Дмитрий Матяш - Изоляция Страница 39

Но когда Никитин рявкнул снова, мы приняли упор в платформу. Переглянулись. У него был запасной вариант? Он предусмотрел такой исход? Но спрашивать, конечно, никто не осмелился. В данном случае невежество было дороже осведомленности.

— И р-р-аз! Машинист, ударнее! Вздумаешь удрать — мозги вынесу!

Легкие самодельные платформы были, конечно, гораздо легче стандартных грузовых махин, которые тягал тепловоз, но и таковые сдвинуть с мертвой точки — не «жигуля» с толкача завести. Тем не менее, немного подпортив воздух, на «три!» мы вынудили платформы сдвинуться с мертвой точки. Дальше локомотив пошел сам, сначала до тошноты медленно, но с каждым метром убыстряясь. А спустя минуту мы уже сами за ним бежали.

Тадан-тадан, маленькие колеса на рельсовых стыках.

Не думая о том, видит нас кто-нибудь или нет, я отгонял от себя мысль, что звук стрельбы привлекает внимание стервятников. Утешал себя тем, что, с тех пор как «доги» облюбовали дрезинный трансфер, в районе железнодорожной дороги тягачевская активность заметно снизилась. Никому не хотелось попадаться воякам на глаза. И в этот миг я просто благоволил к тем разумным тягачам, кто придерживался этих правил.

Тадан-тадан…

Отогнав платформы от «места радушной встречи», как мне показалось, метров на триста, майор приказал тормозить. Слава Богу, а то я уж думал, на вокзал погоним, где «дожьи» батраки разгрузки заждались.

— Здесь. Стопорим! — крикнул Никитин и сам будто бегемота из болота извлечь пытался.

Заставить махину затормозить было ненамного легче, но все же легче. Остановилась она, не доезжая метров пятидесяти до места, где к железке примыкала одна из основных когда-то артерий города под названием Привокзальная. Отсюда до вокзала километра три будет. Слышно ли там было стрельбу? Разумеется. Могут ли решить, что стрельба имела отношение к дрезине? Да запросто. Они всегда проверяют, поэтому как пить дать вышлют пару отрядов.

Не знаю, что там задумал майор, но времени у нас в обрез.

А замысел его был нехитрым. Оставив всех в недоумении, Никитин сбежал по насыпи вниз и остановился у старой трансформаторной будки — квадратного кирпичного пенала, метров пять высотой, к которому с трех направлений примыкали черные пряди электропроводов. Послышался стук старых, заиндевевших от старости дверей.

— Ну чего стоим? — злобно зашипел оттуда он. — Приглашения ждете? Быстро давайте! И берите только целые мешки.

Ясно. Значит, вот какой он, план «Б». Что ж, Бог нам в помощь, выбирать не приходится. Для первых двух ходок мы разбились по парам: я с машинистом, Пернат с Игнатьевым, майор с Дьяком, но последние делали каждый с мешком на горбу. И прежде, чем стали слышны крики от разбиравших завал на колее конвоиров второй дрезины, мы перетащили в будку не меньше двадцати мешков. Обложили напоминающий разобранного робота трансформатор по всем правилам фортификации: мешок на мешок, кирпичной кладкой. Будто готовили его к длительной, массированной осаде.

— Все, хорош! — скомандовал Никитин.

Скрежет металла, словно визг пытающейся ожить дрезины, стал последним свидетельством того, что путь свободен. Верняк, остатки пылающего авангарда сбросили с рельс.

— Куда? — шикнул майор на Игнатьева, собравшегося было двигать к улице. — Наверх! Все, все, все! Наверх. Толкаем дальше.

— Зачем, Богдан Иванович? — допустил себе вольность подчиненный. — Надо валить отсюда! Не успеем ведь.

Майор схватил его за плечо, буквально швырнул к подножию насыпи.

— Я сказал наверх! — процедил сквозь зубы и прожег Игнатьева таким шалым взглядом, что тот невольно сделал шаг назад. Затем перевел взгляд на Перната: — Катить как можно дальше. Пока они вас не увидят. Потом поджигайте, — кинул Пернату зажигалку, — и уходите. Ждите меня в «Эдельвейсе».

Заматерившись вслух, тем не менее, мы резво поднялись на колею. На меня приказы Никитина распространяться не могли, но вопреки канонам свободы, исповедуемым мною как вольным тягачом, сейчас я ощущал себя частью этой зондеркоманды. Даже невзирая на то, что основную, необходимую для получения своей доли, часть работы я выполнил.

И хоть ни к кому из них я не испытывал симпатии, все же ощущение было таким, будто напакостил-то я вместе с одноклассниками, а на вызов директора пытаюсь зафилонить. Пацанячье это какое-то, знаете ли, мышление, типа, раз все — то все, а кто свинтился, тот чмошник. Несерьезно для нашей теперешней жизни, но прорывает местами, что я поделать могу?

Быть может, из-за такого вот неожиданного единства мы и оглянулись все как один?

