Валентин Шатилов - Магнолия Страница 42

Ее взгляд прошелся по корешкам учебников истории, стопкой сложенных не тумбочке. Последние две недели она читала преимущественно учебники истории. Самых разных годов издания. Нинель с Атанасом перешерстили, наверно, не одну библиотеку и натаскали ей множество учебников, начиная от самых старых — еще с «ятями». Она читала их взахлеб, получая какое-то болезненное удовлетворение от того, что, оказывается, вовсе не в первый раз прошлое переписывается наново.

Исторические фолианты, радиопередачи да прогулки по бесконечному лесу — вот что заполняло ее дни. Из этих трех составляющих единственной по-настоящему приятной была последняя составляющая — прогулки. Кто его знает, что уж такого было в лесу, но она полюбила его, как родного человека. Последние несколько дней вокруг лежал неглубокий сырой снег — шаги в нем тихо поскрипывали, сосны и ели были влажно-черны, а их верхушки шипели под ветром, как закипающий чайник. То, что творилось на душе во время прогулок, Магнолия как-то неосторожно обозначила словами «сладкая истома». Нинель потом долго потешалась над этой истомой. Но лучшего названия Магнолия так и не придумала.

Совершенно замечательным было полное безлюдье. Оказывается, бывают еще такие места! Избушка стояла среди непроходимого, сказочно-первозданного бурелома, где-то среди бескрайностей самого большого на планете материка — и так жить было можно. Наконец-то судьба-игрунья сжалилась над бедной девочкой-недоделочкой. Все будто позабыли про Магнолию. Лишь Нинель заскакивала да Атанас. Делились своими наблюдениями, пересказывали разные сплетни. Рассказывая о далеком, необычайно уродливом мире, булькало радио. Но все это было бог знает где и почти невзаправду. Давненько Магнолия не испытывала такого покоя, такого наслаждения стабильностью окружающего пространства. Не мучили головные боли, не обнаруживалось никаких неожиданных способностей, даже страх провалиться вдруг куда-то в иные измерения — и тот почти прошел. Удивительно! Даже не верится, что это возможно — принадлежать только себе и больше никому?!

Голос диктора вернул ее к свежим, гадким новостям. Он профессионально посуровел, изрекая: «Нет и не будет пощады злоумышленникам, которые под покровом ночи пытаются срывать, поджигать патриотические почтовые ящики. Возмездие настигает их молниеносно и неотвратимо!»

Магнолия сжалась под одеялом, вновь представив картину, что видела и ей подробно описала Нинель: улочка небольшого городка, на стене висит обыкновенный почтовый ящик, только выкрашенный в черный цвет и с ярко-желтой надписью поперек: «Для патриотической информации» — а рядом, на двух кольях — совсем молоденькая девушка. Колья мертвой древесиной входили в спину и, ничуть не испачканные в человеческой крови, даже не разорвав платья, выходили — одно из груди, другое из живота. А из лба, как указатель вины, торчал приоткрытый спичечный коробок, наполовину вросший в кожу, в череп, в мозг…

Эх, пропустила! Может, диктор до этого называл конкретное число попыток поджога? Хотя бы за последние дни? Вряд ли — такие цифры они обычно не сообщают. Подпускают какую-нибудь дежурную фразу — типа того, что число попыток резко идет на убыль. Может, и правда — идет. Вот Нинель давеча говорила, будто в магазинах побогаче стало. А на складах — беднее.

«…Велико же было ее удивление, — голос диктора принял какое-то опереточно-язвительное выражение, — когда прямо на ее глазах один из учеников-второклассников превратился в того самого Ангела справедливости, о которых она так недостойно отзывалась. Учительница-клеветница бросилась было бежать, но, как водится, далеко не ушла! Ее обезвредили вовремя. А активисты „Основания“ вкупе с местным подразделением самообороны свободных граждан сочли необходимым досконально проверить состояние всей общественной дисциплины в данной школе».

Это что-то новое. Неужто верхним суперам совсем уж нечего делать, что они принялись за учителей начальных классов. Или это единичный, случайный эпизод, о котором трубят, чтоб запугать уже всех — мол, до любого доберемся! — чтоб уж точно никому повадно не было осуждать Любомудрого?

Диктора-мужчину сменила диктор-женщина:

«Переходим к зарубежным новостям. Ширится международное признание вклада нашей страны в становление нового, более справедливого общемирового порядка. Сегодня состоялся телефонный разговор госсекретаря США Генри Джексона и исполняющего обязанности Президента Николая Григорьевича Кошкарева, в ходе которого Джексоном была высказана настоятельная просьба принять бессрочный заем в семьдесят пять миллиардов долларов, предоставляемый для восстановления экономики нашей страны двадцатью богатейшими семействами Америки. Опровергая появившиеся в последнее время слухи, Джексон подчеркнул, что заем является сугубо добровольным и представляет собой одну из форм благодарности нашей великой стране за то, что она дала мировому сообществу такого бесспорного лидера, как Семен Викентьевич Любомудрый.

