Александр Афанасьев - Эра джихада Страница 29

Потом они свернули с дороги, дорога сразу стала другой – узкой, каменистой и опасной. Обрывы зияли совсем рядом, острые камни внизу жаждали бензина из разбитого бака и крови, человеческой крови. В одном месте они видели ржавый федеральный БТР, непонятно как тут оказавшийся, – здесь если сжигали, то сжигали целыми колоннами. Дорога шла в небо, словно к обещанному людям раю…

Потом они приехали в село, на котором и заканчивалась дорога…

Алена в первый раз видела такое село. В детстве она несколько раз отдыхала в селе у бабушки на границе Украины и России. При слове «деревня» – ей виделись зеленые заросли яблоневых садов, покосившиеся ограды, золотые шары в некрашеном палисаднике, дома в три или четыре окна и бескрайние поля кругом, уходящие к самому горизонту. Здесь же были маленькие по чеченским меркам дома, как соловьиные гнезда, прилепившиеся к теплому боку горы, уходящая в гору дорога, по которой нельзя просто так идти, надо карабкаться, каменные террасы, на которых вся плодородная земля принесена с равнины на собственном горбу. Еще коровы… они остановили машину как раз перед небольшим стадом коров, и коровы здесь были совсем не такими, как в России. В России, в Украине – коровы большие, теплые, неспешные, а эти – маленькие, прыгучие, как козы…

Здесь не Россия. Здесь все другое. Даже коровы другие…

Лечи вышел из «Нивы», не сказав ни слова, а она осталась сидеть, чувствуя свою чужеродность здесь. Мимо машины шли женщины, прошел какой-то старик… они ничего не сделали, но она остро чувствовала, что она им чужая, и они ей чужие. В Москве такого не было, даже в компании кавказцев, а здесь было. И еще тут было много детей. Очень много детей…

Потом Лечи вернулся, взял ее за руку и повел за собой.

Устаз оказался древним стариком, который, однако, совсем не был похож на развалину, он был крепким, как тот материал, из которого сделаны эти горы. Он усадил Алену за стол, налил ей какого-то напитка, а потом коротко взглянул на Лечи. И Лечи, поколебавшись всего секунду, вышел…

– Это чай из трав… – сказал старик, – которые собирал я сам – мало кто знает секрет этих трав… сейчас вообще многое забыто.

Алена осторожно отпила из стакана, подставленного в подстаканник с изображением московского Кремля.

– Твой муж сказал мне, что ты из заблудших, но ищешь истину?

Алена неуверенно кивнула.

– Хвала Аллаху… – сказал старик, – значит, у него нашлась милость и для русского народа. Воистину Аллах – всепрощающий…

Алена не знала, что на это ответить.

– Мир, – сказал старик, – пребывает в противостоянии добра и зла. И только обращение к единственной вере, к вере в Аллаха, спасет его от гибели в геенне. Все мы погибнем, если мы не обратимся. Ты русская?

– Да.

– Ты любишь своего мужа?

– Да, – сказала Алена.

– Это хорошо… – сказал старик. – Аллах улыбнулся, сведя вас вместе…

Алена снова не знала, что сказать.

– Ты думаешь, я стану ругать русских, насылать на них проклятья? – хитро прищурился знающий старик.

– Я не буду этого делать. Вон там, – старик показал рукой куда-то в сторону, – упала русская бомба. Это единственная бомба, которая упала на наше село. Знаешь, в чей дом она попала?

– В дом Садаевых. Их старший сын уехал в Москву поступать в Институт нефти и газа и так там и остался. Когда к нему пришли и попросили закят на нужды моджахедов, он сказал, что у него нет денег. Зато когда русисты хотели воровать деньги, которые они направляли сюда, они обращались к нему, и он воровал вместе с ними. Русские обкрадывали нас как чужих людей, а он обкрадывал нас как свой народ, как единоверцев. Как ты думаешь, – разве бомба русистов не была послана самим Аллахом в качестве наказания?

– Наверное… – неуверенно сказала Алена.

