Уильям Сандерс - Очаги сопротивления Страница 29

— Ставлю дюжину кассет натура-альной порну-ухи, колумбийской, — протянул малыш-мексиканец.

— Куда тут у вас мужики ходят? — спросил Ховик.

Несколько пальцев дружно ткнуло в нужном направлении.

— Через заднюю дверь, и осторожно со светом. Тропка направо от большого валуна.

Снаружи набирал силу ветер.

Дэвид

Дэвида Грина допрашивали в специальной комнате при районном отделе Управления в Сан-Франциско. Никакой камеры пыток или скрытого подвала; просто чистая, хорошо освещенная комната со стенами из белой плитки плюс кое-какие приспособления. Внешне в ней просматривалось сходство со смотровым кабинетом врача.

Его не били, не терзали. Боль чувствовалась единственно тогда, когда вводили иглу шприца. На него даже не кричали. Напротив, голоса у допрашивающих были неизменно тихие, теплые, дружеские, полные понимания и сочувствия.

Времени на все ушло немного. Обычно чуть дольше, потому что надо задействовать определенные детали: лучи стробоскопа, например, и повторяющийся электрозуммер, который необходимо настроить на точную частоту, чтобы он как можно четче воздействовал на нервную систему личности; должны также варьироваться определенные дозы наркотика. Однако Дэвид Грин подвергался этой процедуре уже второй раз, поэтому вся информация была уже записана, надо было только справиться в ФЕДКОМе.

Процесс шел действенно, как всегда. Дэвид отвечал на вопросы, не в силах уже упорствовать, и если ответы временами звучали невнятно или недоходчиво, его все равно понимали — допрос вели специалисты. Вопросы записывались и передавались в соответствующие ведомства и в ФЕДКОМ, который пополнял информацию соответствующих разделов.

Когда с этой частью было кончено, Дэвида в сопровождении пары вооруженных охранников посадили в небольшой черный фургон и отправили в Лагерь 351. Ноги на этот раз забрали в привинченные к полу фургона колодки, и двери не открывали до прибытия в конечный пункт. Нельзя сказать, что Дэвид пытался бежать или сопротивляться — на этот раз рассудок его после допроса все еще был замутнен и рассеян, рефлексы и реакция слабые, поэтому основную часть поездки он лишь смутно представлял, куда едет и что происходит вокруг.

Временами, когда рассудок более или менее прояснялся, он пытался вспомнить, что отвечал. Одним серьезным ограничением в технике допроса было то, что испытуемый, будучи неспособен лгать или молчать, мог в то же время отвечать лишь на самые простейшие, конкретным образом поставленные вопросы; внимание его рассеивалось так, что он не мог развивать сложные мысли или по своей воле излагать детали. Следовательно, необходимо было знать, какие задавать вопросы. Сам же Дэвид ни в какую не мог припомнить, что именно у него спрашивали. Помнился единственно перемежавшийся свет, странный ритмический рисунок звуков, подобных органу, и тихий, настойчивый голос в самые уши. Он попытался воспроизвести, что этот голос говорил, и сразу все расплылось, в голове поехало, поднялась глухая ломота. Дошло: наверное, дали постгипнотическую установку, чтобы невозможно было что-либо вспомнить.

Для себя Дэвид сделал неутешительный вывод, что рассказал им о Джудит. Даже если он как-то перенес допрос, не упомянув ее имени — что само по себе представить было невозможно, то все равно выдал нечто, что так или иначе наведет их на нее. На то пошло, его наверняка должны были спросить, куда он держал путь, когда был задержан.

Единственная надежда на то, что Костелло, у которого, судя по всему, свои каналы информации, вовремя проведал об аресте и увел Джудит из-под удара. В прошлом Костелло удавались поистине чудеса: после первого ареста Дэвида один из вновь прибывших принес в Блэктэйл Спрингс шифрованное сообщение о том, что Джудит не взяли, так что Дэвид рассудил: Костелло удалось сбить ищеек со следа.

Насчет самого Костелло Дэвид не беспокоился: о нем он, возможно, упомянул, но пользы им от этого немного, поскольку об этом человеке Дэвид сам мало что знал — даже подлинного имени (никакой он не Костелло, естественно). И о Ховике Дэвид не мог сообщить ничего такого, что было бы для них новостью. Уж Костелло с Ховиком о себе смогут позаботиться — лучше, конечно же, чем это удалось самому Дэвиду.

От тряски и остаточного действия наркотиков замутило, и Дэвида выполоскало на пол фургона. Охранники разругались, но без зла. К таким вещам они были привычны: картина всякий раз неизменно повторялась.

По прибытии в Лагерь 351 Дэвида через боковую дверь провели в просторное помещение с бетонным полом. Посередине оно было разделено длинным прилавком, над которым до самого верха тянулась металлическая сетка с парой прорех. На прикрепленной к сетке деревянной табличке значилось: «ПРИЕМКА И ВНЕШНЯЯ ОБРАБОТКА». Из-за сетки на Дэвида бездумно пялился брюзгливого вида седой приземистый мужичонка с нашивками капрала.

