Андрей Щупов - Тост за Палача Страница 38

— Вызывал, гражданин начальник? — в дверной проем нырнула стриженная головушка.

Дымов приветливо кивнул.

— Заходи, заходи, Павел Сергеевич!

Кривоногий пахан зашел в кабинет, стеснительно запахнув полы халата, устроился в кресле. Вадим с интересом рассматривал гостя. Как бы то ни было, но изменился Ломоть основательно! Все то же забубенное и иссеченное шрамами лицо, тот же сплющенный жестоким ударом нос и по-боксерски сдвинутые вперед плечи, однако в выражении глаз, в мимике угадывалось уже что-то совершенно иное. Он научился смотреть дружелюбно, избавился от нервных конвульсий. Даже голос Ломтя заметно потеплел, утеряв одесские блатные интонации.

— Ну что, как твоя Тонечка?

— Растет, толстуха такая! — Ломтев заулыбался. — Еще беззубая, а уже что-то там гулькает. Меня, блин, узнает, ручки тянет.

— Рад за тебя, — Вадим серьезно кивнул. — Честное слово, рад. И про ребенка не забывай. Если что, привози. Всегда посмотрю без очереди.

— Вадик! — Павел Сергеевич истово сжал татуированный кулак. — Я уже говорил, если что, последнее отдам. Только скажи!

— А что… Пожалуй, и скажу. — Вадим смущенно дернул себя за нос. Потянувшись рукой, коротко щелкнул по клавишам. Чуть слышно прогудел принтер, и на свет выполз лист с цветным изображением недавнего гостя Раисы Дмитриевны. — Вот, взгляни. Можешь дать подсказку, скажу спасибо. Возможно, ничего серьезного, но, сам понимаешь, это не совсем моя компетенция. По нечаянности могу и дров наломать.

— Я так понимаю, этот козел тебе дорогу перешел? — Ломтев цепко всмотрелся в распечатку.

— Еще не перешел, но боюсь, попробует это сделать.

— Что ж, пусть попробует!.. — пациент Дымова привычно подобрался, в лице его вновь проступили жесткие черточки.

Вадим сокрушенно вздохнул.

— В общем так, Павел Сергеевич, даю вводную… Этот тип сегодня заезжал в центр, оказывал давление на наших сотрудников. Судя по всему, субъект зубастый. Что ему нужно, я не очень себе представляю, но если есть возможность тихо и мирно урегулировать проблему…

— Сделаю, Вадик! — Ломоть глянул на Дымова бешеным взором. — Если он из наших, сегодня же буду знать о нем всю подноготную.

— Одна убедительная просьба: не рискуй понапрасну. Есть возможность договориться без эксцессов, договорись, а нет, лучше скажи честно. Я другие рычаги использую.

— Обижаешь, гражданин начальник! — прогудел Ломоть. — Но если просишь без этих… Как его? Без эксцессов, сделаем без них.

— Вот и славно. Какая там у тебя по счету уже пирамида?

— Не поверишь, Вадим, уже пятнадцатая. Зря я тогда десятую себе не забрал. Красивая была, изящная. Чисто конфетка! А сейчас что ни смастерим, все хуже кажется.

— У настоящих мастеров это бывает.

— Вот и я своим то же самое говорю.

— Дальше-то что, Павел Сергеевич? Так и будешь всю жизнь рубанить да пилить?

— А тебе никак завидно? — Ломоть подмигнул. — Слыхал, небось, куда последние изделия Раиса Дмитриевна ухитрилась впарить?

Дымов честно помотал головой.

— Одну Кремль приобрел, две в Бельгию уплыли, теперь вот из Штатов пришел заказ — сразу на полдюжины. Причем платят красиво — полсотни тонн за штуку. В баксах, само собой. Так что, начальник, я здесь не только здоровье, но и капитал приобрету. Сам прикинь, — думал ли когда Паша Ломтев, что сделанное его собственными руками будет покупаться за рубежом? Мы и эмблемку уже придумали, логитипчик заказали. А главное у нас не конвейер, — ручная работа, потому и конкурентов никогда толковых не будет.

— Да ты сметливый мужик, Павел Сергеевич!

— Ну так… На том стоим! — Ломтев аккуратно сложил распечатку, спрятал в карман. — А с этим красавцем не беспокойся. Сегодня же вызову ребяток, озадачу кого надо. Как что разузнаю, сразу доложу.

Они обменялись рукопожатием и распрощались.

С чем это можно было сравнить? Пожалуй, с точным ударом в челюсть — и не просто ударом, а перекрестным встречным, каковым и сам Аксан в давней молодости потчевал своих партнеров по рингу. Филигранную технику, танец ног и терпеливый набор очков он всегда презирал. Бой есть бой, и настоящая победа достается только тогда, когда враг повержен на пол и никакой счет уже не способен ему помочь. А посему тактика Аксана предполагал один-единственный ход. Пропуская десятки ударов, он юлил, подставлялся, изображал неумеху, когда было нужно, даже начинал картинно пошатываться — и все только ради одного такого удара — вперехлест и навстречу. Обычно дробящий в челюсть, когда скорость и масса собственного тела суммируется со скоростью рвущегося навстречу боксера, срабатывал безотказно. И плевать было на тренерское нытье, на упреки в некрасивом поединке. И тогда, и сейчас Аксан твердо знал: нюансы забываются, результат запоминают надолго. В итоге драться с ним опасались даже именитые разрядники. Несмотря на то, что в числе техничных бойцов Аксан никогда не числился.

