Александр Афанасьев - Законы войны Страница 31

Понятное дело. Странный этот захват какой-то. Отмороженный. Это же придумать надо — у одной из самых известных мечетей страны, после намаза, четверо террористов вдруг выхватили оружие и заскочили в автобус с иностранными номерами. Полковник хоть и не был мусульманином, но понимал: все это вызовет крайнее возмущение среди мусульман, многие отвернутся от террористов, сочтут, что они вышли из ислама. Мусульмане напали на мусульман же, более того — на гостей, в мечети! Немыслимое дело!

И странное. Почему бы им не захватить обычный пассажирский автобус? Почему потребовали для переговоров лично генерал-губернатора?

Так что господин генерал-губернатор не зря опасается сюда ехать — всякое может быть. Это понятно. И все-таки… осадок от такой вот откровенной трусости остается. До нынешнего… был Наместник Его Величества, адмирал Воронцов. Он лично участвовал в переговорах в приграничной зоне с самыми отмороженными племенами. Наверное, и сюда бы приехал…

Плохо все.

— Идите. Доложите по перекличке через десять минут.

— Есть…

Полковник отхлебнул горячего чая — в жару он намного лучше, чем холодный, нажал на кнопку, отправляя письмо, и тяжело задумался.

Ситуация — хуже некуда. Очевидцы рассказывали, что у террористов осколочные гранаты и какая-то большая сумка. Автобус стоит на набережной, не подступишься. С одной стороны — здание, причем длинный, глухой фасад, с другой — набережная. Обычная тактика штурма — грузовые машины, кузов которых на одном уровне с окнами, трапы — не пойдет. И с той и с другой стороны улица запечатана блокпостами, а затем и пробками. Он думал о том, чтобы попытаться подобраться по руслу реки, воспользовавшись тем, что набережная мощеная и можно незаметно подобраться прямо к автобусу, — но затея авантюрная. Сначала потребуются лестницы, чтобы выбраться на набережную, а потом чтобы штурмовать сам автобус. Десять раз успеют взорвать. Может быть, что-то получится ночью, но чутье подсказывало полковнику — ночи они ждать не будут.

Террориста видели только одного. Отморозок конченый. Лет двадцать с небольшим. К каждой фразе в конце прибавляет «Иншалла» — «если так будет угодно Аллаху». Продемонстрировал автомат системы «Скорпион», сказал, что у них в автобусе несколько килограммов взрывчатки и что все они — смертники. Никаких требований не выдвинул, потребовал прибытия генерал-губернатора, сказал, что больше ни с кем не станет разговаривать. Еду и воду взять отказался. Сказал: отключите сотовую связь — взрыв.

Значит — в толпе наверняка сообщники.

У автобуса, в котором располагался штаб, послышалась какая-то возня. Потом полковник услышал четкий звук удара.

Это еще что…

Выглянув в окно, он увидел несколько человек с оружием. Главный среди них был невысокий бородач в черной, несмотря на жару, форме. На погоне — помимо положенных знаков различия — серебряные череп и кости. Спецбатальон.

— Кто вы такие? Что происходит?

— Я генерал Мадаев, — ответил человек, — а это мои люди. И там тоже, — он показал в сторону захваченного автобуса, — тоже мои люди…

Генерал русской армии Алишер Салимович Мадаев прибыл в Кабул сегодня утром вместе с небольшим отрядом лично преданных ему мюридов. Он прибыл сюда по вызову из Арка, вызов направил новый генерал-губернатор, и оба они знали, в чем причина такого вызова. Все, точка. Сегодня его вежливо попросят уйти в отставку, а его отряды, дающие едва ли не треть всех боевых результатов, притом что на часть боевых результатов претендуют и парашютисты, и морпехи, и спецназ — так вот, его отряды расформируют и отправят домой. И может быть, так будет и лучше.

Все на самом деле просто. Армия должна побеждать — иначе она начинает проигрывать. И хуже того — разлагаться. Если не забиваешь ты — забивают тебе. Как-то забыли про это генералы великой армии, за сто лет не потерпевшей ни одного поражения.

Сложилась система. Жизненный уклад, связанный с присутствием русской армии на земле афганских племен. Такой уклад, что от этого хочется выть волком, задрав голову к небу. Но он есть — и, просто меняя кадры, его не сломаешь.

Все очень просто. В каждой провинции есть русская гражданская власть и русская военная власть. Гражданская — это губернатор провинции и управляющий местным корпусом гражданской реконструкции. Военная — это начальник сектора, обычно это полковник. Отсюда — из двойственности власти проистекает все остальное.

