Олег Верещагин - Будьте бдительны! Сборник рассказов Страница 34

Короче говоря, России очень и очень повезло. Нельзя было не понимать, что даже сейчас — сыщись в мире достаточно мощная сила — и огромная территория СССР, населённая поредевшим населением, со здорово разрушенной инфраструктурой, с трудом восстанавливающаяся — стала бы её добычей.

Но судьба как всегда пощадила Россию за мужество её народа.

— За прошлый год — три миллиона чистого прироста населения, — сказал Ларионов.

Верещагин хмыкнул:

— Общая цифра?

— Цифра прироста русского народа, — ответил Ларионов с улыбкой. — Вообще ещё больше.

— Ты там, в кругах, вращаешься, — лениво начал Верещагин, — а сколько всего сейчас людей в СССР? Или не знаешь?

— Да ради бога, — так же лениво сказал Ларионов (в глазах плясали бесенята). — Всего славян — сто пятьдесят два с половиной миллиона. Русских 137 миллионов, из них — 97 миллионов великороссов, 32 миллиона украинцев, 8 миллионов белорусов. Ещё пятнадцать с половиной миллионов югославов — 9 миллионов сербов, 4,5 миллиона хорватов, полмиллиона черногорцев, полтора миллиона македонцев. Плюс 8 миллионов болгар, 5,5 миллионов словаков. И неславянских народностей — 47 миллионов. В СССР живут итого примерно 200 миллионов человек. Второе место в мире после того, что сейчас называется Китаем. Если у них там пойдёт так дальше — скоро будем на первом.

— Силё-он… — протянул Верещагин. — Наизусть шпаришь! — и добавил уже печально. — Половина. Ополовинили славян…

— Чернуха, но не так уж страшно, — возразил Ларионов неожиданно жёстко. Две трети погибших — население мегаполисов. А среди северян, казаков и сибиряков уцелело большинство. Генофонд цел. Кстати, и на планете попросторней стало.

— Насколько? — с непонятной интонацией уточнил Верещагин.

— На три миллиарда, — с такой же интонацией ответил Ларионов. — За пять лет — вовсе неплохо… Правда, через пару лет ожидаем пандемию чумы на всём юге. Но учёные говорят, что теперь справимся легко. Через границы не пустим.

— А ты вообще где? — спохватился Верещагин. — В отставке, это понятно. А так?

— А так — я глава комиссии по реституции, — сказал Ларионов. И, увидев недоумённый взгляд Верещагина, пояснил с улыбкой: — Да нет. это не разные там склянки-картинки делить. Это возвращение нашей главное ценности — русских детей.

— Ещё не все?.. — Верещагин помрачнел.

— Не все, — кивнул Ларионов. — Кто просто не может выехать. Кого не выпускают. А кто уже и забыл, что русский… Я ведь всего три дня назад был на пропускнике в Уэлене… Бррр! — он передёрнулся. — Из Аляски толпы ломятся… «бывжиг». Сперва от нас удрали в Штаты, а теперь оттуда бегут сюда. На Аляске-то относительный порядок, вот они туда и ползут. Жуть. С детьми, вопят, деньги тычут… — лицо Ларионова стало недобрым. — Ну, я тишину установил, — он показал, как стреляют в потолок, — и говорю: «Никого из взрослых я не пущу. Вы курвы — так и сказал — курвами и останетесь. Родину бросили, когда было плохо. И Америку так же бросаете. Проходить будут только дети до шестнадцати.» Так что ты думаешь? Две трети просто повернулись, детей бросили и обратно ломанулись. Я потом расспрашивал — это в основном и не их дети были, откуда у их б…дей дети? В детдомах, в клиниках русских детишек покупали — там же сейчас жуть что творится, власти никакой — и за своих выдавали — на жалость бить собирались. А как увидели, что их так и так не пустят — дёрнули обратно…

— И не пустил? — спросил Верещагин.

— Не пустил, — жёстко ответил Ларионов. — Кто предал раз — предаст и два. Детей собрали и увезли. А эти пусть подыхают в Америке. Тем более, что американцам они тоже не нужны. Мне майор-штатовец с КПП сказал, что даже обратно в Уэллс, в город их не выпустит, пусть в пропускнике хоть дохнут, хоть вешаются. Мол, Америке нужны матери и солдаты, а не шлюхи обоего пола. А какие знаменитые рожи я там видел! — Ларионов подмигнул. — Сатирики-юмористы, певички-актриски, исследователи-последователи… Аж душа запела!

— Смотри, мы почти до Чернавского моста дошли, — кивнул Верещагин. — А это там что? Памятник?

— Памятник, — тихо ответил Ларионов. — Пошли. Посмотришь.

