Николай Буянов - Медиум Страница 30

– Привет.

– Привет, – равнодушно отозвалась она.

– С тренировки?

– С нее.

Некоторое время они шли молча.

– Что грустишь так, восходящая звезда мировой гимнастики?

– Не звезда уже. Бросила.

– О! И давно? Минут десять?

– Больше.

Валерка покрутил головой.

– Новости, блин. А Алла Федоровна в курсе?

– Нет еще.

– Рано или поздно придется сказать. Она-то, бедная, спит и видит тебя на пьедестале… А сейчас чем занялась?

– Да тоже, в общем, гимнастикой. Восточной.

– Ага, – развеселился Валерка. – Дамское кунг-фу.. Знаем, проходили.

Он весьма забавно попытался изобразить боковой удар ногой, но чуть не упал. Ну улыбнись, взмолился он про себя. Скажи что-нибудь, хоть подзатыльник дай! В былые времена он подобной вольности не допустил бы, разозлился… Несерьезно, конечно, разозлился, а так, для виду, будто играя свою роль в древ – . ней как мир игре. Сейчас бы и для виду не стал.

Испокон веков (то есть три года с небольшим) у них был обычай: вечером Валерка встречает её с тренировки, и они идут в «Белый медведь» есть мороженое. В зависимости от времени года мороженое заменялось на кофе с бутербродами. Алёнка решительно плевала на диету, предписанную гимнасткам, что на фигуру не оказывало ровно никакого воздействия («не в кобылу корм» – выражение Аллы Федоровны).

Теперь гимнастика плавала где-то за бортом, а обычай сохранился, и они, не сговариваясь, по привычке повернули к «стекляшке». На первом этаже гудел ресторан, переливаясь разноцветными всполохами, точно новогодняя елка, засунутая в аквариум. Валера с Алёнкой поднялись выше, в бар, и уселись на высокие кожаные табуреты. Валерка (взрослый уже, как же!) заказал себе пиво в высокой узкой жестянке и пачку «Уинс-тона». Алёнка остановила выбор на большой чашке кофе и бутерброде с ветчиной. Раньше она тоже непременно глотала пиво, хотя не любила горький вкус, и с вызовом поглядывала на Верного Рыцаря, а тот, изображая сурового папахена с пуританскими взглядами, хмурил брови: «Рано тебе еще». – «Да ну! В самый раз». – «А я говорю, рано. Сначала пиво, потом коктейль, потом водка, и оглянуться не успеешь, а ты уже законченная алкоголичка». – «Водка? Нет, что ты. Мне только месяц как „торпеду“ вшили в одно место». – «Это в какое?» – «А сейчас покажу…» Обычный милый треп, импровизация на ходу.

Алёнка сидела молча, меланхолично помешивая на дне чашки кофейную гущу. Умела бы гадать – погадала бы на Артура…

– И английский забросила. Зря я тебя учил?

– Не ты, а твоя мама.

– И я тоже!

– Ты практиковался.

Инглиш она и не думала бросать. В клубе английский и немецкий входили в программу обучения; И преподавались, надо сказать, не в пример обычной школе, где и родной русский вызывает отвращение. Так что, пожалуй, болтает она теперь получше Валеркиной мамы. Но не хвастать же этим.

Валерка шумно вздохнул, щелкнул зажигалкой, закурил (чуть не закашлялся, бедолага).

– Муха, что с тобой происходит?

– Ничего.

– С предками не поцапалась?

– Я больше с ними не цапаюсь. Повзрослела. У папки скоро отпуск, уезжает в санаторий. Хочет там поработать как следует.

– В санатории – работать? – удивился Валерка.

Алёнка пожала плечами.

– Такой уж он… Весь. Нам с тобой не понять.

– Ты с ним?

– Нет, я еду в спортивный лагерь.

– А со мной не надо было посоветоваться? – возмутился он.

– А ты мог бы мне запретить?

– Нет, конечно. Просто…

Алёнка отключилась. На ум опять пришел Артур. Она чувствовала то, что чувствуют все – рано или поздно, с радостью и тревогой: что-то будет? Почему один человек – один-единственный – дороже тебе, чем друзья, родители, сама жизнь… Если бы он вдруг не разрешил ей ехать – она бы тут же отказалась, хотя и хотела до умопомрачения.

Она украдкой взглянула на Валеру. Да, да. Росли вместе… Английским занимались. Может быть, как раз из-за этого она и не чувствовала к нему ничего – ничего такого… Мальчик с непокорными вихрами, в джинсовой курточке. А хотелось каменную стену за спиной.

– А где твой лагерь?

– На Кавказе. Недалеко от Тырнауза.

– Вот здорово! – неожиданно обрадовался он. – Я туда же еду со стройотрядом. Навестить тебя?

«А почему бы и нет, – подумала Алёнка. – Как ни крути, а друг детства. Нечто вроде братишки…»

– Ты куда? – спросил он, увидев, что она встала с табурета.

– Прическу поправить.

