Александр Маркьянов - Законы войны Страница 28

Генерал Мадаев шагнул в кабинет. В глаза сразу бросился молитвенный коврик «саджака» — не настоящий, а декоративный, какой вешают на стену в знак особого усердия в молитве и почитания Аллаха. На антрацитно-черном щелке — настоящими золотыми нитями вышит двор мечети аль-Харам, с Каабой, черным камнем, одной из мусульманских святынь. Чуть ниже — каллиграф вышил надпись шахады — нет бога кроме Аллаха и Мухаммед Пророк Его — вышил в виде капли.

Ну-ну…

— Салам алейкум, салам алейкум… — генерал-губернатор, на пятнадцать лет моложе самого Мадаева — встал ему навстречу, как и положено, на Востоке подал протянутую руку двумя своими — прошу…

Чем больше показной набожности, тем больше мунафикун — вспомнил Мадаев совет своего устаза[35], мудрого старика, живущего в горах. Ну-ну…

Мунафикун. Лицемерие…

Его проводы были обставлены едва ли не с варварской пышностью. Генерал-губернатор, хитрый льстец из Бухары постарался. Вдобавок к офицерскому Святому Георгию четвертой степени — Мадаеву теперь дали и третью, получить которую было не так то просто, особенно во время тайной войны, где нет свидетельств побед, а есть только безымянные могилы в пыли и чувство омерзения. Вдобавок — он получил золотое георгиевское оружие, вдобавок к анненскому, которое у него уже было. Среди боевых офицеров — оно ценилось едва ли не больше, чем Орден.

И — извините, господин генерал, но в связи с изменением обстановки… признано более нецелесообразным…

Его отправляли в действующий резерв и вызывали в Санкт-Петербург. Там произойдет заключительная часть экзекуции — ему предложат три места на выбор, штабных или преподавать, он откажется — после чего его выпроводят в отставку. Из которой совсем недавно отозвали.

Так, да?

Он принял для себя решение, еще глядя в глаза нового генерал-губернатора. Чувствуя довольство и лукавство, которое исходило от него, как от хорошо пообедавшего кота, который решил на сытый желудок поиграться с мышкой. Если бы не было этого — генерал Мадаев плюнул бы на все и снова вернулся в свой центр в горной Чечне, где и волчат он готовил настоящих волков, таких как те, которые сейчас с ним здесь. Но так… Нет харама в том, что ты проиграл бой сильному и достойному врагу. Нет харама в том, что ты подчиняешься сильному и достойному человеку, такому как генерал фон Фалькенхайм, командующий КСО, которому Мадаев подчинялся на действительной, или адмирал, князь Воронцов, который вытащил его из отставки, из горной Чечни, и сказал, что он нужен. Но позор на весь род — если ты подчинился такому вот лукавому хитрецу, в котором нет ни грамма настоящей силы, а есть лишь хитрость и лицемерие.

Отсюда — он направится прямо в Кабульский международный, но проедет дальше. Адмирал Воронцов все еще здесь. Тогда ни он, ни все остальные не поняли — для чего он уходит… но вот сейчас стало понятно. Адмирал находился вне командной вертикали. Ему не могли приказать, его не могли отправить в отставку. И жаловаться на него — можно было лишь Аллаху. Чаще всего — жаловаться приходилось лично.

Он придет и расскажет, что произошло. И спросит, что делать дальше. Под его началом — две сотни джигитов, самых отчаянных голов по всему Кавказу. Все они знают местность, знают народ, уже научились языку. Если такое — не нужно, то…

Тогда он уедет. И будет помогать новым поколениям волчат — превращаться в волков…

Вот только — доехать до Кабульского международного — ему было не суждено.

С коробочкой в одной руке — все сразу поняли, что там — и с шашкой в ножнах в другом — он вышел из кабинета в присутствие. Сопровождаемый недобрыми взглядами в спину — вышел в коридор. Спустился по прохладным каменным лестницам городского дворца. Одного из монархов Афганистана — убили здесь, на этих ступенях, гвардейские заговорщики…

Он вышел во двор. Пересек его. Вышел на улицу — с коробочкой в одной руке и саблей подмышкой другой. И тут — к нему подбежал Мухаммад, его адъютант, телохранитель и заодно племянник…

— Эфенди, по связи передают, автобус захватили. Прямо у мечети.

Генерал покачал головой

— Это уже не наша проблема, аскер…

— Там сказали — автобус из России. С Кавказа….

— Господин генерал, вам туда нельзя. Тем более — без бронежилета.

Коробочка с орденом и сабля с позолоченным эфесом в ножнах — были в руках у Али, порученца генерала. Мухаммад стоял рядом, смотрел в сторону первой линии оцепления и нехорошо щерился, как волк.

Генерал молча достал два пистолета, один за одним. Отдал один Мухаммаду, другой — Али.

— Приказывать дома будешь, да? — сказал он

Мухаммад — теперь так же нехорошо поглядел на русского полковника. Который слышал про действующую в горах «дикую дивизию», у командира которой вроде был карт-бланш от Наместника. Но здесь не горы, и Наместник больше не был наместником.

