная цепь была разорвана и исполинский плоский выступ темного камня выдвигался на юг. Город стоял там, где гигантское скалистое плоскогорье подходило к морю, под ним, на широкой возвышенности. Здесь не было естественной бухты и файа построили циклопический мол из громадных гранитных глыб, впечатляюще массивный по сравнению со зданиями города. За ним у пирсов стояло множество кораблей, большей частью траулеров и небольших парусников — здесь добывали нефть, но не особенно много.

Элари вдруг вспомнил, что всю нефть Айтулари покупал здесь… как и золото, без продажи которого страна Председателя просто не смогла бы существовать. Но теперь этот путь перекрыт и долго ли файа смогут оставаться цивилизованным народом без машин и прочего?

Он недовольно помотал головой. Сам город — ровные ряды одинаковых пятиэтажных зданий из красного кирпича — не произвел на него особого впечатления. Файа не признавали частных домов, к тому же эти обходились дешевле. Вот корабли — другое дело. Элари никогда не видел столько их в одном месте — не меньше сотни, но большинство вмещало лишь несколько файа. "Ариламия" оказалась самым большим кораблем, хотя в порту стояло несколько танкеров.

Пристань тоже производила впечатление — ровно сложенная из гигантских глыб серого гранита, с широкими лестницами, спускавшимися к самой воде. Она выглядела древней — гораздо старше, чем городские здания. Широкий проспект, начинаясь от нее, вел на север — он рассекал весь город и исчезал, поднимаясь на склоны плато. Юноша пожалел, что его скалистые склоны закрывали обзор — ему захотелось увидеть, к чему ведет эта дорога.

Вдруг он понял, почему Байгара показалась ему такой обычной — там были деревья! Они плотными полосами тянулись вдоль улиц, зеленели во дворах. По обе стороны от города простерлись возделанные поля, расчерченные дорогами, по ним ползли трактора. Юноша уже начинал догадываться, сколько труда пришлось приложить, чтобы создать эти поля и вырастить деревья на каменистой почве. Здесь не было даже глины, как в Си-Круане, только суровый гранит и пыль, и он ощутил невольное уважение к упорному народу Суру.

"Ариламия" уже пришвартовалась и им оставалось только сойти на берег. Элари уже направился к трапу, когда Суру остановил его. Его рука легла на плечо юноши.

— Вряд ли это особенно срочно, но я должен сказать. В общем… когда будешь общаться с нашими девушками, не пытайся их облапить или поцеловать против их воли.

— А что тогда? — Элари резко стряхнул его руку.

— Получишь здоровенную оплеуху или коленом по яйцам — тоже удовольствие не слабое.

— Ну и что в этом такого?

— Если ты в ответ ударишь девушку, она, скорее всего, попытается тебя убить. А если сама не справится, любой наш парень ей охотно в этом поможет. Понимаешь?

— Они что, бешеные?

Суру рассмеялся.

— Нет. Совсем нет. Просто ты не знаешь, чему их учили мамы.

— А чему они их учили?

Вместо ответа Суру резко выбросил правую руку вверх, словно копье. Элари отшатнулся, но понял, что опоздал — файа остановил ладонь с вытянутым средним и указательным пальцами всего в сантиметре от его левого глаза, который он даже не успел закрыть.

— Это называется "рука-кинжал" — Суру повернул ладонь, показывая, как сжаты его пальцы. — Если бы я ударил, они вошли бы до третьего сустава. Этого мало, чтобы достать до мозга, но ты всё равно скоро бы умер, — ведь руки у нас не слишком чистые, особенно под ногтями. Это очень мучительная смерть. А если ты и выживешь, то… сам понимаешь…

Элари вздрогнул, но Суру безжалостно продолжал, сжав руку в кулак так, что получилась как бы лесенка с выставленным большим пальцем.

— А если ударить вот так вот сюда, — он откинул голову и провел большим пальцем по горлу, — можно повредить блуждающий нерв. Тогда твое сердце просто остановится. В твоем теле около ста чувствительных точек. Семь из них настолько уязвимы, что достаточно одного тычка указательным пальцем, даже несильного. В конце концов, она может просто пнуть тебя по яйцам, а прежде, чем ты поднимешься — бить ногами по голове и горлу, пока ты не перестанешь дышать. Это грубо, но эффективно.