Афганцы не дураки, дурак тот, кто считает их дураками. Они темные, необразованные, жестокие — но они не дураки. На самом деле они умны, умны умом зверя, который привык выживать в опасной среде и знает все, что для этого нужно. Когда в провинцию прибывает новый начальник гарнизона — первым делом к нему идет делегация старейшин с первыми подарками. Пока еще символическими — барашка, саблю. Не принять — значит оскорбить местных, принимает. А старейшины люди, давно жившие на свете, повидавшие всякое. И на этих смотринах — они тоже решают, как с этим человеком работать. Подкупить? Договориться? Или его нужно дискредитировать.

Подкупают по-разному. Дальше начинают вертеться темные личности, переводчики, мелкие начальники из местных. Предлагают деньги, спиртное, походно-полевую жену. Афганцы прекрасно умеют льстить, это у них в крови. Здесь продается немало золота, могут подкупить золотом, доходы от контрабандной торговли тоже немалые. Если не проходит — начинают договариваться. Договорные кишлаки, договорные уезды — это уезды и кишлаки, в которых по договоренности с местными нельзя проводить никаких боевых операций, русские солдаты не должны появляться на этой земле. Конечно, ведется наблюдение с беспилотников. Но чем оно опасно боевикам? Только если у них есть оружие. Спрятали в какой-нибудь пещере и идут себе спокойно — нанести удар по ним нельзя, они считаются мирными. Пришли в кишлак, передохнули, отъелись, с женщинами это самое, а кто и с мальчиками. Награбленное на рынке продали, деньги спрятали или перевели куда. Потом снова на джихад. Такие вот оазисы нужны самим ашрарам, потому на такой земле они ничего делать не будут. Это их тыловые базы.

Если какой-нибудь полковник окажется честным и непреклонным и начнет разгребать такой вот змеиный клубок, выяснять, кто на что живет, у кого в какой банде сын, муж и тому подобное, начинает проводить активные операции — тогда начинается этап дискредитации. Моджахеды начинают налеты и террор. Обстановка в провинции ухудшается. Старейшины начинают ходить к губернатору с жалобами. Если идет война — всякое бывает, и на все можно пожаловаться. Тут кого-то зарезали, там при зачистке кого-то ограбили — и тому подобное. А в Кабуле видят — растет количество террористических проявлений, убийств, нападений, провинция берется под особый контроль. Начинают приезжать проверяющие, которым надо что-то найти — иначе в Кабуле спросят, а ты за каким… туда ездил?

И вот перед выбором становится уже губернатор. Если он в Кабуле на плохом счету, если его провинция постоянно в сводках — его могут убрать, развалил работу, не наладил рабочего контакта с местным населением. Или по-другому можно все устроить. Берет губернатор лист бумаги и пишет: полковник такой-то в работе не учитывает местную специфику, не согласовывает свои действия с гражданской администрацией, слабо владеет оперативной обстановкой, уделяет недостаточно внимания работе с отрядами самозащиты, не пользуется авторитетом среди местного населения, вступил в конфликт с духовенством. Имеют место факты противоправных действий со стороны подчиненных полковника такого-то — дальше губернатор пишет все, что имело место быть за последнее время, подкрепляя это жалобами с мест. Жалобы составлены очень грамотно, всегда жалуются на одного и в то же время хоть намеками — но хвалят другого. В результате чего… и идет перечисление сводок последнего времени: убили, взорвали, похитили. Дальше пишется: посему нижайше прошу удалить полковника такого-то, так как его действия подрывают процесс мирного урегулирования, создают негативные тенденции в работе с местным населением, подрывают авторитет русской власти в глазах афганского народа. Такое письмо чаще всего пишется и в Кабул, и в Санкт-Петербург — копию. И отныне губернатор прикрыт, если что, он покажет письмо и скажет — я же писал, сигнализировал. А в Кабуле тоже встает жесткий выбор: либо снимать непопулярного среди местных полковника и ставить другого, либо отвечать перед Санкт-Петербургом, почему нет прогресса в мирном урегулировании, почему в такой-то провинции обострилась оперативная обстановка, почему ничего не делается для исправления ситуации. Тут и до оргвыводов недалеко — не справился с работой.

А преемник оставленного (и с не лучшей записью в личном деле) офицера мотает все на ус и делает выводы — как надо строить работу.