Вот и теперь это напоминало тот встречный удар — оплеуху по глазам и сознанию. Наверное, и длилось-то это всего пару секунд, но Аксан отчетливо почувствовал, что эти секунды он летел и падал в бездонную расщелину. И уже в падении явилось отчетливое понимание того, что случится с ним, шагни он за порог этого проклятого кабинета. Еще неизвестно каким новым трюком его повстречает хозяин.

Впрочем, Аксана без того встретили. Даже, не позволив взяться за дверную ручку. Страшнее всего было то, что эту вспышку перед глазами, этот внутренний жутковатый спазм он тут же узнал. Потому и шагнул назад — к столику этой раскрашенной фифы. Ему не хотелось называть это бегством, — он попросту отступал. Временно, с твердым намерением рано или поздно вернуться. И уже не простым пациентом-очередником, а бойцом заготовившим ответный удар…

Уже на улице, он позволил Муртазу накинуть себе на плечи кожаную куртку, достав из кармана сотовый, вызвал Горбуна.

— Это Аксан. Можешь порадоваться, я его нашел.

— Кого?

— Того, кто уничтожил лабораторию и оставил нас с носом.

Горбун возбужденно задышал в трубку.

— Кто?! Скажи, Аксан! Сегодня же порежем эту тварь на куски!

— Один раз ты уже пробовал это сделать. По-моему, вышло неважно.

— Что-то я не совсем вкуриваю…

— Это твой недавний клиент. Из «Галактиона».

— Лепила?!

— Он самый, Горбун. И радуйся, что твои пацаны остались в тот вечер живы.

— Живы? Да кто он, елы-палы, такой?!

— Он — тот, — внушительно произнес Аксан, — кто сделал людей Маршала. Добавлю — сделал чисто и в одиночку. Так что прикуси язык и подумай, что мы можем против него предпринять. А пока бывай. Встретимся, поговорим подробнее.

Глава 21

Вадим продолжал свои эксперименты, наблюдая за влиянием деревянных конструкций на человеческие метатела. Собственно, сгущение энергетических полей под пирамидальными сводами он наблюдал уже не впервые, но в этот раз в физиопроцедуру решили включить музыкальный аспект. Спасибо Аллочке! Девочка оказалась сметливая — и именно она около месяца назад первая выразила недоумение по поводу царящей в залах тишины. То есть, кое-кто из пациентов реагировал на безмолвие достаточно ровно, но абсолютное большинство проявляло несвойственную им нервозность. И тогда же Вадим, шлепнув себя по лбу, благодарно поцеловавл Аллочку в щеку. Конечно, об этом следовало подумать раньше! Творческое врачевание — вещь замечательная, но ахилесова пята подобного лечения в том и состоит, что оно ориентировано на психастенические и авторитарные характеры. Сильный, умеющий «думать в себе» человек действительно способен откликаться на подобные методики, подхватывая эстафетную палочку от врачей, шаг за шагом выводя себя из недужного штопора. Однако, несравненная Аллочка ткнула пальцем в больное место, напомнив о том, что авторитарные и сензитивные типажи встречаются в этом подлунном мире не столь уж часто. Она была права. Как это ни грустно, но общество в массе своей состояло из истероидов, эпилептоидов, конформиков и гипертимиков. Как тысячу лет назад, так и теперь сензитивы с психастениками оставались в абсолютном меньшинстве. Рефлексиии и вдумчивому анализу было просто не выжить в этом бурливом мире, — и ничего удивительного, что первые роли сплошь и рядом доставались существам скорее рассудочным, нежели разумным — этаким насекомым, скользящим по водной поверхности, не способным ни взлететь ввысь, ни нырнуть в глубину. Что вижу, то и пою, кто обидел, того и бью, мир валится в тартарары — и хрен с ним, если я на дистанции!.. Увы, лечить подобных индивидов тишиной было и впрямь проблематично. Хотя бы потому, что они ее НЕ СЛЫШАЛИ! Тому же холерику сосредоточиться на себе просто не позволит подкорочный зуд. Он будет барабанить пальцами, насвистывать, притопывать ногами, вертеть головой, гримасничать — словом всякую секунду отпугивать заповедное состояние покоя. В сущности, это даже не природная функция гипертимика — вслушиваться в тишину, поскольку люди его круга обычно экстравертированы на окружающую мишуру — на разговоры и телевидение, на газеты, праздники и слухи. Но если гипертимики попросту вливаются в этот мир, не спрашивая, не горюя и не задумываясь, то конформикам напротив — все до лампочки, они согласны плыть по течению, слушаться, кивать и подчиняться. Внешнее небрежение в равной степени ранит и истероидов с эпилептоидами. Но если первые подыгрывают миру, потихоньку начиная ненавидеть собственную серость и неказистость, то вторые поступают проще, находя объекты ненависти вовне, пытаясь означенный мир переделать, перекроить, на худой конец развалить к чертовой бабушке. Лиши их этого, и они заскучают. Начнут по-настоящему тосковать, так и не услышав зова тишины, так и не познав прелести «блуждания в себе».