На самом деле Алёнка почувствовала на себе взгляд. Впечатление было мимолетным, словно кто-то за стеклянной дверью с витражом посмотрел мельком, без особого интереса (клевая, мол, девочка, но не в моем вкусе). Однако она тут же поняла, кому этот взгляд принадлежал…

Глава 13

АДСКОЕ ПЛАМЯ

Остаток дня он помнил плохо. Так вспоминают и не могут вспомнить тяжелый ночной кошмар – что-то липкое, черное, словно трясина, слышатся голоса, перемежающиеся со странными резкими звуками, будто громадный оркестр настраивает инструменты, да никак не может настроить…

Кажется, он пытался зачем-то вызвать «Скорую» с того берега, порывался делать искусственное дыхание, хотя тело успело совершенно остыть и разбухнуть. Лицо Светланы было спокойным, печальным и – самое сильное впечатление – уставшим, как после тяжелой работы. Уголки рта были опущены, глаза закрыты, тяжелая мокрая коса кольцом обвилась вокруг шеи. И Сергей Павлович вдруг испугался, что на всю жизнь в памяти останется не живой образ, а вот этот: капельки воды на ледяной коже, печальные серые губы, короткая линейка на земле сбоку от тела (положил фотограф, да так и оставил, забыл).

Врач, тот самый, что осматривал трупы в номере жилого корпуса, долго разглядывал рану на затылке, причмокивал, будто пил чай с лимоном, наконец выпрямился и, не глядя в глаза Туровскому, произнес:

– Тупой предмет. Кастет, камень… Молоток – вряд ли, края раны получились бы иные. В воду сбросили уже мертвую.

– Сколько пробыла в воде?

– Часа три-четыре. Не больше.

– Удар могла нанести женщина?

– Вполне. Если её кто-то специально тренировал.

– Поясните, – сухо сказал Туровский. – У меня нет настроения разгадывать ребусы.

Доктор опять присел рядом с телом.

– Очень специфический угол… Ударили совсем несильно, но точно в область «родничка» – смерть наступила мгновенно. Такой удар нужно ставить, обычный человек бьет по-другому.

– Еще что-нибудь, – взмолился Туровский.

Доктор задумался.

– Ну, разве что… Видите ли, убийца очень хорошо рассчитал силу. Если бы удар был хоть чуточку слабее, девочка, возможно, выжила бы.

– И какие выводы?

– Не знаю. Выводы – это уже ваша компетенция. Я бы подумал… э-э… что девочку убивать не хотели, только оглушить. Вы понимаете меня?

– Кажется, да, – мрачно сказал Сергей Павлович.

В обиходе некоторых спецподразделений такие удары назывались «ласкающими». Именно так, практически у него на глазах, был убит Бим, в миру – старлей Данилин, его зам по охране аэродрома в Кандагаре.

(Небо было голубое и мирное, и пейзаж вовсе не казался зловещим, не хватало только березок (березового ситца) вместо рыжих сухих скал на горизонте, чтобы представить себя дома за тысячу километров отсюда, от этого «благословенного» места. Бим шел спокойно, чуть вразвалочку, Туровский видел его удалявшуюся спину, и эта картина навеки врезалась ему в память; колыхание горячего воздуха над бетоном, большой транспортный самолет, два «Ми-8» чуть поодаль и две фигуры – Бима и рядом с ним летчика в шлемофоне и сером комбезе. Шли два боевых товарища через летное поле, каждый по своим делам. Вот летчик дружески хлопнул Бима по плечу (удачи, мол!) и сделал шаг в сторону, а ладонь его, будто бы нечаянно, по инерции, мазнула товарища по затылку. Туровский, кабы не приглядывался специально (что-то, видимо, зацепило его внимание, какая-то деталь, маленькое несоответствие), это движение не заметил бы ни за что… А старший лейтенант вдруг начал падать – как шел, вперед, и уткнулся лбом в бетон…

– Стоять! – заорал Туровский, выхватывая пистолет из кобуры. – Стоять, сука!

Летчик огромными скачками пересек летное поле и прыгнул в кабину «вертушки». Несколько секунд – и «вертушка» задрожала, несущий винт стал медленно раскручиваться, и вот уже не винт, а сплошной свистящий серый диск стоял перед глазами…

Взлететь угонщику не дали. Два грузовика с автоматчиками вылетели на поле, словно тараканы из спичечной коробки, и лихо развернулись, солдаты тут же посыпались из кузова и залегли цепью, ощетинившись оружием. С БТРа забил пулемет, и пули, каждая величиной со средний огурец, мигом распотрошили летчика, словно плюшевого мишку. На стекло брызнуло что-то густое, красно-рыжее, «вертушка» неуверенно подпрыгнула и встала, окутавшись дымом.

Туровский всего этого не видел. Бима укладывали на носилки, а уложив, зачем-то накрыли лицо серой простыней. «Ласкающий» удар. Кровоизлияние в мозг, мгновенная смерть…