Сьюзен Коллинз - Воспламенение Страница 32

Мы с Питом соблюдаем новый режим. Это дает мне возможность что-то делать. Это дает нам всем возможность что-то делать, кроме как принять поражение. Мама помещает нас на специальную диету, чтобы мы набрали вес. Прим лечит наши болящие мышцы. Мадж таскает нам газеты Капитолия от своего отца. Предсказания о том, кто будет победителем, держат нас среди фаворитов. Даже Гейл входит в общую картину по воскресениям, хоть он не испытывает никакой любви к Питу и Хеймитчу, он обучает нас всему, что знает о ловушках. Это странно для меня, одновременно разговаривать и с Питом, и с Гейлом, но они, кажется, отложили в сторону все разногласия, которые были у них из-за меня.

Как-то вечером, когда я иду провожать Гейла в город, он даже признает:

— Было бы лучше, если бы его было проще ненавидеть.

— Кому ты рассказываешь? — говорю я. — Если бы я просто возненавидела его на арене, мы все бы не были в этом бардаке сейчас. Он был бы мертв, а я бы была маленьким счастливым победителем, совсем одним.

— И где бы мы были, Китнисс? — спрашивает Гейл.

Я замолкаю, не зная, что сказать. Где бы я была со своим притворным кузеном, который и не был бы моим кузеном, если бы не Пит? Он все еще целовал бы меня, а я целовала бы его в ответ, я бы была вольна это делать, ведь так? Позволила бы я себе открыться ему, убаюканная защищенностью, полученной от денег и еды, и иллюзией безопасности от победы при других обстоятельствах? Но по-прежнему была бы Жатва, нависшая над нами, над нашими детьми. Независимо от того, чего хочу я…

— Охотились бы. Как и каждое воскресение. — Я знаю, что он, задавая вопрос, не имел в виду буквальное значение, но это все, что я могу ответить честно. Гейл знает, что я предпочла ему Пита, не согласившись сбежать. Как по мне, так нет никакого смысла говорить о вещах, которые могли бы быть. Даже если бы я убила Пита на арене, я по-прежнему бы не хотела ни за кого замуж. Я обручилась только для того, чтобы спасти жизни людей, и эта затея с треском провалилась.

Я боюсь, так или иначе, что любое проявление эмоций с Гейлом могло заставить его сделать что-нибудь решительное. Вроде начала восстания в шахтах. Хеймитч говорил, что дистрикт не готов к этому. А теперь и подавно, потому что на следующий день после объявления о Двадцатипятилетии Подавления сюда прибыла на поезде еще одна сотня Миротворцев.

Так как я не планирую вернуться живой во второй раз, то, чем раньше Гейл позволит мне уйти, тем лучше. У меня есть план сказать одну-две вещи ему после Жатвы, когда будет час прощания. Скажу Гейлу, чтобы он знал, насколько важен был для меня все эти годы. Насколько лучше моя жизнь стала оттого, что я узнала его. От любви к нему, пусть она даже в ограниченной форме, которой я могу управлять.

День Жатвы жаркий и душный. Жители Дистрикта-12 ждут, обливаясь потом, в тишине, на площади с автоматами, направленными на них. Я стою в одиночестве на небольшой, обитой бархатом арене, с Питом и Хеймитчем на таких же справа от меня. Жатва занимает всего минуту. Эффи, сияющая в своем парике цвета металлического золота, испытывает нехватку своего обычного воодушевления. Ей приходится долго пытаться ловить один единственный листочек в шаре для девочек, который, все и так знают, содержит мое имя. Затем она вытаскивает имя Хеймитча, который успевает только стрельнуть в меня несчастным взглядом, прежде чем Пит предлагает добровольно занять его место.

Нас тут же провожают в Дом Правосудия, где мы находим Главу Миротворцев Треда, ждущего нас.

— Новая процедура, — говорит он с улыбкой.

Нас проводят через черный вход к автомобилю и отвозят на вокзал. Нет никаких камер на платформе, никакой толпы, провожающей нас в путь. Хеймитч и Эффи кажутся сопровождаемыми охранниками. Миротворцы торопят нас всех садиться на поезд и хлопают дверью. Колеса начинают вращаться.

И мне остается смотреть в окно, наблюдая, как исчезает Дистрикт-12, со всеми моими прощальными словами, по-прежнему готовыми сорваться с губ.

Глава 14

Я долго смотрю в окно даже после того, как леса поглотили последний проблеск моего дома. На сей раз у меня нет ни малейшей надежды на возвращение. Перед моими первыми Играми я поклялась Прим сделать все, что смогу, чтобы победить, теперь же я поклялась сделать все, что смогу, чтобы оставить Пита в живых. Я никогда не попаду в это путешествие снова.

Я действительно понимаю, как необходимо мне было сказать эти последние слова своим близким. Так было бы лучше: закрыть и запереть двери. Оставить их грустными, но благополучно позади. А Капитолий украл у меня и это.

