Роман Глушков - Штурм Страница 45

– Когда я был в бегах и залегал на дне, то прочел одну книжку, – не дождавшись от Кальтера ответа, вновь заговорил Сквозняк. – Бегал там один ученый чудик по Риму, расследовал заговор и задачки всяческие решал. Так вот, кроме всего прочего искал он в Риме скульптуры, которые стояли в разных концах города. Одна из тех скульптур указывала на другую, та, в свою очередь, на третью, ну и так далее. В итоге все эти векторы направлений сложились на карте в целостный рисунок, который и позволил чудику отыскать ключевое место, где скрывалась разгадка всей той мистической ерунде, что там творилась.

– Я так понимаю, ты хочешь воспользоваться теорией из своей книжки, проследить, куда указывают наши истуканы, а затем тоже построить на этой основе геометрический рисунок? – догадался Куприянов.

– А у тебя есть идея получше?

– Есть. Пока мы шли через зал, я обратил внимание, что из десяти жестикулирующих «серых» лишь один указывает на своего босса, да и то левой рукой. Больше ни одна из статуй в него руками не тычет. А тычут они куда угодно, только не в этом направлении. Причем некоторые указывают в одни и те же места.

– Ну и что все это может означать?

– Возможно, ничего. А возможно, это и есть намек, который мы ищем. Так или иначе, но взглянуть на этого «серого» внимательнее не помешает.

Отмеченная Кальтером статуя располагалась, если смотреть от входа, в левом ряду четвертой по счету. Действительно, ее левая рука была направлена точно на Мастера Игры (Кальтер решил называть главное храмовое божество именно так), в то время как руки других статуй вообще не указывали в ту часть зала. Взобравшись на постамент, напарники встали под интересующей их каменной дланью. И уже не удивились, когда обнаружили, что она находится аккурат на том же уровне, на каком Мастер удерживал перед собой доску. На нее, собственно, и был нацелен этот указатель. Вернее, это напарники подумали о нем как об указателе, хотя не факт, что он и впрямь являлся таковым.

– И что дальше? – полюбопытствовал Сквозняк, убедившись, что наблюдение Кальтера не было ошибочным.

– А дальше мне хотелось бы взглянуть на фонтан, – ответил тот. – Зачем он вообще здесь построен? Не только ведь затем, чтобы страж не умер от жажды – для этого ему хватило бы и небольшого водопроводного краника в углу.

Фонтан был сделан в том же непритязательном стиле, что и статуи: квадратный бассейн с бортами длиной около пяти метров, в центре которого торчала каменная труба. Она выступала над поверхностью воды совсем ненамного, а вылетающая из нее толстая струя била вверх метра на полтора.

Сооружение выглядело слишком грубым для декоративного украшения. И слишком большим и сложным для обычного источника воды. Она слегка помутнела после того, как в ней омыли свои руки и лица грязные, потные вояки. Хорошо, что из-за прохладной погоды никто не устроил здесь купание, и подошедшие к фонтану последними калеки еще смогли разглядеть его дно. До которого, казалось, можно было достать рукой. Но проверять это они уже не стали, хотя так и не поняли, где у бассейна располагалось сливное отверстие. Сверху оно было совершенно не заметно. И в то же время выходящая из дна труба намекала, что раз фонтан питается водой извне, то и утекать она должна наружу.

– Не трогай! – предостерег Кальтер напарника. Тот собрался было зачерпнуть пригоршню воды, но вовремя отдернул руку, не успев ее даже замочить. – Что-то здесь не так. Не нравится мне этот источник.

– Чем именно? На вид вода как вода. Никто ею вроде бы еще не отравился. – Сквозняк скептически посмотрел на свое отражение в бассейне, как будто оно могло подтвердить или, напротив, опровергнуть слова Кальтера.

– А ты в этом уверен? – спросил тот и, обернувшись, посмотрел на разбредшихся по залу гостей.

На первый взгляд ничего странного с ними не происходило. Однако, присмотревшись, можно было обнаружить, что один из них с удивлением разглядывает свои руки, другой прислонился к постаменту и, широко открыв глаза, изучает носки своих сапог, третий стоит нагнувшись, словно решил поблевать, четвертый пристально таращится на затылок стоящего неподалеку приятеля, который, в свою очередь, подошел вплотную к стене и, замерев, уставился в одну точку. Практически каждый, за кем напарники пронаблюдали какое-то время, вел себя так, словно он погрузился в глубокие раздумья и не замечает вокруг никого и ничего. Или же с их рассудком творилось нечто странное. И все они, не испытывавшие прежде ничего подобного, ушли в себя, пытаясь разобраться в собственных непривычных ощущениях.

А потом все стало еще загадочнее.

Неожиданно «мыслители» начали один за другим, а то и по двое сразу, падать на пол, но никто из них при этом не терял сознания. Их состояние напоминало теперь бред буйнопомешанных, которых обкололи транквилизаторами. Упавшие безостановочно катались по полу, шевелили конечностями и лепетали что-то невразумительное. Только делали они это очень вяло – настолько, что им уже не хватало сил подняться на ноги, пусть даже никто их перед этим не связывал. И обессиливание, естественно, шло им лишь во благо, поскольку в таком состоянии они не могли причинить вред ни себе, ни окружающим.

Впрочем, кое-кто из гостей оказался не подвержен странной эпидемии. Не считая калек, на пол не упали также шотландец, японец и… нет, не пруссак, а вооруженный копьем невысокий воин с разрисованным лицом и в накидке из медвежьей шкуры. Капюшон накидки – если его можно так назвать – являл собой обработанную и лишенную нижней челюсти, медвежью голову, которую коротышка нахлобучил поверх своей. Отчего сам стал напоминать вставшего на задние лапы карликового медведя. Ну а пруссак, судя по всему, тоже хлебнул водички из фонтана, потому что валялся сейчас в бреду среди прочих бедолаг.

Разошедшиеся было по залу компаньоны не придумали ничего лучше, как снова собраться вместе. Копейщик, поколебавшись, тоже в итоге присоединился к ним. Правда, держался особняком, так как явно побаивался бывших факелоносцев и убийц великана.

Первое, что сделал Кальтер, это указал на фонтан и выразительно помотал головой. На всякий случай – если вдруг кто-то еще не понял, что породило массовый недуг у тринадцати утоливших жажду людей. Но, кажется, все и без Кальтера уже об этом догадались. Самурай, горец и коротышка-копейщик, которого Кальтер обозвал про себя пиктом, переглянулись, затем вновь посмотрели на рехнувшихся собратьев, и шотландец пробасил что-то, что Куприянов счел выражением их общего согласия с его доводом.

Бросаться оказывать больным помощь никто, разумеется, и не подумал. Все они могли быть заразными, а чем опасен внезапный и массовый «падеж» людей, наверняка знали даже дикари.