Из Восточной Африки наш корреспондент сообщает. Положен конец военному конфликту между Дибурией и Кашнице. Вчера группа военных и гражданских руководителей обеих воюющих сторон, осознав бессмысленность творимого кровопролития, покончила жизнь самоубийством. Мирные переговоры начаты незамедлительно…»

Да он просто шантажист! Как ни объяснял Доктор, она так и не поняла — зачем этому шантажисту еще и международный уровень? Мало, что ли, безграничной власти над одной страной?

— Вставай, соня-засоня! — бодро заорала Нинель над самым ухом. — Завтракать будем! Да выключи эту муть, хватит расстраиваться. Опять небось про подвиги верхних рассказывают?

— Опять, — вздохнула Магнолия. — Уже и до Америки добрались, и до Восточной Африки…

— Ну, правильно, — согласилась Нинель, вынимая из шкафчика посуду, — не зря же Любо-мудрый объявил, что во всем мире наведет порядок.

— Про Алексенка с Матвеем так ничего и не слышно? — спросила Магнолия, нажатием кнопки затыкая диктора.

— Отыщутся! — беспечно откликнулась Нинель. — Раны небось где-нибудь до сих пор зализывают. Ты давай за стол скорей!

2

Магнолия сунула ноги в тапочки, заранее поведя зябко плечами. Выскочила в холодную горницу, застучала стерженьком рукомойника, обдавая ледяной водой руки, лицо — бр-р!.. Полотенце, где полотенце?!

Нашарила, растерлась до красноты. Пучки трав, развешанные там и сям под толстенными балками потолка, едва заметно щекотали ноздри своими запахами. Некоторые из трав она знала: вот эта, с желтым многоточием головок — пижма, тот пучок целиком состоит из полыни, вон та трава, кажется, называется чабрец. Здесь, наверно, жила какая-нибудь травница-знахарка. Надеюсь, военные ничего плохого ей не сделали? Полковник Владимир Кириллович не признается. Только и остается надеяться, что прежний хозяин покинул избушку добровольно. Что его не выкинули прикладами в лес, в чащу, на съедение диким зверям — а переселили куда-то в другое, не менее безопасное место. Только и остается, что надеяться…

Как все-таки все погано в этом мире. Стоит только вдуматься — и так на душе гадко делается! Оно, конечно, надеяться можно… Надеяться и верить, что военные проявили тактичность и гуманность, освобождая понадобившееся им помещение. Можно — если только забыть, как военные обращались с ними самими, когда были в силе…

— Нинель, а ты тоже живешь где-то, где раньше другие жили? — спросила Магнолия, возвращаясь в теплую комнату.

— Это военная тайна! — строго ответила Нинель, по-хозяйски оглядывая стол. И облизнула мизинчик. — Ну-ка, садись, попробуй!

— А все-таки?

— Не-а. Там никто не жил. Там такой каземат — без окон и дверей. Из обычных людей туда никто не зайдет. Удобно. Все это на глубине десять метров. Сверху — город. Ходят, ездят — и знать не знают…

— Нинель, — вдруг перебила ее Магнолия, — а ты не жалеешь, что сейчас не с верхними?

И у самой на душе похолодело от этого вопроса. Давно хотела спросить — все не решалась. А тут вдруг само с языка сорвалось.

— Ты че! — возмущенно закричала Нинель. — Совсем сдурела?! С этими бандюгами?

А потом помолчала, покусала ноготок, сказала тихо:

— Не, не жалею. Они, конечно, сейчас самые главные на планете… То да се… Конечно, кто ж отрицает. Но знаешь, когда самый счастливый миг в моей душе был? Когда ты нас освободила. Из-под власти Первого пульта. Ага. Ты даже не представляешь, какое это ощущение, когда тобой правит пульт. Даже и представить не можешь…

— Какое? — спросила, заинтересовавшись, Магнолия.

— А черт его знает. Будто замуровали тебя. Будто сидишь в доске. Или в стене цементной. Все видишь, слышишь — лицо так, немножко торчит наружу, чтоб дышать… Да вроде и все тело снаружи, а все равно пульт тебя так крепко держит! Может, видала — дома украшают такими фигурами: они наполовину в стене, а свободной половиной что-то делают, прямо иногда целые сцены разыгрывают…