Николай Басов - Неуязвимых не существует Страница 45

То есть по всему нашему пути следования мы переходили через одну автоматическую дверь, а потом ждали, пока задняя закроется, и лишь после этого открывалась следующая. Разумеется, за нашим маршем кто-то следил в камеры, установленные иногда так ловко, что я даже не сразу их замечал. Немало было и замаскированных приборов более точного анализа нашего движения.

Я шел и про себя боялся, что среди всей этой аппаратуры найдется анализатор запаха или дистанционный сканер генокода, или детектор оружия… Если бы я знал, что попаду в такую сложную и дорогую крепость, я бы подумал о более действенной маскировке, чем простое изменение внешности и мундир сержанта. Мундир, кстати, должен был еще пару часов сохранять его запах, так что сразу проколоться с этой стороны я не мог. А вот генокод… Эту штуку обмануть было сложнее, и я трепетал чуть не с каждой открывающейся дверью.

Наконец мы попали в «предприемный» зал. Тут стояло пять охранников, четыре из которых были в тяжелых кирасах и с «чоками» в руках. Разумеется, на нас они не среагировали, видимо, знали и понимали, что происходит, но безмятежностью ленивого поста от них и не пахло. Скорее, наоборот. Я буквально чувствовал, что каждый из этих четырех может в любое мгновение вздернуть оружие и начать палить, если ему что-то не покажется.

Нас разоружили, потом хлипкий, бледный биоробот, по сути, пятый охранник, не менее эффективный, чем другие, хотя и безоружный, мигнув на нас неподвижным, безэмоциональным взглядом искусственного существа, открыл двери. Этих типов использовали для простой, очень однообразной работы, например, на конвейерах или в дешевых забегаловках. Они выращивались, как говорится, «в колбе», практически не программировались и были весьма уязвимы.

Здесь он стоял, видимо, потому, что ручка двери реагировала только на его ладонь, и без него сдвинуть с места эту плиту было невозможно. К тому же его очень легко было уничтожить, скажем, те же охранники в блестящих кирасах должны были это сделать при малейшей опасности, и тогда продвижение вперед становилось весьма проблематичным. К тому же это выглядело роскошно – держать биоробота на работе, которую обычно выполняет автоматика.

Мы вошли, поклонились. Я не смотрел на «фюрера», действовал теми клеточками памяти, которую считал в сознании сержанта Глобулы. Руку к сердцу, наклон головы, поклон всем корпусом, чуть приклонив правое колено, словно собираясь опустить на пол, потом стойка «смирно» с глазами, устремленными вперед, вдаль и вверх, и четкий, резкий салют, вроде нацистского приветствия или римского жеста внимания… Довольно нелепо и безвкусно.

– Я слушаю, – проговорил диктатор.

Он был не один, рядом с ним стояли в ряд трое мутантов. Это были какие-то цветные тролли, видимо, более дорогая, усложненная модель. По их коже, поверх зеленоватых и желтых пятен, кустиками росла красная шерсть. Легкие шелковые комбинезоны, оружие в руках, какое-то очень необычное внимание во взглядах – все говорило, что они лишены обычной для троллей неторопливости. Скорее всего, они были умнее и быстрее, чем обычный человек, и лишь немногим уступали мне. По крайней мере, я рассчитывал, что они уступают.

А у самых ног «фюрера», как кучка шуршащей, яркой ткани, переливалась крохотная, вероятно, росточком не больше полутора метров, «змейка». Несмотря на то что она была такой невысокой, я опять почувствовал страх, самый примитивный страх. И зачем эту нечисть только выдумали. Ну, не знаю я, как с ними расправляться. На тренировках они всегда меня опережали, а без скорости и особой, свойственной лишь мутантам силы у меня вообще не было возможности уцелеть в прямом бою.

Кирьян быстро, довольно толково изложил мой доклад своими словами. Сапегов перевел свои ясные, светлые глаза – что у негров большая редкость – на меня.

– Он правильно все изложил, ничего не упустил?

– Точно так, экселенц.

Отвечая, я попытался понять, кто же Сапегов есть на самом деле. По виду он был слабаком и даже не очень скрывал это. Именно то, что он этого не скрывал, было загадкой, к которой я пока не знал, как подступиться.

Но я в любом случае сейчас ничего с ним делать не собирался. К тому же стоило мне незаметно поднять глаза, как я сразу понял, почему Сапегов принимал нас в этом зальчике, а не в большом зале с той стороны двери. На добрую половину его площади в потолок была вделана невероятная, сверхмощная клемма гипнопресса.

