Денис Пронин - Почти библейский исход Страница 28

В общем, идея идти табором недетского размера нравилась всё меньше и меньше, и не мне одному. Так что с утра третьего дня Иваныч от лица всех нас озвучил мнение Машиному дядьке, не при всех, естественно. Дядька, Семён Михайлович, отнёсся к высказанному с пониманием и даже одобрением. Подбор кандидатур на примыкание к нам занял недолго времени — у Иваныча появились попутчики до Питера, молодой лейтенант-связист с женой и нелюдимо-угрюмый каплей, переживавший за семью в Выборге. Гора с плеч — Серёга домой не собирался, намереваясь осесть в Подмосковье рядом с Машей, как тогда Иваныча одного в Питер отпускать? Лейтенант Володя пообещал справиться с вождением бензовоза, а каплей Илья Сергеевич — с пушкой второго «Фахда». Так что сборы — и на Ростов!

По сборам Семён Михалыч развил кипучую деятельность. Получив во владение «Хёндэ» вместе с частью мясопродуктов и убедившись, что ничего более вместительное в наш МДК не влезет, он сутки сновал по береговым складам на пару с каплеем Ильёй Сергеевичем. Два раза вызывал меня с Сашей для участия в обменных операциях на вещевом и оружейном складах. Нет, автоматной «семёрки» давали и так, сколько попросишь, и боекомплект к пушке «Фахда» пополнили без проблем, но вот остальное, чего хотелось бы… Хозяева ясно давали понять, что можно многое — как подмажешь, так и поедешь! Все яйца в одну мошонку складывать не стали, набирая на всю оставшуюся жизнь, хотя затарились серьёзно. Пяток «Беретт» охранников египетских отелей и винтовка неизвестного вояки из «Сан-Дрима» покинули нас в сопровождении трёх футляров с цацками от «Булгари». Взамен мы отяготились двумя пулемётами «Печенег» с тысячей патронов на ствол в сто- и двухсотпатронных лентах, четырьмя ящиками «мосинских» и пятью — «парабеллумовских» для оставшихся «Беретт» патронов. Да класть с прибором, что пихать запасы некуда! Лучше, чтоб если не пригодилось — отложил заботливо или выкинул, чем позарез надо — а нету и взять негде! На вещевом складе такой «аттракцион неслыханной щедрости» повторять не стали — обошлись обменом, по моему настоянию, ещё двух пистолетов на зимнее обмундирование на всех — размеры с собой были. Ну и мелочи разнообразные типа подсумков, ремней и ящик ещё советского «солдатского» мыла — не фиалками конечно пахнущего, но отлично отмывавшего в своё время всё подряд, ну вот пробило меня на ностальгию, и всё. Полученное и выменянное имущество нам любезно подвезли на бортовой «шишиге», от времени сменившей тёмно-зелёный цвет на эдакий светло-салатовый. Прямо до пирса, возле которого Иваныч пришвартовался и откинул носовую аппарель прямо на пирс. Хорошо, сын нашего «Будённого» на «корейце» за их имуществом уехал — перетаскивать и умащивать свеженадыбанное в бронемашины и «мицубиську» стало удобнее.

Сынуля появился, когда Семёныч начал проявлять признаки нетерпения и беспокойства. Мокрый от пота, усталый, в сопровождении матери и сестры он вылез из машины и подошёл к нам. Вид у него был виноватый и напряжённый какой-то. Сестра тоже выглядела уставшей. Жена тут же накинулась на Семён Михалыча.

— Так! И половины шо надо не влезло! Что ты стоишь? Надо машину побольше!

— Олеся, куда побольше! Побольше в трюм не влезет!

— Значит, не едем никуда! Половину вещей и почти всю мебель пришлось оставить! Давай придумывай, что хочешь — или мы не едем никуда!

По Юлиным и Машиным рассказам, Семён Михайлович затюканным подкаблучником не был. И тётя Олеся вовсе не была эдакой хабалкой-жадиной, каковой предстала перед «благодарными телерадиослушателями». Капразу нервотрёпки хватало на службе, поэтому дома, сняв мундир, он предоставлял жене возможность покомандовать — и делал так, как считал нужным. А тётка Машкина… Хотя какая она тётка — меня моложе! Ненамного, по словам Маши, но всё же. То ли переклинило её, на самом деле домовитую, нежадную и хлебосольную?

Бросив сыну «То, что я сказал обязательно взять — взял?» и получив утвердительное «Так точно!», Семён Михайлович цепко прихватил свою половину под ручку и со словами «пойдём-ка пообщаемся» утащил слабо сопротивляющуюся половину метров на тридцать. Что он там втолковывал и в каких выражениях — никто не знает. Спустя минут десять внешне спокойный капраз привёл опять-таки под ручку супругу, молчаливую и пришибленную слегка. Сын тем временем открыл кунг.

Сортировкой груза Семён руководил лично. За час с загрузкой заново «корейца» и загоном в трюм управились и отвалили от причала, направившись на прежнее место по соседству с «Новочеркасском». На причале осталась груда всего, «что нажито непосильным трудом»: здоровенный, кубометрового, наверное, размера, телевизор, схожего размера стиральная машина, толстенный рулон ковров, коробки какие-то… Как бы не две трети имущества семья оставила.

Всё! Желающие на борту, транспортные средства зафиксированы в трюме, шмыгающая периодически носом Олеся деятельно на пару с Алёной спроворила «торжественный обед». Перезнакомились, переобщались друг с другом, принюхались как бы… Отойдя от причала на положенное расстояние, встали на якорь и собрались эдаким интернационалом за обеденным столом.

