Две Цены (СИ) - Йенч Вацлав Страница 41

Адлер ощутил присутствие чернокнижницы слишком поздно, когда «клюв» успел глубоко засесть в их ряды. Он пытался пробыться к ней, опрокинув не одного юнца, но вороненые латы надежно закрывали демонессу.

Жестокий бой был не долог. Кольцо Белых Волков сомкнулось вокруг вороненых лат. Едва Черные Псы окончательно увязли, как над их головами с грохотом пронесся раскат магии из самой сердцевины построения…

Поднимаясь с земли, оглушенный магистр даже не сомневался, что приказы о милости к псам были отданы впустую. Молодые воины несли за плечами собственную смерть, которая теперь ковыляла к границе, поддерживаемая уцелевшими телохранителями.

То, что выбило магистра из седла, лежало у его ног. Он услышал хриплый выдох и кашель. Адлер склонился. Его руки начали обшаривать это нечто и зарылись в копну мягких волос. Слепой рыцарь кое-как опустился на одно колено возле Черного Пса.

— Лекаря! — крикнул магистр. — Сюда, скорее!

— Не нужно, — твердо прошипел молодой воин, притянув к себе обломок древка с изодранным стягом. Он прижал ткань к груди и, со стоном перевалившись на бок, вперил мутный взгляд в лицо Адлера:

— Только не сообщайте матери.

Юноша икнул, полив кровью меж губ истоптанную землю, и его глаза навсегда потухли. Магистр понимал и уважал эту последнюю просьбу. Как понимал любой феларец. В этой стране люди часто жили одной лишь надеждой, которая была им иной раз вместо завтрака, обеда и ужина. И даже на смертном одре не всегда узнавали, насколько она оказывалась призрачна. Не даром говорили, что надежда умирает последней. Адлер положил руку на лоб молодого воина и осторожно провел по лицу. Белая повязка на глазах магистра окрасилась в багровый цвет, а по морщинам, как по руслам, сбежали два ручейка кровавых слез.

* * *

Большой двухэтажный дом располагался у самого края затопленного леса, на холме, окруженный неглубоким рвом и частоколом. Карнаж с интересом разглядывал эту странную постройку среди тоскливой и мрачной картины вокруг, оживляемой лишь шумом течения Бегуна в долине, куда спускалась крутая тропинка позади обиталища.

За рвом горело несколько костров. Возле них сидели люди. Где-то плакала расстроенная гитара, чей владелец мучил инстурмент в бесплодных попытках сыграть что-нибудь стоящее.

Едва слепцы и нежданный ночной гость приблизились, со скрипом был опущен деревянный мост. По другую сторону Феникса встретили всё те же стражи с перетянутыми кожаными ремнями глазами. Они не произнесли ни слова. Молча впустили и снова подняли мост, после чего разошлись к кострам, оставив «ловца удачи» в одиночестве.

Боль снова обожгла спину. Полукровка оперся рукой о частокол, переводя дух. Нет, это еще не конец. Резкие приступы, пусть и неожиданные, а временами оказывающиеся опасно некстати, всё же давали возможность передвигаться. У ран’дьянцев в период роста крыльев, который начинался после полового созревания и делился на три этапа по несколько лет в каждом со значительными перерывами, имелись некоторые особенности. Во время приступов, которые для Карнажа были мукой, а для чистокровных сородичей лишь неприятным зудом, сильно обострялись рефлексы тела, чтобы компенсировать помутнения рассудка. Ходили слухи, будто бы ран’дьянская молодежь даже по-своему развлекалась, устраивая такие игры со смертью, которые для любого акробата в феларском цирке показалось бы просто дикостью.

Отметив для себя, что частокол был возведен недавно, судя по тому, насколько свежими оказались бревна, Феникс оттолкнулся и выпрямился. Боль отступала, глухо отдаваясь в плечи. Кто-то подошел к полукровке сзади. В подобном месте следовало быть на стороже, так как сюда мог позволить себе забраться далеко не каждый. Чаще всего это был либо изрядно набедокуривший авантюрист, либо отчаянный храбрец, либо же и вовсе сумасшедший. «Ловец удачи» причислял себя к первым, но понятия не имел о том, кто из трех типов стоял позади него, поэтому резко обернулся, схватившись за кинжал.

