Юрий Никитин - Бригантины поднимают паруса Страница 40

Больно брякнулся на капот, ушибся, но успел ухватиться за выступы, раскорячившись, как лягушка. Ветер дует в задницу с такой силой, что, не будь я в плотных брюках, раздул бы как воздушный шар.

Переднее стекло покрылось крупной белой паутиной. Я ощутил, как автомобиль уходит вбок, поспешно скатился с капота в сторону, продавливаясь сквозь воздух, словно камень на дно озера.

Мозг просчитал сотни вариантов падения, выбрал десяток лучших, я успел изготовиться к тому, который он поставил на первое место.

Меня перевернуло несколько раз, но мозг следит, чтобы тело реагировало правильно, не пыталось ухватиться за что-то, иначе выставленные в панике руки тут же переломает, как спички.

И, еще не закончив кувыркаться, я ощутил, что ничего не повредил, вскочил и дважды выстрелил вдогонку. Мозг, учитывая возможности биологической ткани, тщательно выбрал самый выполнимый вариант, и я сам ощутил, что да, пули догнали автомобиль и просадили заднее стекло в нужном месте.

Вся громадная махина автомобиля ударилась в угол дома и застыла с искореженным капотом, из-под которого пошел сизый дым. Прихрамывая, я подбежал к задней двери, рванул на себя.

Заскрежетало, я дернул сильнее и едва не упал на спину, вырвав ее целиком. На заднем сиденье двое боевиков с автоматами в руках и с простреленными затылками. Уткнулись лбами в спинки передних сидений, кровь пропитала волосы и стекает за шиворот, это дыра во лбу тут же деликатно закупоривается кровяным сгустком, а здесь все красиво и по-настоящему.

За баранкой мертвый водитель, на соседнем сиденье крупный мрачного вида мужик. Оба получили по пуле спереди в голову, когда я красиво стрелял в падении, потом еще и хряснулись уже разбитыми головами о руль и приборную доску.

Я метнулся к багажнику, и едва поднял рывком крышку, Эсфирь с черным мешком на голове тут же начала извиваться всем телом. Я сдернул мешок, у нее заклеен липкой лентой рот и крепко связаны толстой веревкой руки.

– Привет, – сказал я, – ничего, что я вмешался?

Она посмотрела дикими глазами, часто-часто заморгала, приноравливаясь к яркому свету.

– Вылезай, – велел я быстро. – Место оживленное, задерживаться не стоит. Вон уже народ собирается, сейчас селфиться будут.

Она молча протянула связанные руки, я вытащил нож и одним ударом перехватил веревку. Поморщившись, она тут же сорвала ленту, охнула, но метнулась к распахнутой двери и ухватила автомат из рук убитого охранника.

– А ты тут как оказался?

– Да так, – ответил я, – шел в библиотеку. Кстати, здесь библиотеки как, приличные?

– Зачем, – спросила она, – когда есть Коран?

– Счастливые, – сказал я. – Не отставай, Фатима.

– За Фатиму когда-то убью, – пригрозила она.

– Люблю это предвкушение, – ответил я. – Умереть от руки прекрасной девушки, как говорят дураки, это же счастье. Это ты прекрасная, хотя не поверишь, потому давай через этот переулок… там через двор, и никто не проследит.

Я вытащил из кармана убитого зажигалку, щелкнул и бросил с открытым огоньком под днище, куда медленно ползет струйка из поврежденного бензобака.

Эсфирь побежала следом, заметно прихрамывая, злая и взвинченная. Когда мчались мимо тесно поставленных домиков, на нас смотрели из окон и с балконов, указывали пальцами.

К счастью, никто не выстрелил, а на той стороне, где у бордюра пара припаркованных автомобилей, я высмотрел было лимузин помощнее, но сейчас не до жиру, пробежал мимо и остановился у джипа-вездехода, крытого и даже с тонированными стеклами.

На бегу отключил сигнализацию, Эсфирь только рот открыла, когда я легко распахнул перед нею дверцу.

– Не ранена?

– Нет.

– А чего хромаешь?

– Для красоты, – огрызнулась она. – Чтоб заметил и повосхищался моей грацией!.. Чего смотришь, отлежала!

– Ладно, – сказал я, – лежачая работа кончилась.

Она рухнула на сиденье, злая и пристыженная, буркнула мне в затылок:

– Намекаешь, будет хуже?

– Будет, – ответил я с сочувствием, – но передумывать поздно, автомобиль горит, а твоих спутников развлекают гурии даже лучше, чем развлекла бы ты сама. Хотя кто знает твои скрытые возможности…

Она оглянулась с заднего сиденья, там позади громыхнуло, взвился столб огня, торжествующе поднялся жуткими черными клубами столб дыма, похожий на вырвавшегося на свободу злого джинна.

Пламя быстро уменьшилось, но удушливо-черный дым стал гуще и поднялся выше крыш, пугающе грозный и зловещий.

Глава 6

Я быстро крутнул баранку, сворачивая во двор, не стоит встречаться с полицией, пронесся еще через два проходных, а когда выскочили на улицу, услышал, как с облегчением вздохнула Эсфирь.

– Нет у меня скрытых, – буркнула она наконец. – Ты их все знаешь.

– Польщен, – сказал я.

– Чем?

– Что мне сразу все выложила.

– Попробовала бы не выложить!

Что она имеет в виду, я выяснять не стал, автомобиль под моей твердой, надеюсь, рукой занял левую полосу, я погнал с максимальной разрешенной скоростью.

– Похоже, – сказала она, – раньше ты подрабатывал угоном автомобилей?

– Хорошо получается?

– Бесподобно, – согласилась она. – Эти штуки от тебя даже не защищаются. Жаль, тоже придется бросить.

– Не тот цвет?

– Слишком многие видели, как ты его спер у всех на глазах так нагло, будто в самом деле доктор наук.

– А нам только выскочить в другой квартал, – сообщил я, – а там зигзугами и кандибобером.

– Пешком?

– А что, – спросил я, – разве планета не стала совсем крохотной?

Она промолчала, а я продолжал наблюдать за Хиггинсом с помощью его же камер наблюдения: нервно расхаживает по кабинету, дважды на ходу в раздражении ударил кулаком по стене, злой и расстроенный, что и понятно, мужчины не любят проигрывать даже в мелочах, а он, хоть и остается строительным магнатом и хозяином провинции с ее нефтяными запасами, все же проиграл в деле перепродажи ядерных зарядов, а это больно бьет по самолюбию.

Ударило бы меньше, будь амбиции поскромнее, но скромный мужчина уже не совсем мужчина, такие выбывают из борьбы на самом первом этапе. Среди бизнесменов уже по дефолту нет ни скромных, ни мягких, само словосочетание «скромный бизнесмен» звучит настолько дико и нелепо, что всякий только иронично хмыкнет.

Продолжая мерить шагами кабинет, он сказал громко:

– Зульфия, ко мне!

Дверь из комнаты секретарши распахнулась с такой скоростью, словно эта куколка прижималась к ней ухом.

Зульфия, высокая и красивая молодая женщина, одетая строго по-европейски, как и в тот вечер, когда по приказу Хиггинса пришла в мою комнату разделить со мной постель, перешагнула порог и остановилась, держа руки почти по швам.