То есть ему трех троллей было мало, «змейку» он тоже не считал до конца надежной гарантией выживания, мутантов, которые находились где-то в этом здании и работали как постоянные живые сканеры, он тоже не замечал. Он еще ставил любого посетителя под клемму, имея возможность одним движением пальца включить гипнопресс, или сжечь его искрой, или, если мне не изменяет техническое понимание проблемы, задействовав микроволновой «душ», мгновенно чуть не в пепел изжарить человека изнутри.

– Тогда так, – Сапегов принял решение. – Кирьян, выделишь десяток людей поразумнее, пошлешь подкрепить засаду. А ты, – диктатор посмотрел на меня, – можешь отдыхать. Молодец.

– Экселенц, может быть, я сам? – спросил Кирьян.

– Ты останешься, – больше Сапегов на нас внимания не обращал, он наклонился к «змейке», которая принялась от этого внимания мурлыкать и демонстрировать довольно откровенные жесты, выражающие внезапно охватившую ее страсть.

С не менее сложными пируэтами, чем в начале этой, с позволения сказать, аудиенции, мы стали отступать к двери.

Итак, у меня осталось не больше часа, если учесть, что мы ехали назад часа полтора, а ребята Кирьяна полетят к сараю напрямую. То есть они непременно поедут быстрее, так что на полтора часа я не рассчитывал, надеялся лишь на час. Правда, им еще нужно собраться, но… Нет, час в любом случае, не больше.

Уже у самой двери я, стараясь выдержать роль, бросил на Кирьяна взгляд, который мог означать что угодно. И ревность к более удачливому конкуренту, которому достанется слава поимки противника, и ненависть от необходимости отойти в сторону, и затаенное бешенство от сознания собственного бессилия.

К моему удивлению, Сапог, сидя на своем кресле, откровенно ухмыльнулся. Очевидно, он прекрасно знал о нашей «дружбе» с Кирьяном. И даже получал от этого извращенное удовольствие, раздувая эту тлеющую ненависть, например, приказав мне отдыхать.

Интересно, а если бы меня послали к этому сарайчику вместо ребят Кирьяна? Обстановка стала бы сложнее, признал я, а потому прекратил над этим думать. Того, что не произошло, сейчас для меня не существовало.

48

Разумеется, час, который остался до момента, когда будет найдено тело Глобулы и придет доклад о смерти Березы с Конопатым, других солдатиков, которые остались в сарае, был очень острой шпорой. Поэтому вместо отдыха я отправился к заму Кирьяна по технике. Место, где она разместилась со всем набором своих спецсредств, я знал по памяти сержанта Глобулы. Она обосновалась в пустом ангаре для запасного вертолета.

Вчитываясь в память Глобулы, как в незнакомую книгу, которую я усвоил, но только сейчас стал понимать по-настоящему, я подивился тому, как Кирьян с ней обращался. В общем, как с собакой, равно как и все остальные, свободнорожденные офицеры этого подразделения. Ну и терминология, решил я, более того, ну и нравы у этих хохлов! В античной Греции все выглядело пристойней… Впрочем, если подумать, у нас, в России, тоже не намного лучше.

Заместитель командира части по технике оказалась скромной бабенкой, лет под сорок, еще в соку, но какой-то задавленной, мятой слишком сильно в прямом и фигуральном смысле. В памяти Глобулы я вычитал, что ее еще в детстве продали в армию как рабыню. Что это значит, пусть каждый понимает в меру своей испорченности. Я готов с любым биться об заклад, что его испорченности не хватит, чтобы представить, что ей довелось пережить на самом деле.

Но девчонка оказалась не просто подстилкой и не просто дурочкой. Она сумела добиться от командиров признания определенных коэффициентов развития, а иногда это труднее, чем этими коэффициентами обладать, поступила сначала в училище младшего комсостава, потом получила высшее техническое образование, а в итоге оказалась в этом охранном, президентском, элитном подразделении. То есть она по всем меркам поднялась, а если учесть ее стартовое положение, то изрядно.

Разумеется, ее по старой привычке иногда таскал к себе Кирьян и в таком случае, в профилактических средствах, чтобы не забывала, кто тут командир и кто она такая, заставлял идти по коридорам с подушкой. Конечно, иногда к ней заваливался и кое-кто из младших командиров, но от притязаний со стороны всякой мелочи, и тем более солдатиков, она уже избавилась.

Разумеется, она ненавидела свою жизнь, свою работу, все, что привязывало ее к этому миру. Она слишком много получила всяких оплеух, плевков в лицо и слишком часто ее насиловали, чтобы она еще задумывалась о положительном аспекте слова «любовь». Ко мне она тоже отнеслась хмуро, но выслушала внимательно. Она побаивалась меня, вернее, Глобулы, в личине которого я выступал. И это меня устраивало, помогало обойтись без проволочек.