Закон «Бритвы» - Дмитрий Олегович Силлов Страница 39

Она била хвостом, драла когтями мой броник, пару раз хорошо приложила меня о бетонный пол, в последнем рывке изогнула шею под немыслимым углом – и, наконец, упав, забилась словно под током. Но это уже не было осознанной реакцией. Так умирает любое тело, разгоряченное борьбой за жизнь. Это нормально.

Наверное, на какое-то непродолжительное время я отключился после того, как монстр перестал сокращаться и вытянулся, наконец-то превратившись в самый обыкновенный труп. Потому что я словно ото сна очнулся, когда услышал голос над головой:

– Браво, молодой человек, брависсимо! Убить фактически голыми руками саморегенерирующуюся морфу, высшее достижение генной инженерии, – это действительно настоящий подвиг! Похоже, господин Кречетов, создавая своего идеального воина, упустил одну деталь: не нужно было копировать систему дыхания у человека, который может умереть, подавившись долькой апельсина.

Я с усилием поднял голову.

Надо мной стоял академик Захаров. Он был весь в кровище – волосы, лицо, руки, халат, который совсем недавно был белым. Образ дополняла оторванная голова, которую академик небрежно держал за волосы – причем, что странно, живая голова. Тоже в крови, с лицом, перекошенным от ярости, но я, кажется, все же узнал это лицо…

Помимо того, что ученый своим видом напоминал начинающего мясника, которому впервые поручили зарезать свинью, он вообще выглядел странно. Плечи широкие, ростом повыше, глаза горят безумным огнем, что на окровавленном лице выглядело довольно устрашающе. Да и голова, которую академик небрежно держал в руке, дополняла образ – моргала, скрипела зубами, шевелила губами, будто пыталась что-то сказать, но без легких у нее это получалось неважно.

Я вытащил руку из пасти задушенной морфы, поднялся на ноги. Думаю, выглядел я сейчас не лучше Захарова – в разорванной одежде, весь в слюнях твари, которую только что убил. Когда вставал, из броника, располосованного когтями морфы, бронепластина на пол вывалилась, звякнула, ударившись о пол, и этот довольно обыденный звук словно вернул меня в реальность. Осознание пришло, что окровавленный ученый мне не мерещится и все это происходит на самом деле.

– Рад, что вам понравилось, – буркнул я.

– Могу сказать, что вы меня спасли, – с долей патетики в голосе произнес Захаров. – Пожалуй, за мной теперь пресловутый Долг Жизни, о котором так любят говорить в Зоне. Буду ждать, когда мне представится возможность отплатить вам той же монетой.

– Бросьте, – скривился я. – Это все условности. Моя жизнь не настолько ценный хабар, чтобы ее спасать. Но если так хочется, вы можете рассчитаться прямо сейчас, не откладывая благодарность на неопределенный срок.

– Это как же? – Академик удивленно поднял брови, слипшиеся в две кровавые полоски.

– Отдайте мне то, что у вас лежит на пульте и вон в том приборе, и разойдемся довольные друг другом.

Ученый бросил взгляд через плечо, поджал губы.

– А вы умеете просить, молодой человек, – процедил он сквозь зубы (и куда только восторженная патетика делась?). – Эти десять артефактов, пожалуй, самый ценный клад, который когда-либо был найден во всех Зонах планеты. Но в то же время моя жизнь и свобода сто́ят намного дороже, потому забирайте свой приз – и до свидания. Я найду другой способ оживить своих морф.

Я покачал головой.

– Это не все, господин академик. Я не уйду, пока вы при мне не уничтожите всех тварей, которые лежат в автоклавах. Их нельзя выпускать наружу.

– Почему же, интересно? – прищурился ученый.

– Непобедимое оружие непременно превращает гения в диктатора, – ответил я. – И вы – не исключение. Скажу честно: вы мне не нравитесь, но я вас уважаю как человека умного и сильного духом. И мне очень не хочется потом разыскивать вас, чтобы убить того, кто силой захватил власть на земле.

Академик расхохотался – слишком громко и зычно для пожилого человека; определенно с его телом было что-то не так.

– Вы думаете, что, если убили несовершенную морфу, то можете ставить мне условия? – отсмеявшись, произнес Захаров. – Да кем вы, черт побери, себя возомнили? Забирайте свой хабар и выметайтесь из моей лаборатории. И постарайтесь, чтобы я вас больше никогда не видел!

– Вы, наверно, меня не расслышали, господин ученый, – тихо произнес я. – Те твари, которых вы создали, будут уничтожены. И, если понадобится, вместе с вами.

– Я вас услышал, – широко улыбнулся академик, показав зубы, необычно крупные для человека, и для наглядности крутанув в руке оторванную голову. – Но, похоже, вы не услышали меня. Искренне жаль вас, но никто не имеет права диктовать мне, что делать.

Его тело внезапно стало меняться. Окровавленный халат затрещал, и из прорех полезли дополнительные гибкие, мускулистые руки, похожие на щупальца, оканчивающиеся когтистой пятерней. В сумме их лезло штук десять, отчего академик довольно быстро становился похож на паука, вставшего на дыбы. Что ж, надо признать, что и учитель, и ученик стоили друг друга. Правда, ученику оторвал башку Захаров, а мне теперь придется отрезать ее академику. Если он раньше не оторвет мою…

Но мы с Захаровым не успели начать выяснение отношений, так как позади меня раздался жуткий грохот. Я резко развернулся, одновременно уходя в сторону с возможной линии атаки академика.

И понял, что дело плохо.

– Что, так и будем как крысы в кустах сидеть? – шепотом поинтересовался Меченый.

– Снайпер сказал не вмешиваться, – тихо проговорил Японец. – И, думаю, он прав. Руконоги получили команду не трогать Шрама – и, как видишь, не трогают, так как команда не отменена.

– Да вижу, – недовольно прошипел Меченый. – Ловко он, конечно, и морду себе переделал, и плащ этот в тему. Но сидеть тут уже достало.

– В бой рвешься? – усмехнулся Савельев. – Древние японцы говорили, что лучший бой – это тот, которого удалось избежать.

– Твои замшелые японцы, может, и правы, но, по ходу, Снайперу боя избежать не удастся. Смотри.

После того как Снайпер проделал «Бритвой» проход в двери бункера, прошло минут пять, не больше. Эти минуты полдюжины руконогов вели себя довольно мирно, доедая чей-то труп, только хруст костей стоял да треск разрываемой плоти, сопровождающийся громким чавканьем. Однако внезапно твари замерли, словно одновременно получили команду, после чего, забыв про труп, ринулись ко входу в бункер. И самый первый принялся активно протискиваться в дыру. Получалось у него это не очень, руконог был крупный, но он очень старался, визжа от напряжения.

– А ведь он влезет, – задумчиво проговорил Меченый. – И остальные за ним. После чего и Снайперу хана, и нашему со Шрамом хабару – такой хабар даже муты не пропустят, а уж эти тем более. Умные, сволочи, сразу видать.

– Плохо, когда человек думает только о наживе, – негромко проговорил Японец.

– А я не только о ней, – пожал