Дмитрий Матяш - Изоляция Страница 36

Выдохнул. Попытался немного расслабиться.

— Допустим, согласился. Объясни, для чего мне какие-то люди? Я не могу сам провернуть эту мутку?

— Глеб, ответь мне, пожалуйста, — положив блин на стол, заговорил Призрак, — если отбросить всю эту хероту, типа там «никому не верь», то-се, у тебя был повод мне не доверять? Я когда-нибудь тебя кидал? Нет? Тогда снимай с себя все это обрыганное дерьмо и не задавай ненужных вопросов. Степановна простирнет, а ты отоспись. В ночь тебе выходить. Могу заверить сразу — скучать не придется…

Отоспись, блин. Отоспись — это когда часов двенадцать можно без задних ног поваляться, не дергаясь на каждый шорох. А прилегши в четыре часа дня и проснувшись от резкой тряски за рукав в девять вечера, ни хрена не отоспишься.

Старик с суровым, как сибирская тайга, лицом, одетый в тот же самый брезентовый плащ, смотрел на меня такими безнадежными глазами, будто его заверили, что я воскрешаю мертвых, а я оказался обычным шарлатаном. К тому же громко храпящим.

— Вот твои шмотки и оружие, — сказал он. — Я подожду на улице.

Я сел на матрасе, который мне любезно бросили на пол в подсобке, отбросил смердящее пыльной затхлостью одеяло, протер глаза. Все же хорошо было себя чувствовать помытым и пахнущим хозяйственным мылом — эталоном свежести. Степановна оказалась человеком что надо. Мало кого не сломила наша новая жизнь, но эта пожилая женщина, на зависть полным сил мужикам, отважно сражалась с одолевающим ее кислотно-серым унынием. Я видел это по глазам. Однажды она сдастся, все сдаются, но пока что ей удается сберечь за собой звание хранительницы домашнего очага. И в этом плане я старику даже завидовал.

На спинке стула висел мой потасканный, местами дырявый армейский бушлат, на сиденье лежали аккуратно сложенные камуфлированные штаны, черный свитер и морпеховская тельняшка. Все выстиранное, высушенное, приятно пахнущее стиральным порошком, так не ассоциирующимся с холостяцким образом жизни. Поперек на штанах лежит почему-то трофейный «галиль», а не мой обрезок, рядом — запасной магазин с поблескивающими медью патронами. И мой подарочный нож.

Ну намек насчет автомата я понял. С «укоротом», значится, на такое дело все равно, что к дракону со шпагой? Ладно, сейчас я, шесть секунд.

Выходя, заглянул в столовую, но Призрака, разумеется, там уже не было. Не было и Степановны на кухне, в плите дотлевали угольки, на широкой, уводящей в стену дымоходной трубе сушились чьи-то вещи. Я покидал это одноэтажное, навевающее воспоминания о прошлом жилище с отягчающей душу грустью. В такие минуты становится неимоверно жаль, что нельзя жить как прежде. Или хотя бы здесь остаться. Я бы остался, честное слово. Хоть на денек, как в той песне.

Тяжко вздыхаю, покидая дом.

Старик ждал меня на улице, курил завернутую в газету махорку, наблюдал за повисшей над офисом полною луной. Увидев меня, он выстрелил окурком под забор и сразу зашагал к щели в воротах. Ни говорить со мной, ни спрашивать ни о чем ему, похоже, не хотелось.

Может, оно даже к лучшему.

Мы шли опять путаницей старогородских улиц — слишком сложных для того, чтобы понять, где они начинаются и заканчиваются. Ночью сложно определить истинную длину маршрута, но как по мне, то отшагали мы в полной тишине не меньше пяти километров. Примерно по направлению к железнодорожному вокзалу, хотя я мог и ошибаться. Замедлил шаг старик на изгибе очередной улицы, у ничем не примечательного дома. Остановился.

— Это Иваныч, — негромко объявил старик в темные оконницы, — я с человеком от Призрака.

Внутри послышался приглушенный стук, клацанье, похожее на щелчок пулеметного затвора. На порог, скрипнув дверью, вышел высокий человек, стал в дверях, руки на груди скрестил. В темноте я мог разглядеть лишь его статный силуэт. Ни цвета глаз, ни волос, ни черт лица я не видел. А вот меня он разглядывал с любопытством купца, это я всей кожей почувствовал, аж мурашки поползли.

— Как зовут? — спросил тихо, дабы его голос не был слышен дальше стоящих в метре от него фигур.

— Салман, — отвечаю так же.

— И откуда такой?

— Откуда придется. С Вишенки вчера был. А дальше как фишка упадет.

— С Призраком как снюхался?

Я отпустил короткий хриплый смешок. Мол, я-то все понимаю, дружище, но полез ты все-таки на запретную территорию. Тут вообще-то все шифруются, что знакомы с ним, а ты в лоб с такими вопросами.

— Я обязан отвечать? — спрашиваю.

— Нет. Но тогда уйдешь отсюда ни с чем.

Дед прокашлялся у меня за спиной. Да понял я, понял.