Обед вскорости — первое ещё плескалось на дне тарелок — переродился в уездное заседание клуба «Что? Где? Когда?» Или, точнее, «Как? Куда? Где взять?» Вариантов масса, способов — от «попросить-поклянчить» до «взять, не спрашивая». Меня на определённом этапе развития обсуждения начал интересовать другой, не то чтобы более важный вопрос. Дурацкий, несвоевременный, но оч-чень, я бы сказал, животрепещущий. Не то чтобы я анахоретом свой сороковник прожил, ни в коем разе. И нагулялся всласть, и своего не упускал, и случаем и возможностью пользовался. Но вот с Юлей — как-то не так, как прежде, вот вроде ничего особенного — а по-другому, и всё. И с «тронул — ходи» и «как честный человек я должен…» — ничего общего. Была, конечно, в юности при первом браке уверенность, что хочу жить с избранницей долго и счастливо и умереть в один день — но после следующего «фицияльного» и трёх гражданских браков ожидать пляски гормонов было бы опрометчиво. Или нет?

Видимо, со своими думами я выпал из общей картины. Настолько, что Юля, завладев моей свободной левой рукой, зашептала в ухо.

— Ты чего застыл?

— Думаю.

— Ага, «думаю»! Аж про борщ забыл! О чём?

Вот как, спрашивается, объяснить? А, гори оно конём!

— О многом! О важном!

— Поделишься?

— Не здесь. Это…

Чёрт! Вот что за фигня-то!

— Дело есть! Важное!

— Ну, если это «паровозик из Ромашкова» — то да, здесь явно не место. Прямо сейчас?

А глаза веселятся, а на дне — опаска и грусть какая-то. И серьёзность. Дьявольский коктейль, не знаю, как правильно описать! Надо время выбрать и поваляться со словарём Даля, поработать над собой!

Помянув про себя коня, лысый череп, тапочки, приправил наиболее запомнившимися оборотами из высказываний Иваныча, цитатками из Алешковского, Губермана…

— Юль, выходи за меня!

— ???

— В смысле — замуж. Жить долго и счастливо — я постараюсь, насчёт умереть в один день — как получится!

— Прям сейчас? Посреди обеда?

На лице у меня явственно проступили все слова, которые я проговаривал про себя перед тем, как ляпнуть вышеприведённое — Тотти, сидевший напротив, явственно насторожился и Саша напряглась.

— Подожди, не ругайся, я сейчас. Борщ доешь пока.

Юля выпорхнула из-за стола и умчалась куда-то, я истово хлебал борщ, не замечая вкуса. Уши, полное ощущение, потрескивали и сворачивались от внутреннего жара.

Дама сердца моего вернулась, сунула мне в руку коробочку какую-то.

— А теперь скажи ещё раз! Громко и при всех!

— Типа — «перед Богом и людьми»?

— Иваныч — капитан, первый после бога. Так что перед ним и — да, людьми!

Глаза горят, грудь вздымается… Красивая, и грудь, и всё остальное… «Берут нас тёплыми руками…» Хорохоримся, орлим — один хрен, «за рога — и в стойло!» Наверное, так и надо. Встал, постучал ложкой по пустой тарелке.

— У меня сообщение. Касается оно, в принципе, только меня и Юли, но она попросила информировать всех. Я прошу её стать моей женой и нести этот крест — меня, наших детей и будущее хозяйство — всю нашу жизнь.

Уф, всё! Сказал! Радостный от сделанного открыл коробочку и протянул ей. Дальше — сумбур какой-то, рыдающая Маша обнимает рыдающую Юлю, хлопки по спине, возгласы «От ты дал!» и «Красавчик!», появившиеся бутылки, пью что-то, не замечая вкуса, и весь мир — в Юлиных глазах.

…Похоже, у Большого опять полоса приключений. Нет предвкушения скорой встречи, когда он завалится, толстый и громкий, кричащий с порога про своё соскучивание и тоску по мне. Ага, знаю я эту тоску! Судя по запахам от него, он все свои отлучки только и делал, что тосковал! А он ведь, когда тоскует, такой жалкий, несчастный! И все его утешают, кормят, поят… сказки ночь напролёт рассказывают… в обнимку… Нет, я добилась, конечно, определённых успехов и приучила его к обеспечению меня необходимым и достаточным, но тем не менее! Мр-р-ряу! Появится опять пахнущий солью и рыбой — хрен с ним, выйду сразу! А если как в прошлый раз, тремя самками одновременно — извините, пока не вылижется… Хотя он, балбес ленивый, и вылизываться-то не умеет! Всё, на что хватает — оцарапанный мной палец во рту помусолить. Нет, как сосед он неплох — поесть всегда в наличии, спать на нём удобно и как погладить-почесать — у него не залёживается! Но вот если недоволен… Сколько можно меня шантажировать тапком??? Когти уже о стены не точу, гадить в лоток… Если бы вы знали, какая мука — захотелось — нет, беги, лезь в лоток… Один раз так захотелось прямо на столе, куда забралась, пока он не видел! Но тапок, тапок, тапок… И вообще, что-то как-то тревожно… Запахи не то чтобы неизвестные — ненормальные, тухлятина какая-то с краской — как будто красил — и умер! Даже поорать не хочется. И этот, плохо видимый, который здесь жил до меня и с которым иногда по ночам играем — тоже затих и спрятался. Пойду-ка поищу его, а то скучно…