— Здравствуй, Димка, — тихо сказал Верещагин. Так тихо, что не услышали, кажется, даже стоявшие по обе стороны от небольшой кирпичной пирамидки пионеры почётного караула. А ветер с водохранилища, рвавший, словно языки пламени — казалось, что горит всё вокруг — тысячи пионерских галстуков на металлических распорках, похожих на дуги колючей проволоки — и вовсе сделал слова неслышными.

На фоне изогнувшегося гигантским полукольцом Мемориала, его полированного чёрного камня, белокаменных фигур в вечном карауле памятник Димке Медведеву казался особенно крохотным. Но… но странно. Пирамидка не терялась, не казалась жалкой. Возникало странное ощущение. Как будто гигантские сильные руки — Мемориал — с обеих сторон обнимают младшего товарища, стремясь защитить того, кто вышел вперёд, кто уже шагнул навстречу врагу…

— Здравствуй, Димка, — повторил Верещагин.

— Вот так, — сказал, подходя следом Ларионов.

— Иногда я думаю… — спокойным, но странным голосом сказал Верещагин. — Иногда я думаю — если бы не он — мы бы не победили. Я знаю, что это смешно, но я так думаю иногда. Что с него всё и началось.

— Кто знает? — задумчиво ответил Ларионов.

— У меня был друг, — сказал Верещагин. — Офицер моей дружины, Игорь Басаргин… Вот мы с ним как-то — за неделю, что ли, до того, как я с Димкой познакомился — сидели и говорили. Я его спросил — не пробовал ли он молиться. А он помолчал и вдруг говорит зло: «Бог не поможет сволочам, которые продали свою страну!» Как ударил, я даже отшатнулся… А теперь думаю ещё… — Верещагин усмехнулся. — Может быть, бог всё-таки есть. И он нас всех пожалел ради одного мальчишки, у которого было большое и чистое сердце. Понимаешь, не ради наших танков и наших автоматов, не ради лозунгов и дружин РНВ. Просто ради мальчишки, который оставался мужественным до конца.

— Кто знает? — серьёзно повторил Ларионов. — Знаешь, сколько было споров? Строить или нет… Людям жить негде… А Ромашов тогда сказал: «Без жилья люди выживут. А без памяти они так — стадо…»

Если честно, парад Верещагин не очень запомнил, хотя близнецы на его плечах выражали свой восторг весьма бурно. Только когда в самом конце пошли БМСы — боевые машины сопровождения, заменившие в новой армии архаичные танки и самоходки — и грянул марш:

— Не надо нас пугать — бахвалиться спесиво!Не стоит нам грозить и вновь с огнём играть!А если враг рискнёт проверить нашу силу —Его мы навсегда отучим проверять!

Верещагин словно бы очнулся. И увидел, что за «оборотнями» и «рысями» начинают выходить пионерские отряды.

— Первый пионерские отряд города Воронежа — отряд имени Дмитрия Самойлова! — говорил диктор. — Созданный почти в самом начале блокады, этот отряд…

— Знаю. Всё знаю, — прошептал Верещагин, ссаживая бурно запротестовавших мальчишек на руки матери и явно к ним привязавшейся Катьке. Ему внезапно очень захотелось остаться одному — и он начал потихоньку выбираться из толпы. Ларионов спросил, оглядываясь:

— Куда собрался-то?

— Прогуляюсь, — ответил Верещагин через плечо. — Я сейчас.

Спустившийся на Воронеж летний вечер был тёплым и тихим — тихим, так сказать, от природы, потому что праздник не утихал, переместившись с центральных улиц на концертные площадки, в Дома Культуры и просто в квартиры. Уложив младших — с ними изъявили готовность остаться Юрка со Светкой — в доме Ларионовых (Ларионов-старший как бы автоматически считал, что Верещагины остановятся у него, начисто забыв, что дом Елены целёхонек), остальные отправились в город, но Серёжка с Димкой опять тихо «слиняли», на этот раз прихватив с собой и Катьку. А двое мужчин и две женщины оказались около всё того же Мемориала, где уже была возведена большая временная эстрада и собрались тысячи людей.

Эстрада была не освещена. Но потом вдруг откуда-то сверху ударил поток необычайно тёплого, золотистого света, выхватившего из темноты фигуру очень красивой девушки в легком платье, с пышной, небрежно уложенной копной волос искристого, металлического цвета. Шагнув к краю эстрады, девушка подняла руку свободным жестом и звонко, громко отчеканила…

— ВечнаяСлаваГероям!Вечная слава!Вечная слава!ВечнаяСлаваГероям!Слава героям!Слава!!!

…Что-то шевельнулось в темноте — с левого края эстрады. Все скорей угадали, чем увидел — чёрный сгусток, имевший форму человеческого силуэта. Странно холодный, безликий, но сильный голос прозвучал из тьмы: