Роберт Фреза - Вихрь с окраин Империи Страница 30

– Сколько они уже там торчат? Часа три-четыре! Ведь большинство из них уже знакомо со всей информацией, которую нам удалось добыть.

– Терпение, Матти. На карту поставлены их жизни и жизни их семей. Чтобы у нас появился хотя бы один шанс на успех, нам нужно, чтобы все эти люди поддержали нас целиком и полностью.

Через несколько минут к ним присоединился Альберт Бейерс. Очевидно, внутри было жарко – в прямом и переносном смысле. Бейерс даже снял пиджак и засучил рукава белой рубашки.

– Они готовы говорить с тобой, Антон.

Верещагин и Харьяло последовали за президентом в церковь, и Верещагин поднялся на кафедру, чтобы отвечать на вопросы.

Христос Клаассен встал первым.

– Последний час мы говорили о мятеже и революции, Антон. Альберт, я и несколько будущих генералов обсуждали эту проблему, но у многих присутствующих сохранились горькие воспоминания о прошлом восстании. Скажи откровенно: есть ли у нас шанс победить?

– Христос, мы с тобой, как и многие другие из собравшихся здесь, знаем, что на войне любая мелочь может опровергнуть все прогнозы, – осторожно начал Верещагин.

– Что вы имеете в виду? – вмешался Вейнард Гробелаар.

– Постараюсь ответить на ваш вопрос, прежде чем закончу отвечать хеэру Клаассену. Стрессы, которым подвергаются на войне каждый человек и каждое воинское подразделение – философ Клаузевиц называл их «трения», – поистине колоссальны. Подумайте о военной кампании как о мосте. Если мы восстанем, наш мост будет наспех сшит из соломы. Но и у адмирала Хории возникнут Свои трудности, поэтому я верю, что мы можем победить, хотя это будет очень нелегко.

– И сколько же у нас шансов? – мрачно осведомился Андрис Стеен.

– Я бы не стал их подсчитывать, – улыбнулся Верещагин. – По-моему., это занятие чересчур утомительно.

– Антон, – заговорил Принслоо Адриан Смит, – некоторые из нас никогда не брали в руки оружие. Сколько у противника солдат и танков и что мы можем им противопоставить?

– Матти? – обратился Верещагин к Харьяло.

– Хорошо, давайте подсчитывать Количество бойцов, когда стрельба вот-вот начнется. – Харьяло окинул взглядом ряды устремленных на него лиц. – У нас три пехотные роты, штурмовая рота, авиарота, инженерный взвод и разведвзвод. Если мы созовем десантников, которых раскидали по всем подразделениям, то добавим к каждой роте по еще одному взводу плюс резервная пехотная рота, которой командует Кристиан де Ветте. Кристиан, покажись!

Де Ветте, высокий бородатый мужчина, поднялся и кивнул.

– Мы можем также рассчитывать на три сотни частично обученных резервистов для выполнения обязанностей наблюдения на местах и службы безопасности. Все вместе дает нам около тысячи обученных пехотинцев, шестнадцать бронированных «кадиллаков», четыре 160-миллиметровых миномета, восемь штурмовых вертолетов и четыре бомбардировщика «Шайден». – Он пожал плечами. – У нас есть еще несколько бронемашин и «Шайденов» для замены потерь.

– А как насчет батальона полковника Эбиля? – спросила Надин Чжоу.

– Речь идет о мятеже и измене, Надин, и хотя люди Уве будут нам сочувствовать, не думаю, что они захотят в этом участвовать. Скорее всего они попытаются отсидеться.

Верещагин кивнул, и Харьяло продолжил:

– С другой стороны, у адмирала Хории есть пять батальонов… – Он поднял три пальца. – Во-первых, маньчжурский полк, включающий двенадцать пехотных рот, а также штурмовую, артиллерийскую, авиационную, инженерную и разведывательную роты. Эти подразделения организованы по новой системе и меньше наших рот, но маньчжуры прибыли сюда оснащенными на сто два процента и могут выставить полторы тысячи пехотинцев, двенадцать бронемашин, двенадцать 210-миллиметровых гаубиц – поясняю непосвященным, что это очень большие орудия, – и двенадцать штурмовых вертолетов.

Он поднял четвертый палец.

– Далее, 9-й императорский штурмовой батальон. Он японский, а потому усиленный, с четырьмя ротами по четыре взвода в каждой плюс минометная рота, авиарота и разведвзвод. В батальоне пятьдесят «кадиллаков» весьма своеобразной конструкции, шестнадцать 160-миллиметровых минометов – больших и подвижных орудий – и двенадцать штурмовых вертолетов.

Харьяло поднял большой палец.

– Наконец, 6-й императорский гвардейский батальон, также усиленный, с четырьмя пехотными ротами по полтораста человек в каждой, штурмовой ротой, авиавзводом, саперным взводом и разведвзводом. Они могут выставить около семисот пятидесяти пехотинцев, двенадцать «кадиллаков» и четыре вертолета. Хории также располагает двумя оборонительными ротами с двенадцатью «Шайденами», артиллерийской ротой с двенадцатью гаубицами, двумя ротами «черноногих» и четырьмя военными кораблями над нашими головами.