— Что это? — Элари уже решил, что не подпустит ни одну местную девушку на расстояние вытянутой руки.

— Боевое искусство, калиджат. Этому учат всех наших девчонок — всех без исключения.

— А мальчиков — нет? — догадался Элари.

— Мальчиков — нет. Считается, что они и так сильны. А девчонкам надо чем-то компенсировать разницу в силе. В конце концов, неважно, сколько приложить сил — надо их правильно направить, и тогда можно обойтись немногим.

Юноша задумался. Вообще-то он умел драться, но…

— Расскажи мне про калиджат, — вдруг попросил он.

Суру улыбнулся.

— Я клялся не рассказывать об этом никому. Но это не только искусство убивать. Можно лишить сознания… или равновесия одним прикосновением — поверь мне, в бою и этого обычно вполне достаточно. В общем, это искусство обращения с человеческим телом… или телом файа, без разницы. Нас учили, что надо делать, если ты заболел. Или ранен. Или ранен твой друг. Если нажать на определенные точки на руке или ноге, они совсем перестанут чувствовать боль… ну, и так далее.

— А если нажать на определенные точки, то можно заставить человека говорить, не оставив на его теле никаких следов? — догадался Элари. — Это тоже искусство, да? И вас ему учили?

Суру вздрогнул.

— Да, учили.

— А как, интересно?

— На своей шкуре. Это очень доходчиво. И когда знаешь, что такое настоящая боль, не станешь причинять её никому без крайней нужды. Это все же лучше, чем раздробить человеку руку или вырвать глаз, для чего не надо вообще ничего уметь. Если бы мне пришлось тебя пытать, ты бы в любом случае остался живым, неискалеченным и быстро поправился. А заодно разучился бы задавать такие вопросы.

— Попробуй.

Суру встретил спокойный взгляд широко открытых глаз Элари. Минуту они смотрели друг на друга, потом файа опустил глаза.

— Я не смогу. Мне… вообще не приходилось никого пытать. И я не хочу больше об этом говорить. Я сказал глупость. Извини, — голос Суру звучал глухо, его голова была опущена.

— Тогда зачем ты мне всё это рассказал?

— Потому, что девчонки бывают разные. Некоторым нравится бить мальчиков по яйцам, я таких видел. А некоторым может понравиться не твоя душа, а только симпатичная мордашка. Она затащит тебя в постель, а утром скажет братьям, что ты её изнасиловал. И тогда они выпустят тебе кишки на её глазах.

— Зачем же вы тогда их этому учите?

— По мне, пускай уж лучше девчонки бьют мальчишек, чем наоборот. Нельзя же просто так привить уважение к женщине, если оно не будет ни на чем основано! У нас всякий знает, что рискует жизнью, замахиваясь на женщину. И таких находится очень немного.

— Например воины? Ведь их тоже учат этому?

— Да. Но это страшный позор. Это карается смертью, Элари. Я не должен этого говорить, но у нас есть особые… файа, которые следят за этим. И тайно, с помощью яда… или иных средств устраняют таких… всех, кто действует во вред остальным. Это важный труд… но совсем не почетный.

— Тайная полиция?

— Если хочешь — так. Это как лимфоциты в твоем теле. Без этого не обойтись. Ладно, хватит. Пошли.

4.

К удивлению Элари, никаких пограничных формальностей не было — здесь не бывало гостей извне. Их даже не пропускали в город — они просто вошли в него, как возвратившиеся с лова рыбаки.

— Куда мы идем? — спросил юноша.

— У меня тут есть комната… даже две. Нам нужно отдохнуть. Потом нас хочет видеть правитель Атхим Ир.

— Зачем?

— Я единственный выживший солдат из половины его армии. А ты мой друг и видел больше меня. Неужели не ясно?

— Но если это так важно, то почему не сейчас?

— Правитель не желает, чтобы его взор оскорбляли истощенные замарашки, которые, к тому же, не могут и слова сказать от волнения. Нам дали пару дней, чтобы прийти в себя. К тому же, он правитель только формально. Вся власть принадлежит Совету, а он… как бы это сказать… его представитель. И всё.