– Когда пришло к вам время наказания в первый раз за сотворенные вами бесчинства и несправедливость, мы ниспослали на вас Своих рабов, сильных, обладающих большой мощью, которые прошлись по всем местам и проникли в каждое жилище, чтобы убить вас. Так было выполнено Наше обещание наказать вас[30], – сказал старик. – Неужели ты думаешь, что Аллах не мог бы остановить русистов, если ты хотел этого? В девяносто шестом году вашего летоисчисления он даровал нам своей волей победу, в то время как казалось, что все уже кончено, русисты ушли с нашей земли, и Ичкерия стала независимой. И как наш народ распорядился этим даром Аллаха? Вместо того чтобы быть едиными в Аллахе, мы начали резать друг друга. Вспоминать, кто какого тейпа, хотя Аллаху это все равно. Вместо того чтобы молить Аллаха, мы стали пить харам и совершать всяческие бесчинства. Сколько мечетей мы построили тогда, когда все было в наших руках? Да сейчас русисты построили больше! Вместо того чтобы жить богобоязненно, мы начали убивать, грабить, насиловать, творить всяческий харам. Стоит ли удивляться тому, что Аллах разгневался и обрадовал нас мучительным наказанием за харам, наслав на нас Русню и отвернувшись от нас? Если никто не молит Аллаха о победе, разве он даст ее? И ты как дочь своего народа ничем не виновата перед нами, ибо Аллах карает нас вами, а вас нами за то, что и вы и мы погрязли в куфре и ширке. Но ты виновата перед Аллахом тем, что живешь в грехе и не по шариату. Ты хочешь искупить вину?

– Но… я не знаю как. Я… делала много плохого в жизни…

Старик улыбнулся.

– Тот, кто принимает ислам, предстает перед Аллахом чистым, как нетронутый лист бумаги. Все его грехи, совершенные до того, как он принял ислам, не имеют никакого значения. Ибо этот человек был слеп, а потом он прозрел и узрил Аллаха. И убоялся наказания его и стал жить по шариату. Понимаешь, что это такое? Это – не для чеченцев, не для кавказцев. Это – для всех праведных людей, неважно, какой национальности и какого цвета кожи. Понимаешь?..

Алена снова кивнула.

– Аллах дал людям язык, чтобы те могли говорить и славить Аллаха. Разве ты приехала не для того, чтобы получить знание? Спроси, что ты хочешь спросить.

Для начала Алена не знала, как к этому старику вообще обращаться.

– Дедушка… – начала она, – а почему… вот если в Москве молодые… люди, кавказцы, они считают себя мусульманами, но так поступают…

Старик покачал головой.

– Москва, и пока вся Русня – дар аль-харб, земля войны. Но это не значит, что Нохчилла должна воевать с Русней или Кавказ должен воевать с Русней, тот, кто говорит подобное, ничем не лучше кяффиров, и такому прямая дорога в ад. Дар аль-харб означает, что на этой земле люди ведут войну с греховностью. С плохим. Со злым. С безверием. Шариат предписывает вставать на намаз пять раз в день. Как ты думаешь, те молодые люди, про которых ты говорила, встают ли они на намаз хотя бы один раз в день? Да помнят ли они вообще, что надо делать салат?

Алена не совсем поняла, что такое салат и при чем тут салат. Но она поняла главное – эти молодые люди вряд ли будут каждый день по пять раз в день что-то делать, просто потому, что им лень это делать и никто их не заставляет. Если многие из них даже работать не хотят.

– Наверное, нет.

– Я знаю, что нет. А ведь это – куфр, Аллах обрадует их мучительным наказанием за то, что они делали. Ты родилась там, где ничего не слышали про Аллаха и про День – но ты пришла ко мне сюда и говоришь, что хочешь быть праведной. А как ты думаешь, каким будет наказание тем, кто с детства слышал про шариат, знает про Аллаха и про День, но едва уехал в Русню – стал творить харам, пришел к куфру и при этом считает себя мусульманином?

. .

– Теперь ты поняла, почему идет война? Почему существуют муджахеды, почему они воюют? Почему они становятся один за одним шахидами на пути Аллаха и принимают шахаду с радостью, уверенные, что впереди их ждет щедрое воздаяние? Война идет не с Русней, не с Москвой. Война идет с грехом, который расплодился в Русне, и не только в Русне. Муджахеды в Афганистане, в Ираке, на других землях ислама ведут войну с американскими кяффирами, пришедшими на их землю и принесшими безверие и всякую мерзость. Мы ведем войну с русскими кяффирами и их пособниками, принесшими на нашу землю куфр, непочитание старших, отречение от ислама, всяческий харам. Мы ведем войну с теми, кто силой оружия несет нам безверие. Мы ведем эту войну для того, чтобы все чеченцы, все кавказцы не стали такими, как те, которых ты видела в Москве. Которые говорят, что они мусульмане, правоверные, но при этом им лень встать на намаз…

Старик помолчал, потом сказал:

– Иди. Мне больше нечему тебя научить и нечего тебе сказать. Все то, что ты должна знать, ты должна понять сама, читая книги и обращаясь к Аллаху. Помни, что женщина не должна вести малый джихад, ее джихад – быть хорошей женой своему мужчине и вырастить его детей в богобоязненности и праведности. И помни: есть два джихада – большой джихад и малый джихад. Малый джихад – война с неверными силой оружия. Большой джихад – война с самим собой, со своим грехом и безверием, со своими дурными привычками и дурными делами. Сейчас ты ведешь большой джихад и иншалла победишь. И Аллах улыбнется, увидев тебя, когда настанет Час…