Вдали тусклым желтым светом освещала себе путь вторая дрезина. Она ехала или стояла, однозначно не понять, знали мы лишь одно — нужно снова сдвинуть с места эти чертовы платформы, которые даже после облегчения продолжали весить как небольшой завод.

Подгоняемые силой света, едва брезжащего со спины, мы сдвинули платформы впятером, пока майор занимался тем, что в темноте можно принять за игру в песочнице. Присев, он будто бы засеивал прахом ведущие к будке следы, разглаживал места, где остались отпечатки подошв, становясь на четвереньки, сдувал те белые островки, что просыпались с мешков.

Реальный диверсант, солгал, что в штабе служил. Теперь уж точно не поверю.

Стук колес теперь нас догонял со спины, а наша повозка все никак не хотела достойно разбежаться. А когда, наконец, пошла, по нам сзади открыли огонь. С такого расстояния речи о прицельном огне не могло быть, но пуля, как известно, дура. И держаться от нее желательно подальше.

— Уходим! — крикнул Дьяк, схватил машиниста за шиворот и потащил вниз с насыпи.

Пернат забросил на платформу свой рюкзак, с первой попытки поджег свисающий бикфордов шнур. Удачная сценка вырисовывается: если не себе, то никому. Проявление классической славянской щедрости. Глядишь, могут и повестись «доги» при разборе полетов.

Состав пошел дальше, ничуть не замедляясь.

Мы же с Пернатом рванули в противоположную сторону. Широко взяли, дабы подумали, что разбегаемся кто куда, как тараканы с кухни. По-умному ежели, то нам и не мешало разбежаться, чтоб стуком копыт внимание не привлекать. Но я ведь не знал, что такое «Эдельвейс» и где он находится, а уйти не попрощавшись нехорошо. Надо бы узнать, как и когда свою долю забрать смогу. Поэтому за первым же поворотом я падаю на хвост Пернату и держусь за ним, пока не становится понятно, что погони за нами нет.

Взрыв был громким. Вспышка, озарившая было глухие темные стены пятиэтажек, донесла отчаянные мужичьи крики. Так могут кричать те, кому взрывом отчленило руку или ногу, до кости обожгло лицо. Видать, «доги» как раз к вагону подошли, когда шнур догорел.

Значит, мы сорвались. Повезло.

Представляю себе, что должно твориться на «конфетке» после того, как там узнают о сегодняшнем ЧП. Не позавидую попавшим под горячую руку Вертуну тягачам. Ох, чую, не выдержат столбы веса.

Да уж, на фоне только что произошедшего неудачное покушение на кражу четырех мешков муки казалось просто детским лепетом.

Отбежав на пару кварталов вглубь улицы, мы остановились за углом обрамленной высоким бетонным забором автостоянки. Огляделись, убедились, что тихо все. Присели, разом стащили с лиц ненужные маски, перевели дыхание.

— На хвост не выпали, — констатировал я, выглянув из-за угла.

— Да куда выпадут? — Пернат сплюнул, обнажил зубы. — Пусть радуются, что не всех взрывом вынесло. Я бы мог и еще подкинуть. Это у меня всегда с собой.

— Не оценят доброты, — говорю.

— Забей. Их проблемы. Курево есть?

Я пошастал за пазухой. Отлично, хозяйка не постирала сигареты вместе с бушлатом, как это частенько случалось у меня. Чиркнул спичкой. Растянули дымок, засмаковали отсыревший казахстанский табак.

— По сколько мешков на рыло будет, интересно? — озвучиваю вопрос.

— Нормально будет. Уж побольше, чем тем, кто позавчера на «Урожае» промышлял.

Я выпустил ноздрями дым, посмотрел на собеседника: знает что-то или случайно в мишень попал? Непохоже, чтоб знал.

— Да ты не мандражуй, без пайки не останешься. Завтра-послезавтра заберешь свою долю, хай утихнет все это. Слышь, а ты за что старику должен? Иваныч вроде как ни с кем особо дел не ведет.

Вот так вот, сидим, курим, можно и поболтать — почему бы и нет? Можно и поделиться напастями, пожалиться на обнаглевших в корень «догов», на Призрака, сдирающего три шкуры за скупую фразу, на ссучившихся тягачей, подавшихся на службу к Вертуну. Да много о чем, зацепи лишь. Можно и пошире душу разлить, будь на дворе год хоть бы две тысячи десятый.

Но все это кануло в Лету. Плескать языком ныне — что веревку себе плести. Рано или поздно получится петля. О чем бы ты ни заводил речь с посторонним человеком, все это может сыграть против тебя. Любая поведанная тобой информация, даже самая безобидная, в итоге способна обернуться катастрофой. Меня ведь могут искать «доги», верно? И они, конечно же, будут знать, что меня вел Гремучий. Гремучий, которого загрызли собаки. Явно не дворняги. А я отрабатываю повинность именно за случайно убитого алабая. Нужно ли быть Пернату семи пядей во лбу, чтоб замиксовать все догадки в один коктейль? Да это все равно, что выдать ему как на духу — да, я тот, кто вчера покушался на «Урожай».