— С Призраком не снюхиваются, он сам выходит на того, с кем решает тему мутить, — говорю. — Если тебя это интересует, первой зимой он указал мне где два пацанчика прячут стащенную у «догов» снарягу. Броник, два эрпэковских короба «семерки», пару «эфок».

Длинный удовлетворенно кивнул.

— Входи. Иваныч, а ты чего, не зайдешь? Лишний ствол не помешает.

— Да не, — ответил старик, поворачиваясь, чтоб идти обратно, — стар я уже для этих ваших дел. Да и бабе Наде обещал вернуться. Вот он будет за меня.

Я вошел в избу.

Внутри было ничуть не теплее, чем снаружи. Сразу понимаешь, радушия, как в доме Иваныча, не будет. И не только потому, что в хате нет рам со стеклами, и по настрою внутри сидящих становится понятно, что это лишь перевалочный пункт. Насколько было видно в свете заглядывающей в оконные проемы луны, их там было три человека, не считая длинного. Сидели за убранным скатертью столом в зале и молча потягивали что-то из железных кружек. Ответив на мое приветствие короткими кивками, они снова отвернулись к оконным проемам, и в комнате воцарилась полная тишина.

— Выходим через десять минут, — став рядом, тихо сказал мне длинный и представился: — Меня зовут майор Никитин, если что. — Он кивнул на сидящих за столом: — Это моя команда, были и, надеюсь, остаются в подчинении: Пернат, Игнатьев, Дьяченко, познакомишься по ходу дела. Все в нашем штабе вэвээс служили. — Меж тем «команда» никак не отреагировала на собственные имена, продолжив выглядывать на улицу, будто там было что-то интересное. — Мы, вообще-то, подельников не берем, но Призрак сказал, ты человек надежный, да и ствол лишним теперь не будет.

— Куда пойдем? — спрашиваю, теряясь в догадках.

— Да недалеко тут, до железки прогуляемся.

— А что на железке? — удивленно. — Металлолом таскать?

— Тебе Призрак не сказал? Селяне «догам» сегодня провизию отправляют. Муку, — сказал он будничным тоном, словно речь шла о чем-то до крайности безобидном. — Дрезинами.

Я поворачиваюсь к нему всем корпусом, и выражение глаз у меня, должно быть, такое, будто он мне нож меж лопаток сунул. Это точно прозвучало, я не ослышался? Слово «дрезина» было или это ветер в оконнице шалит?

— Ты бредишь, майор, — говорю, вдоволь на него натаращившись. — Это гон. Я на такое не подпишусь — с суицидниками дел не веду…

— А ты не руби сплеча, Салман. Не так страшен черт, как его жена. Я тебе схемку обрисую, а там уж решишь…

— Да вы издеваетесь, что ли? — Я заговорил громче обычного, тем самым заставив троих резко на меня оглянуться, а одного даже вскочить на ноги и поднести напряженную ладонь к губам. — Какая, на хрен, схемка? Какая может быть схемка у четырех рыл против пятнадцати? Куда такой… — я затруднился в подборе точной формулировки для группки майора, — «командой» идти? Ким хером вы собираетесь брать ту муку? Под откос дрезину пустите?

— Майор! — громко шепнул тот, что стоял на ногах. — Уймите его! А то я сам его сейчас успокою. Слышь, ты, наемная твоя душа, ну-ка рот здесь прикрыл!

— Тих-тих-тих, — Никитин усмиряюще развел меж нами руки. — Тихо. Все успокоились. Игнатьев, присядь. Салман. Тут дело деликатное, мы понимаем, это не шпану на вокзале постремать, но не надо делать преждевременных выводов, ладно? И Бога ради, не шуми. Зачем лишний раз накалять? Пятнадцать человек охраны — это сказки. — Он выдержал не сулящую ничего хорошего паузу. — С недавних пор их там вдвое больше. Но как военный я тебя уверяю: они ни хрена не смыслят в организации сопровождения. Вообще. Мы следим не первый день. Их можно и даже нужно брать. Потому что возьмет кто-то другой.

Смотрю на него, а сам думаю: где ж то я уже такое слышал? Неужто не далее как пару дней назад? Тут же всплывает в голове голос лысого водилы, Гунара. И лицо его — так четко, будто только перед майором с ним разговаривал. «Да какого серьезного замеса? Два салабона на один „калаш“. Нагрузить толково, и тот отдадут», — кажется так он говорил. «И чего, много набрал? — хочется спросить. — Нагрузил салабонов? Или лежишь, надвое поделенный, в канализационном стоке под, Урожаем»?

Призрак, Призрак… Никогда не кидал, говоришь? А сейчас что, уж не в курган ли меня с ходу втрамбовываешь? Четверо штабистов — не полевых даже комвзводов, — точно ли это те, за кого ты так ручался? Типа, рынки им брать унизительно, что опытным морякам в лягушатнике хлюпаться. Жаль, тебя здесь нет, хотел бы я на тебя взглянуть. Муки, епт, старику захотелось. Да я б ему лучше такую же собаку, не хуже надрессированную, притаранил бы. Да хоть три кобеля и три сучки, на расплод. Только — ну да! На хрен ему собаки, если жене муку подавай. Хитро, хитро. Послать бы их всех, с Призраком во главе, да только…