— У нас достаточно сил — сделал вторую попытку полковник — мы справимся.

— Дома справляйся… — сказал генерал — здесь моя честь задета. Горцы горцев оскорбили. Мусульмане — мусульман. Что ты сделаешь, русский? Кто погибнет — тебе отвечать. Ты что, хочешь, чтобы кровная месть был, да?

От нервов — генерал хуже говорил на русском, перестраивая предложения так, как это было принято в чеченском. Из оружия — он оставил при себе только небольшой нож с керамическим лезвием, привычно засунув его за ремешок часов.

Подбежал кто-то из офицеров.

— Господин полковник, Альфа садится в Кабульском международном прямо сейчас. Там не дают вертолеты, говорят — закрытая для полетов зона.

— Придурки…

Как и было всегда — каждый на своем месте маленький генерал. Полковник плюнул и пошел разбираться, кто там не дает вертолеты. Чем разбираться с этими бородатыми психами, которые мало чем отличаются от тех, что по горам шарахаются.

Генерал — проводил взглядом суетливого русского полковника, затем — повернулся к своему адъютанту.

— Кто с винтовками?

— Михаил и Али пойдет.

Вопреки еще одному домыслу — в отрядах Мадаева были не только чеченцы — хотя чеченцев было подавляющее большинство. С давних времен — на территории, принадлежащей чеченцам, жили русские. Это могли быть беглые солдаты — сам Имам Шамиль запретил обращать их в ислам. Это могли быть беглые крепостные, и даже изгнанные из своих станиц казаки. Обжившись за долгие годы, они очеченивались и несмотря на русские имена — становились почти что чеченцами и не уступали в чеченцам ни в храбрости, ни в ловкости. Одним из таких был Михаил, сын казака, изгнанного из страницы за брак с мусульманкой. Среди личных мюридов генерала — он был снайпером. И с переделанной «царской» винтовкой Мосина — творил чудеса.

— В живых никого не оставлять. Ты поможешь, если что.

— Слушаюсь.

Другого приказа — ждать и не приходилось, хотя генерал понимал, что это тяжкое преступление, которое, наверное, кончится трибуналом. Просто — по иному он не мог. Тот, кто посягнул на его народ — выжить не должен. И даже то, что за терроризм их повесят — недостаточно, они должны пасть от руки мстителей его же народа. Только тогда — на шее тяжким грузом не повиснет обида.

Генерал знал, что и его самого — могут убить. Но если и так — его смерть станет смертью воина, о которой отцы будут рассказывать своим детям.

— Бисмилло рахмону рахим…

Потом — если даст Аллах — он наведается со своими мюридами в те селения, откуда родом эти презренные шакалы, и вырежет все их семьи до последнего человека. И сожжет их дома, чтобы ничего не осталось. Александр Владимирович мудрый и прозорливый человек, но все же он кое-чего не понимает. Он не понимает того, что с такими как афганцы — кровь за кровь недостаточно. Надо, чтобы каждый афганец — леденел от ужаса, вспоминая то, как четверо отщепенцев этого народа напали на мусульман у мечети, и что потом стало с ними самими, и с их семьями. Чтобы покорить Афганистан — надо уничтожать целые селения, целые племена, целые роды — иначе ничего не получится. Монголы — покорили Афганистан, оставив в живых несколько тысяч афганцев.

Но он, генерал русской армии и чеченский абрек Алишер Салманович Мадаев это понимает. И если адмирал не может так защитить русский народ — его право. Но он — защитит народ чеченский. Так, чтобы при одной мысли о нападении на чеченца — у дикарей леденела кровь и отнимались руки. Он сделает так, как привык.

Отодвинув русских, генерал Мадаев прошел за оцепление. Помимо керамического ножа — у него был еще фамильный, горский кинжал за поясом.

Эта террористическая акция — была вызовом не только русской власти в Кабуле. Она была вызовом горцам, чеченцам, кавказцам, лично генералу Мадаеву. Потому что все знали, в отчие от русских чеченцы ничего не прощают. Если ты убьешь чеченца — чеченцы будут тебя искать, чтобы убить, а если не найдут, убьют кого-то из членов твоей семьи. Это не шутки, чеченцы поддерживают традиции кровной мести и никогда не отказывались от них, ни когда воевали с русскими, ни когда воевали за русских. Даже если убить чеченца в бою — это будет повод для личной кровной мести, понятие кровной мести у чеченцев строже, чем у пуштунов — у пуштуна убийство на войне это не повод для мести, хотя возможно это повод для новой войны. Чеченские спецбатальоны, сформированные русскими на Востоке пользовались ужасаюшей репутацией, нередко сопротивление прекращали добровольно, как только становилось известно, что сюда идет спецбатальон. И нынешней акцией — захватом пассажирского автобуса с чеченскими паломниками — пуштуны, или кто там его захватил — бросили наглый вызов, попытались сломать всю существующую систему существования мира. За такое — надо целые народы вырезать.