– Прошу не забывать, – вмешался Верещагин, – что с этих кораблей могут наблюдать почти все наши передвижения и, определив дислокацию наших сил, обрушить на них сокрушительный огонь.

– Как же нам сбить эти корабли? – воскликнул Бейерс.

– Мы все еще это обдумываем, – признался Харьяло. – Не сказал бы, что это будет очень легко.

– Итак, Антон, что произойдет, если наш мост рухнет? – задал вопрос Христос Клаассен, уже зная ответ. Во время восстания он руководил обеспечением тыла мятежников и едва не был убит людьми Верещагина.

– Мы умрем вместе со всеми нашими сторонниками, – печально улыбнулся Верещагин.

Чтобы ободрить присутствующих, Клаассен задал последний вопрос:

– А если Бог нам поможет и мы победим, то какой ценой?

Верещагин ответил, тщательно подбирая слова:

– Могу сказать лишь, что цена победы – кровь и тяжелая борьба. Конечно, часть этой цены заплатят солдаты – профессионалы и резервисты, – но не забывайте, что на передовых линиях этой войны будет находиться гражданское население, на которое придется примерно такая же доля смертей и лишений. Скажу откровенно: вы должны с этим согласиться или же отказаться от борьбы. И как я уже дал понять, в случае поражения цена будет куда более высокой.

– Антон прав, говоря, что гражданскому населению придется уплатить свою долю, – во весь голос заявила Надин Чжоу, – но помните, что нам придется платить в любом случае. Не думайте, что «ЮСС» позабыла о нас.

– Но если мы решим драться, какова будет наша стратегия? – спросил кто-то.

Верещагин холодно посмотрел на него.

– Пожалуйста, не ждите, что я позволю вам ставить этот вопрос на голосование. Если вы попросите меня сражаться за вас, то вам придется подчиняться моим решениям. В 168 году до Рождества Христова это отлично выразил римский генерал и консул Луций Эмилий Павл: «Давать советы командирам должны лица, обладающие выдающимися дарованиями, глубоко изучившие военное искусство, имеющие знания, основанные на личном опыте, побывавшие на поле боя и смотревшие в лицо врагу. Если кто-нибудь считает себя достаточно опытным, чтобы давать мне советы, пусть отправляется со мной в Македонию».

– Короче говоря, – промолвил Бейерс, – ты ожидаешь, что наше собрание предоставит тебе право осуществлять полный контроль над боевыми действиями.

– Вот именно, или найдите на мое место кого-то другого. Третьего не дано, – равнодушно произнес Верещагин. – Мы не располагаем временем для споров. Я приму всю ответственность за поражение – это вежливая формулировка того, что в случае неудачи вы можете плюнуть на мою могилу.

Спустя несколько часов Верещагин и Харьяло вновь ожидали снаружи, покуда Бейерс и все собрание не примут решение.

– Матти, я чувствую себя Гамельнским крысоловом[17], – признался Верещагин.

– Я ничего не смыслю в политике, Антон, – отозвался Харьяло (это была настолько явная ложь, что Верещагин не удержался от улыбки), – но думаю, они согласятся на все твои требования.

– Альберт и я можем убедить собравшихся, – согласился Верещагин, – но как быть со всем народом? С теми, к кому я не могу обратиться напрямую и кому придется страдать больше всех?

Харьяло пожал плечами.

– Антон, в последние месяцы я разговаривал на улицах со многими людьми и могу сказать тебе вот что. Люди верят Альберту и Ханне, и если те скажут им, что нужно драться, то они будут драться. Но ты? Ты ведь волшебник. Великий полководец – Эрвин Роммель[18] и Роберт Ли[19] в одном лице. Африканеры знают, что без тебя мы бы не справились с ними, имея за душой всего лишь один вшивый батальон. Они не считают себя такими уж дрянными солдатами и думают, что так как Хендрик Пинаар был хорошим командиром, значит, ты оказался еще лучшим. Каждый из них говорит одно и то же: «Мятеж был ошибкой, и хорошо, что он закончился, но если бы Верещагин был на нашей стороне, мы бы вам показали!»

Верещагин уставился на него.

– Не знаю, смеяться мне или плакать.

– Ты ведь не думаешь, что та чепуха, которую состряпали вы с Альбертом, кого-то одурачила? Помимо банкиров и политиканов, все знают, что если ты и Альберт что-то решили, значит, так тому и быть. Черт возьми, половина населения подозревает, что речи, которые вы с Альбертом так забавно произносите, пишет для вас старший цензор Шу, отправленный в почетную отставку, с помощью своего пропагандистского аппарата. Но большинству нравится, как вы избавляетесь от тех, кто становится невыносимым. Люди работают, делают деньги и начинают понемногу верить в будущее, о котором так любят рассуждать Рауль и Ханна.