Прибывший с фургоном охранник пихнул в одну из прорех картонную парку. Капрал взял ручку и, раскрыв папку, начал бегло топорщить в ней разномастные листки.

— Черт возьми, — раздраженно пыхнул он, — где форма 717? Уже четвертый раз, ребята, вы мне субъекта привозите без 717-й.

Охранник достал из обертки пластик жевательной резинки.

— Я насчет этой хрени знать не знаю, — со скучливым видом отозвался он. — Связывайся насчет этого со штабом.

— Так вот, за этого без 717-й я расписываться не стану. В прошлый раз говорил захватывать эту херовину с собой, а сейчас хватит! Иди докладывай теперь капитану Брэдшоу, что на этого субъекта нет 717-й; он тогда пускай выходит на связь со штабом, а я схожу полюбуюсь, как тебе пистон вставляют; как мне, когда я [исписываюсь за поступающего без 717-й.

Охранник, сунув резинку в рот, скомкал фантик.

— Расписывайся хоть за свою задницу, мне-то что, — веселым голосом сказал он. — Я служу в районном штабе. Еще б я твою жопу прикрывал. — Сказал, и направился к двери.

Капрал за прилавком побагровел.

— Ты не имеешь права его здесь оставлять, пока я не поставлю за него роспись. По уставу…

— Да ну его в шахту, устав этот, — охранник был уже на выходе, — и тебя тоже.

Пущенный через плечо бумажный шарик отскочил от сетки.

— Ох, только прийди мне сюда хотя бы раз, потс ты эдакий! — проорал капрал, но дверь уже закрылась. — По жопе ему… — Несколько минут он вполголоса бормотал что-то ругательное. Только после этого он обратил внимание на Дэвида:

— Ну давай, давай, чего там торчишь, снимай одежду, нах!

Когда Дэвид снял и передал из рук в руки серый комбинезон, полученный после допроса, капрал, сделав пометку на листке, выкрикнул:

— Марвин!

За соседней прорехой возник мужичонка с заостренной, будто у крысенка, физиономией и подтолкнул что-то через прореху Дэвиду. На самом крысенке был темно-синий комбинезон с большими буквами «П» на груди и на плечах — Дэвиду показалось, нанесенными белой краской.

— На-ка, — прошамкал он; у него, оказывается, не было зубов. — Один размер на всех. Возврата, сдачи нет. Одна штука на предъявителя.

— Заткнись, Марвин, — оборвал капрал. Дэвид принял объемистый сверток оранжевой ткани, внутри ощущалось еще что-то твердое.

— Не разворачивать, и ничего не делать, если нет на то приказа, — велел капрал Дэвиду громким и монотонным голосом. — Все, начинается глубокая обработка. Будешь все время делать в точности то, что тебе говорят. Сам по себе без указания ничего не делаешь. Ничего не говоришь, кроме ответов на прямые вопросы. Ни при каких обстоятельствах без охраны никуда не ходить, пока не закончится обработка.

Сняв телефонную трубку, он что-то быстро в нее произнес. Через несколько минут из двери на том конце помещения вышел охранник в форме Управления и взял папку. — Идем, — буркнул тот и, видя нерешительность Дэвида, добавил: — Иди-иди, прямо вот так. Достоянием своим никого не удивишь: тут всякое видали.

Первым пунктом в Обработке оказалась небольшая парикмахерская с единственным сиденьем, где пожилой негр, также в синем комбинезоне с трафаретными «П», наголо обрил Дэвиду голову, отчего в темени сразу начало зудить и покалывать. Сбрил он и поросль усов, пробивавшуюся со времени побега.

— Теперь надевай вот это, — указал охранник на сверток.

Сверток оказался длинной свободной ярко-оранжевой мантией, из которой выпали резиновые шлепанцы, вроде пляжных, на поверку хлябающие при ходьбе. Ощущение такое, будто приобщился к какому-нибудь восточному культу. Смысл, видимо, в том, чтобы заключенных можно было сразу же различать и чтобы усложнить им побег.

Из парикмахерской его провели через длинную череду небольших комнаток — звеньев в общей цепи процесса обработки, целью которого было досконально изучить тело Дэвида Грина. У него взяли отпечатки, прозондировали, сделали рентгеновский снимок груди, осмотрели зубы, провели компьютерную томографию, измерили пульс до и после пробежки на месте. Велели помочиться в колбочку и положить кал в коробочку; посветили в глаза и уши ярким светом; молодой, вдохновенного вида лаборант сунул ему в анальное отверстие палец. Многие из приборов, через которые его протащили, были Дэвиду вообще неизвестны. Из руки взяли существенное количество крови, а человек с необыкновенно холодными руками велел Дэвиду кашлянуть. Женщина средних лет перечислила длинный перечень всевозможных болезней, о многих из которых Дэвид слышал впервые. Среди перечня значились травмы, аллергии, подверженность обморокам и головокружения, употребление наркотиков, включая алкоголь и табак, выезд за пределы Соединенных Штатов, гомосексуальные контакты.