Перед Карнажем стоял замотанный с головы до ног в грязные тряпки человек. Он глухо и тяжело дышал, робко протягивая руку к сильванийскому скакуну. Конь недоуменно пятился. Феникс преградил путь к животному, предупредительно заведя кинжал к правому плечу. Незнакомец замычал и отшатнулся, закрываясь руками. Только теперь Карнаж заметил, как за спиной этого странного типа скрывалась ещё одна маленькая фигурка, тоже замотанная в грязные тряпки.

— Что за чертовщина? — проворчал «ловец удачи».

— Феникс! Не пужай народ!

— Сыч? Проклятье! Куда ты пропал?! Не бросай меня, а то кого-нибудь из вашей братии ненароком на нож посажу.

Старый лучник с укором посмотрел на полукровку.

— Горазд, я смотрю, ты клиночек выхватывать чуть что. Спрячь! Нашел с кем воевать? Это же прокаженные.

— Сначала слепцы. Теперь эти… — одна огненная бровь полукровки озадаченно поползла вверх. — Боюсь спросить, кто в том домище обитает. Уж не вурдалаки ли?

— Нет, в этом будь уверен. Там, где фэтчи, вурдалаки носу не кажут. Они дальше, на северо-восток. Там, где некроманты жили, за рекой.

— Чудесное местечко, ничего не скажешь! — Карнаж вернул кинжал в ножны.

Маленькая фигурка опасливо подалась вперед и подошла к коню. Животное беспокойно фыркнуло. Лучник и «ловец удачи» переглянулись. Старик кивнул, прищурив один глаз. Феникс удержал коня за поводья. Маленькая фигурка протянула ручонку и осторожно погладила животное по ноге. Замотанный в тряпки незнакомец что-то умиленно промычал.

— Его дочь никогда не видела таких лошадей, — пояснил Сыч.

Прокаженный благодарно поклонился и увел свое дитя. Карнаж отвернулся, проверяя упряжь, и тут за его спиной раздался счастливый, детский смех, что неожиданно прервался болезненным хрипом и кашлем. Заметив, как полукровка после этого изменился в лице, старый лучник сам снял сумки и, кивнув в ту сторону, куда удалились отец и дочь, произнес:

— А что? Они неприхотливы. Вырыли себе в земле норы, как кроты, и спят в них, закрывшись парусиной. Раньше-то за рекой один волшебник содержал этот… Как его? Лепрозорий. Во время войны туда имперцы добрались. Все порушили, а мага повесили на воротах. В Заране таких больных убивают и сжигают. И вот, как мирное время настало, никто не взялся снова искать лекарство. Потому и бродят они неприкаянные по Материку.

— Никогда не слышал об этом, — ответил Карнаж, — а вам-то они зачем? Как я понимаю, такое соседство до первого зараженного.

— Не скажи. Они отпугивают фэтчей. Взрослым мы даем немного хлеба за это и «болотной соли». У нас тут, если ты не знаешь, её вообще-то очищают.

— Теперь ясно, почему тут кто-то ещё живет, — угрюмо ответил «ловец удачи». — От проказы, надо полагать, вы спасаетесь этой самой «солью»?

— Какой ты догадливый! Ладно, пошли в дом. Посушишься, согреешься, поешь чего-нибудь, если ещё не расхотелось. Там публика не такая страшная. Хотя, это как сказать, — лучник повел «ловца удачи» за собой к дому, который возвышался среди костров на почтительном расстоянии от лежбищ прокаженных, окруженный повозками. Заодно у коновязей нашлось место скакуну Карнажа.

Оставляя сильванийского коня, полукровка значительно посмотрел на Сыча. Старый лучник сперва не мог понять, но, когда догадался, даже возмутился:

— У нас тут конокрадов нет! Здесь Жан заправляет, так что за добро будь спокоен. А вот за шкуру свою отвечаешь сам.

— Тогда пойдем, — усмехнулся Карнаж.

— Погодь, — удержал полукровку старик, — тут тобой интересовались, как слухи поползли, что ты в топи подался. Двое. Нам-то голубь принес вести, чтобы тебя никто не трогал. Не знаю уж, кто за тебя в Шаароне хлопочет, но и в разборки если что мы вмешиваться не станем. Только предупредим.

Феникс в ответ хмыкнул. Поистине его персона оказывалась интересна не только магам, раз в южной столице о нем знали и, более того, отписали контрабандистам. За сведения о том, кто им интересовался, «ловец удачи» готов был щедро заплатить, однако прекрасно понимал, что никто ему на этот вопрос здесь не ответит. Даже те «двое». Хотя бы потому, что канцелярия Фелара вела свои темные делишки не первое столетие и инкогнито чтила свято.