— Мы напишем письма, Китнисс, — говорит Пит у меня за спиной. — В любом случае так будет лучше. Дадим им часть нас, чтобы держаться. Хеймитч передаст их ради нас, если… Если их нужно будет передавать.

Я киваю и направляюсь прямо в свою комнату. Я сижу на кровати, понимая, что никогда не буду писать эти письма. Они будут походить на ту речь, которую я пыталась составить, чтобы отдать дань Руте и Цепу в Дистрикте-11. Эти вещи казались ясными в моей голове, даже когда я говорила перед толпой, но слова не выходили правильно из-под моего пера. К тому же, они должны были сопровождаться объятиями и поцелуями, поглаживанием волос Прим, ласковым прикосновением к лицу Гейла, сжатием руки Мадж. Они не могут быть доставлены с деревянной коробкой, содержащей мое холодное, окостеневшее тело.

Слишком подавленная, даже чтобы плакать, все, что я хочу, — это свернуться калачиком на своей кровати и спать, пока мы не прибудем в Капитолий завтра утром. Но у меня есть миссия. Нет, это больше чем миссия. Сохранить Пита в живых. Как ни странно, я могу достичь этого, несмотря на гнев Капитолия, главное, чтобы я была на высоте в своей игре. Это не получится, если я буду скорбеть по всем, кого люблю дома. Позволь им идти, говорю я себе. Скажи «прощай», забудь их. Я прилагаю усилия, думая о них, о каждом, один за другим, отпуская их, как птиц из клеток внутри меня, запирая двери, чтобы они не вернулись.

К тому времени, как Эффи стучит в мою дверь, чтобы позвать меня на обед, я абсолютно пуста. Но эта легкость не совсем неприятна.

Еда нас покоряет. Так покоряет, на самом деле, что мы сидим в полной тишине, нарушаемой только удалением старых блюд и предоставлением новых. Холодный суп из протертых овощей. Рыбные котлеты с лимонной пастой. Те маленькие птицы, заполненные апельсиновым соусом с диким рисом и водяным крессом. Шоколадный десерт с заварным кремом усеян вишнями.

Пит и Эффи делают редкие попытки беседы, которые быстро угасают.

— Мне нравятся твои новые волосы, Эффи, — говорит Пит.

— Спасибо, мне специально сделали их соответствующими броши Китнисс. Думаю, мы могли бы повязать тебе на щиколотку золотую ленточку и, возможно, найти для Хеймитча золотой браслет или что-то вроде того, тогда бы мы стали выглядеть как команда.

Очевидно, Эффи не знает, что моя брошь в форме сойки-пересмешницы — теперь символ, используемый мятежниками. По крайней мере в Дистрикте-8. В Капитолии сойка-пересмешница — просто забавное напоминание об особенно захватывающих Голодных Играх. Что еще это могло бы быть? Настоящие повстанцы не могли поместить тайный символ на что-то столь же прочное, как драгоценности. Они помещали его на крекерах, которые можно тут же съесть при необходимости.

— Мне кажется, это отличная идея, — говорит Пит. — Как насчет этого, Хеймитч?

— Ага, пофиг, — отвечает Хеймитч. Он не пьян, но я вижу, что он хотел бы этого. Эффи заставила убрать свое вино, когда увидела его усилия, но он все равно в жалком состоянии. Если бы он был трибутом, он не был бы должен Питу ничего и был бы так пьян, как ему хотелось. Теперь он собирается направить все свои силы на то, чтобы сохранить Питу жизнь на арене, полной его старых друзей, и он, вероятно, потерпит неудачу.

— Возможно, мы могли бы надеть и на тебя парик, — произношу я в попытке разрядить обстановку. Он только кидает на меня взгляд, говорящий, чтобы его оставили в покое, и все мы едим наш заварной крем в тишине.

— Пойдем смотреть повтор Жатвы? — спрашивает Эффи, промокая уголки рта белой салфеткой.

Пит уходит за своим блокнотом с оставшимися победителями, а мы собираемся в купе с телевизором, чтобы увидеть, кто будет нашими соперниками на арене. Мы все на месте, когда начинает играть гимн и появляется ежегодное повторение Жатвы в двенадцати дистриктах.

За всю историю Игр в них было семьдесят пять победителей. Пятьдесят девять все еще живы. Я признаю многие лица, либо из-за того, что видела их трибутами, либо когда они были наставниками, либо из-за нашего недавнего просмотра видео победителей. Некоторые настолько стары, либо потрепаны болезнью, наркотиками или выпивкой, что я не могу узнать их. Как и следовало ожидать, фонды трибутов-профи из Первого, Второго и Четвертого самые большие. Но каждому Дистрикту удалось наскрести хотя бы по одному победителю женщине и одному мужчине.